Кальде Длинного Солнца

— Спасибо, — сказал Шелк. — Большое спасибо. Но нет.

— За вестибюлем находится наш селлариум. Там достаточно комфортные стулья и прислуга. Некоторые джентльмены там читают.

— Допустим, я войду в селлариум и поверну направо; куда я попаду? — поинтересовался Шелк.

— В Клуб, сэр. Или, если повернуть менее резко, в оранжерею. Там есть укромные уголки, сэр. Скамейки и канапе. И прислуга, сэр, но нечасто.

— Спасибо, — сказал Шелк и поторопился прочь.

Странно было думать, что этот огромный зал, в котором стояло не меньше пятидесяти стульев, наполовину меньше маленьких столиков и десятки растений в кадках, статуй и толстобрюхих горшков, называется так же, как и старомодная маленькая гостиная в его доме. Свернув направо, он запетлял среди них, стараясь не поворачивать слишком резко и чувствуя себя так, как будто он идет во сне через дом гигантов, — и вежливо отклонил поднос, предложенный почтительным официантом. Все стулья, которые он видел, были пустыми; только на столе со стеклянной столешницей, едва ли большей, чем сиденье трехногой табуретки, лежали смятые клочки бумаги и наполовину исписанный лист — единственные признаки жизни.

Перед ним поднялась стена, похожая на склон горы, или, более точно, на туманную гряду, через прорези в которой можно было видеть самые разнообразные сцены, зримые картины безудержной роскоши. Шелк повернул налево и еще через двадцать шагов увидел мраморную арку, обрамленную занавесом из листьев.

В селлариуме было ожидаемо тепло; он прошел под аркой и его окутал еще более теплый, хотя и влажный воздух, наполненный экзотическими запахами. Светлячок с розовато-лиловыми и серыми крыльями, бо́льшими чем его ладони, порхал перед лицом, освещая фиолетовый цветок размером с суповую миску. Дорожка, более узкая, чем в саду его мантейона, казалась покрытой драгоценными камнями; через шаг-два она исчезала среди лоз и карликовых деревьев. Повсюду звучала музыка падающей воды.

— Хорош мест, — одобрил Орев.

«Так оно и есть», — подумал Шелк. Да, место более странное и больше похожее на сон, чем селлариум, но и более дружеское и как-то более человеческое. Селлариум утопал в изобилии, граничившем с ночным кошмаром; оранжерея же была местом тепла и воды, солнца и пышной растительности, и, хотя сад под стеклянной крышей мог быть использован в самых порочных целях, ничего плохого не было в свете солнца, зелени, воде и тепле — близость зла только подчеркивала их желательность.

— Мне здесь нравится, — прошептал он Ореву. — И Гиацинт тоже, иначе она не назначила бы встречу здесь, где все это затмило бы красоту менее привлекательной женщины.

Искрящаяся дорожка разделилась. Он заколебался, потом повернул направо. Еще несколько шагов, и остался только свет небоземель, плававших над витком.

— Мне кажется, что Его Святейшеству это место тоже бы понравилось, не меньше, чем нам, Орев. Я был в его саду во Дворце, и оно напомнило мне его, хотя тот сад без крыши, а этот не может быть таким большим.

Здесь стояла скамья для двоих, искусно вырезанная из цельного ствола мирта. Шелк остановился и посмотрел на нее, страстно желая сесть, но боясь, что потом не встанет.

— Нам нужно найти статую Фелксиопы, — пробормотал он, — и там должны быть скамейки. Гиацинт не придет. Она в имении Крови, ей оттуда не вырваться. Но около статуи мы сможем немного отдохнуть.

— Прошу прощения, сэр, — прошептал новый голос, подобострастный и взволнованный.

— В чем дело? — повернулся к нему Шелк.

Перед ним стоял официант.

— Я в замешательстве, сэр. Я действительно не знаю, как это сформулировать.

— Мне не полагается быть здесь? — Спросив, Шелк понял, что не уйдет без борьбы; конечно, толпа официантов и швейцаров справится с ним, но им придется постараться — простого приказа или довода не хватит.

— О нет, нет, сэр! — с ужасом ответил официант. — Об этом не беспокойтесь.

Ожесточенная борьба, которую представлял себе Шелк, растаяла в дымке неосуществленных возможностей.

— Это все один господин, сэр. Очень высокий господин, с длинным лицом? Скорее с печальным лицом, если я могу так сказать, сэр. Он в Клубе.

— Нет идти, — твердо объявил Орев.

— Он не захотел назвать мне свое имя, сэр. Сказал только, что это не имеет значения. — Официант прочистил горло. — Он не назвал и ваше имя, сэр, но описал вас. И еще он сказал, чтобы я не говорил вам ничего, если вы будете с кем-нибудь, сэр. В таком случае я должен был бы предложить что-нибудь выпить, вам и вашему спутнику, и он пообещал заплатить за напитки. Но если вы будете один, мне поручили пригласить вас присоединиться к нему.

Шелк покачал головой:

— Понятия не имею, кто такой этот господин. А ты?

— Нет, сэр. Он не постоянный посетитель. Не думаю, что видел его раньше, сэр.

— Официант, ты знаешь, где находится статуя Фелксиопы? Здесь, в оранжерее?

— Конечно, сэр. Высокий господин поручил мне искать вас там в первую очередь.

Шелк подумал, что высоким ростом отличается полковник Узик, который, однако, настолько массивен, что его рост не очень заметен; но Узика трудно назвать длиннолицым. Поскольку только он и капитан Геккон читали письмо Гиацинт, этот длиннолицый, скорее всего, Геккон.

— Скажи ему, что я не могу присоединиться к нему в Клубе, — сказал Шелк, осторожно выбирая слова. — Выскажи мои сожаления. Скажи ему, что я должен оставаться около статуи Фелксиопы и что я один. Он может поговорить со мной там, если захочет.

— Да, сэр. Спасибо, сэр. Не нужно ли вам что-нибудь, сэр? Я могу принести туда.

Шелк нетерпеливо покачал головой.

— Очень хорошо, сэр. Я передам ему ваши слова.

— Погоди. Сколько сейчас времени?

Официант извиняюще улыбнулся.

— У меня нет часов, сэр.

— Конечно, нет. И у меня. Приблизительно.

— Сэр, я посмотрел на часы бармена всего за минуту-две до того, как пришел сюда. Было без пяти двенадцать, сэр.

— Спасибо, — сказал Шелк и уселся на вырезанную скамью, не думая о том, как будет трудно встать.

Гиераксдень, говорило письмо Гиацинт. Он попытался восстановить в памяти ее точные слова и не сумел, хотя и помнил их суть. Она не упоминала точное время, но, возможно, имела в виду вечер, после окончания своего похода по магазинам. Часы бармена, несомненно, висят в Клубе; и этот Клуб должен быть таким местом, где люди, главным образом мужчины, сидят и пьют — что-то вроде «Петуха», только для богачей. Маловероятно, что официант поглядел на часы бармена после разговора с длиннолицым, кем бы тот ни был; так что он отметил время минут десять назад. Значит, гиераксдень кончился и начался фелксдень. Если Гиацинт и ждала его (в высшей степени невероятно) — он не пришел.

— Привет, Сиськи, — сказал Гагарка, выныривая из мрака бокового туннеля. — Он хочет, чтобы мы выполнили план Паса.

Синель повернулась:

— Тесак! Я искала тебя повсюду!

Она, удивив его, бросилась к нему, обхватила его руками и зарыдала.

— Ну, — сказал он. — Ну, ну, Сиськи. Ну, ну. — Она была несчастлива, он это знал, еще знал, каким-то непонятным и беспокоящим образом, что он виноват в этом, хотя и не собирался сделать ей ничего плохого, желал только хорошего и, когда думал о ней, думал с теплотой. — Извини, — пробормотал он и разрешил рукам Тартара крепко обнять ее.

Когда она наконец перестала рыдать, он поцеловал ее — так нежно, как только мог; она страстно вернула поцелуй, вытерла глаза и, сопя и хлюпая носом, сказала:

— Клянусь Гиераксом! Тесак, без тебя мне было так плохо! Одиноко и страшно! Обними меня.

Гагарка смутился, потому как уже обнимал.

— Прости, Сиськи, — попробовал он еще раз, и когда это тоже не помогло, добавил: — Больше я тебя никогда не брошу, пока ты сама не захочешь.

Она кивнула и проглотила слезы:

— Все пучком, пока ты будешь возвращаться.