Страница 4 из 86
Прилипала опять кивнул:
— Я… хм… приложу все усилия, чтобы Капитул всем сердцем поддержал… э… законное и святое правление, Ваше Святейшество.
— Тогда иди. Составь письмо.
— А если Аламбрера не… э…, эй?
Квезаль никак не показал, что услышал его слова. Прилипала встал со стула, отступил к двери и, наконец, закрыл ее за собой.
Квезаль встал, и сторонний наблюдатель (если бы он был) мог бы более чем удивиться, увидев, что сгорбленная фигура стала такой высокой. Как на колесах, он скользнул через комнату, распахнул широкие створки окна, выходившего в сад, и впустил внутрь проливной дождь и ветер, заставивший его багровую сутану встать позади него как знамя.
Какое-то время он неподвижно стоял перед окном, косметика розовыми и желтыми ручейками текла с его лица; он думал о тамаринде, который приказал посадить здесь двадцать лет назад. Сейчас тот стал выше многих зданий, которые называют высокими; его блестящие, омытые дождем листья касались оконной рамы, а некоторые робко, на ширину детской ладони, проникали в его спальню — как застенчивые сивиллы, уверенные в теплом приеме, но по привычке робеющие. Родительское дерево, вскормленное его усилиями, сейчас достигло более чем достаточного размера и было для него источником радости: убежище, воспоминание о доме, главная дорога к свободе.
Квезаль пересек комнату и заложил дверь на засов, потом сбросил с себя промокшую сутану. Даже в этот ливень на дереве было безопаснее, хотя он мог летать.
Гагарка сидел на носу, когда легкое суденышко скользнуло под высокий утес, укрывшись от последнего свистящего порыва ледяного дождя. Он посмотрел на нависший утес, потом направил игломет на авгура, держащего фал.
— На этот раз ты не попробуешь ничего такого. Видишь, какую блямбу ты уже получил? — Шторм разразился на тенеподъеме и не собирался утихать.
— Правь туда, — рявкнула Синель и вытянула руку. С ее растрепанных малиновых волос текли холодные струйки; между полных грудей они сливались в настоящий ручей, который орошал обнаженные бедра.
Старый рыбак, стоявший за румпелем, коснулся фуражки:
— Ага, Жгуч Сцилла.
Из Лимны они вышли вечером молпадня. От тенеподъема до тенеспуска солнце было нитью белого огня, протянувшегося по ослепительно яркому небу; ветер, благоприятный и сильный утром, изменил направление и ослаб, превратился в случайные порывы легкого бриза, который полностью умер ко времени закрытия рынка. Большую часть времени после полудня Гагарка провел в тени паруса, а Синель — в укрытии на шканцах; и все равно он и она, как и авгур, сильно обгорели.
Ночь принесла новый ветер, неподходящий для них. Великая богиня, овладевшая Синелью, требовала точно держать курс, и они, выполняя команды старого рыбака, лавировали, лавировали и опять лавировали. После каждого галса Гагарка и авгур бешено вычерпывали воду, и их часто тошнило; судно накренялось так, что, казалось, планшир должен был уйти под воду; при каждом повороте фонарь, как безумный, раскачивался на верхушке мачты и ударялся о нее, а полдюжины раз вообще гас, оставляя трех усталых мужчин внизу в смертельном страхе, что в наступившей темноте в них кто-то врежется, или они в кого-то врежутся.
Однажды авгур попытался выхватить игломет Гагарки, заткнутый за пояс. Гагарка избил его, пару раз пнул ногой и выбросил в бушующую воду озера, откуда его чудом спас старый рыбак при помощи багра и удачи. Тенеподъем принес третий ветер, на этот раз с юго-востока, штормовой ветер, гнавший перед собой серую пелену косого дождя и хлеставший молниями.
— Спустить парус! — крикнула Синель. — Вытрави задний шкот, идиот! Спустить рею!
Авгур поторопился подчиниться; он был лет на десять старше Гагарки, с выступающими вперед зубами и маленькими мягкими ладонями, которые начали кровоточить чуть ли не раньше, чем суденышко вышло из Лимны.
После того как рея грохнулась на палубу, Гагарка резко повернулся, вызвав негодующие крики того, кто укрывался за его ногами, и уставился вперед, на цель их путешествия, но не увидел ничего, кроме мокрого от дождя камня.
— Мы сейчас под утесом, — сказал он птице Шелка. — Вылезай!
— Нет лезть!
У подножия утеса было относительно сухо и защищено от ветра, хотя, казалось, холоднее, чем на открытом озере; и это живо напомнило Гагарке, что его новая летняя туника, которую он носил в Лимне, вся промокла, как и мешковатые штаны, а хорошо смазанные берцы полны воды.
Узкая бухта, в которую они скользнули, становилась все уже и уже; мокрые черные скалы слева и справа поднимались кубитов на пятьдесят над верхушкой мачты. Со всех сторон текли ручьи, рожденные штормом; узкие серебряные струи с громким плеском падали в спокойную воду. Утесы над головой соединились, железный эзельгофт[1] царапал камень.
— Она пройдет, — уверенно сказала Синель старому рыбаку. — Дальше потолок повышается.
— Мэм, я б заценил, ежели вы опять поднимите парус, — почти непринужденно заметил старый рыбак, — и отпустите рифы. Он сгниет, ежели его не высушить.
Синель не обратила на него внимания; Гагарка показал на парус и схватился за фал вместе с авгуром, готовый сделать все что угодно, чтобы согреться.
Орев прыгнул на планшир и распушил мокрые крылья.
— Птица мокр! — Они скользили мимо впечатляющих металлических цистерн, выкрашенных в белый цвет, их путь почти завершился.
— Священное Окно! Окно и алтарь, прямо здесь! Смотрите! — Голос авгура задрожал от радости, и он выпустил фал. Гагарка ударил авгура ногой, и тот растянулся на палубе.
— Переломаем все весла, мэм, ежели будут еще каналы.
— Держи покрепче руль. Правь к Окну. — И добавила, обращаясь к авгуру: — У тебя есть нож?
Тот горестно покачал головой.
— Тогда твой меч, — сказала она Гагарке. — Ты умеешь приносить жертвы?
— Я видел, как это делают, Жгучая Сцилла, и в моем сапоге есть нож. Это может сработать лучше. — И добавил, отчаянно смело, как Прилипала: — Но птица? Я не думаю, что вы любите птиц.
— Эту? — Она сплюнула прямо в воду.
Кранец, сделанный из плетеного каната, глухо ударился о камень, послышался громкий скрежет. Борт лодки оказался в пределах кубита от естественной набережной, на которой стояли цистерны и Окно.
— Швартуйся здесь, — махнула авгуру Синель. — Ты тоже! Нет, с кормы, идиот. Он возьмет нос.
Гагарка быстро взял причальный конец и прыгнул на каменную набережную. Там было мокро, он поскользнулся и едва не упал; в скудном свете пещеры он не смог разглядеть большое железное кольцо у ног, пока не наступил на него.
Авгур нашел свое кольцо быстрее. Он выпрямился.
— Я… я авгур, Беспощадная Сцилла. Я приносил жертвы вам и всем Девяти много раз. Я бы с наслаждением, Беспощадная Сцилла. С его ножом…
— Плох птица, — каркнул Орев. — Нет любить бог. — Он взмахнул поврежденным крылом, как если бы хотел проверить, может ли оно нести его.
Синель прыгнула на скользкий камень и поманила пальцем старого рыбака:
— Эй, ты. Иди сюда.
— Я должон…
— Ты должен делать то, что тебе говорят, иначе я прикажу моему бандиту убить тебя прямо сейчас.
Гагарка с огромным облегчением вынул игломет, опять вставая на знакомую почву.
— Сцилла! — выдохнул авгур. — Человеческое существо? На самом деле…
Она резко повернулась к нему:
— Что ты делал на моей лодке? Кто послал тебя?
— Плох резать, — уверил ее Орев.
Авгур собрался с духом:
— Я протонотарий Е-его Высокопреосвященства. — Он пригладил насквозь промокшую сутану, как будто внезапно осознал, что по уши в грязи. — Е-его Высокопреосвященство хотел, чтобы я н-нашел одну особую м-молодую женщину.
Гагарка направил игломет на него.
— В-вас. Высокая, малиновые волосы и так далее. Я не знал, что это окажитесь вы, Беспощадная Сцилла. — Он сглотнул и с отчаянием добавил: — Е-его Высокопреосвященство интересовался в-вами только с дружескими целями. Он…
1
Эзельгофт (нидерл. ezel hoofd — «ослиная голова») — деталь крепления добавочных рангоутных деревьев к основным (утлегаря к бушприту, стеньги к мачте, брам-стеньги к стеньге). Первоначально эзельгофт представлял собой составной деревянный брус с несквозной квадратной выемкой, которой он надевался на нок или топ основного рангоутного дерева, и круглым сквозным отверстием для пропускания сквозь него добавочного дерева. Позднее появились эзельгофты, окованные железной полосой, и полностью железные (Википедия).