Долины и взгорья

И я начинаю стрелять. Семь выстрелов за восемь секунд или около того. Фидаины не успели перестроиться. Цейтнот же. Да и автомат Калашникова не лучший инструмент для прицельной стрельбы, особенно когда стреляют очередями и на бегу, а времени всё меньше, сейчас приедет сопровождение. Их цель Брежнев, Брежнев, Брежнев!

— И что?

— И всё, — сказал я, и отрезал немножечко лука, зажевать. — Они бегут, я стреляю. Как в тире.

— Ты пей, пей!

— Нет, не буду. У меня режим. Здесь, — я постучал пальцем по виску — все выверено и настроено. Юстировка. Сто граммов куда ни шло, прочистить оптику, но больше — ни-ни. Мне с Корчным играть. На большие деньжищи, между прочем.

— Но как ты семью выстрелами положил семерых?

— Элементарно, Володя, — я взял панибратский тон. — Элементарно. Вот если бы я одним выстрелом уложил семерых, это было бы удивительно. А так — одна цель — один патрон. Экономика должна быть экономной. Брежнев — великий человек. Собственно, он нас и спас, когда прорвался через ежей, сохранив управление автомобилем. Если бы мы перевернулись, всем и конец. Ну, и машина настоящая, прочная. Ты тоже действовал правильно. Все мы молодцы!

— Но где ты научился так метко стрелять?

— Нигде, Володя, нигде. Я природный боец. В смысле — таким уж уродился. Знаю, меня будут по часам проверять, биографию то есть. Поднимут школьные журналы, институтские… Смотрите! Я как на ладошке! А когда выезжаю на турниры, так и там — на ладошке! Все ходы записаны. Никаких секретных школ молодого супермена. Знаешь, Володя, один умный человек сказал: отбросьте невозможное, и то, что останется, и есть истина, какой бы маловероятной она не казалась. Так что придётся принять: природный боец, да! А шахматы, пистолеты, ещё что — неважно. Принятие решения в условиях дефицита времени — хорошая тема для кандидатской, а?

Я говорил даже слишком вольно для ста граммов, но сойдёт. Натощак, взволнован, непривычен… Сойдёт. Разговор наш, понятно, пишется. Потом будут каждое слово анализировать. Ну, анализируйте, анализируйте.

— Ладно, Володя. Пойду к себе. Ты меня проводи, хорошо? А то что-то ноги в пляс просятся… Мы ведь завтра улетаем? Меня не забудь, а? А то чемодан пропал, хожу неприкаянный, рубахи не переменить…

Глава 20

18 ноября 1977 года, пятница

День отъезда за полдня

В иллюминаторе аэропорт казался ещё наряднее, чем он был: расстояние скрывает мелкие огрехи, отчего общий вид только выигрывает. Как хороша наша Родина из космоса! Она и с борта самолета прекрасна, когда все эти панельки, хрущёвки и даже бараки кажутся изящными доминошками на бескрайнем столе Великого Строителя.

Но мы ещё на земле. ещё чувствуется дыхание пустыни, ещё африканское солнце не оставило попыток одарить нас теплом на всю долгую северную зиму. Понюхал старик Ромуальдыч свою портянку и аж заколдобился…

Примерно так, примерно так. Среди делегации был известный прозаик «из серьёзных», мастер описывать трудовые подвиги в обрамлении природы. Состоял он в качестве корреспондента главной советской газеты, «Правды», держал себя с достоинством, и всё пытался объяснить Брежневу, что его подвиги должен записывать человек проверенный, опытный, с большим партийным стажем — это мне Медведев рассказал. Но вряд ли. Леониду Ильичу куда приятнее работать с молодыми комсомолками, чем со старым проверенным партийцем. Да и пишет партиец, конечно, правильно, серьёзно, но — скучно. А комсомолки-красавицы записывали истории Брежнева так, что начнешь читать — и не оторвёшься. В очередь становятся в библиотеках за журналом, в газеты пачками письма идут — издайте миллионным тиражом! И, верх всего, пацаны во дворах играют «в Брежнева», такое не променяешь на торжественный и величавый слог правдиста, слог, который японцы обозначают иероглифом «мухидохнут»!

Хотя правдист вёл себя со мной незаносчиво, и даже пообещал «Поиску» рассказ о случае, свидетелем которого он был в августе сорок пятого, во время битвы с Квантунской армией. А потом спросил, платит ли «Поиск» надбавку лауреатам государственных премий. Я ответил, что насчет лауреатов не знаю, на это у нас есть исполнительный директор, но на гонорары пока никто не жаловался.

Мдя… Правдист норовит у девочек отнять работу, и тут же, не моргнув глазом, хочет публиковаться у девочек же в журнале. Москва!

Портянка Ромуальдыча же… Нет, утром я получил выстиранную и отглаженную рубаху, бельё тож, сейчас я в сером английском костюме, но чувствую себя несвежим. Чемодан не нашёлся, да и как он мог найтись, если его никто не искал?

Неужели Автандил Вахтангович надеется, что я это оставлю без внимания?

Правдист прошёл ближе к голове самолета, приветливо мне кивнув.

На меня посматривают кто сочувственно, а кто и не без злорадства — не лезь в любимчики.

Вчерашняя рана слегка саднит, и только. Утром наши доктора, Гостелов и Жучарский, сделали перевязку. Воспаления нет — воздух в пустыне сухой, стерилизованный солнцем. Побрызгали патентованным аэрозолем, антибиотик, антисептик и ранозаживитель в одном баллончике, сверху прокладка телесного цвета, затем бинтик, опять же телесного цвета, и зафиксировали лейкопластырем, опять же телесного цвета. Франция! Из запасов Четвёртого управления. До вечера продержится, а вечером мы уже будем в Москве.

Решено о нападении фидаинов умолчать. Никому ни слова. Официально вообще ничего не происходило, неофициально — кто-то не справился с управлением, и автомобиль съехал в кювет. Этот «кто-то» не обозначен. Хотели даже меня назначить на должность водителя-лихача, но я отказался: мол, никто из тех, кто меня знает, не поверит, что я неосторожный ездок. Да и куда Медведев смотрел, как можно пускать за руль непроверенного водителя? Потому оставили без подробностей. Без деталей. Догадайся, мол, сама.

Я сижу, читаю «Советскую Культуру», из тех газет, что мы привезли позавчера. Откуда ж другие-то взять? Ничего, глядишь, будут печатать наши газеты прямо здесь. По фототелеграфу получат макет, и — извольте, «Медицинская газета», только из печки.

Гвоздь номера — большая статья «Фальшивые мотивы», открывающая советскому человеку гнилую суть корыстной, мерзкой и вконец разложившейся зарубежной эстрады. Сопровождалась статья фотографиями «звезд» — исходящих потом, растрепанных, лица искажены от напряжения. В общем — неприглядные эти звезды. Как солдаты в бою. Правда, качество этих фотографий таково, что и не разглядеть, Хосе Хосе это, или Мик Джаггер. Но из текста понятно: хорошей эстрады на Западе ничтожно мало, и всё хорошее, весь изюм из плесневых булок тщательно отбирает, выковыривает и издаёт фирма «Мелодия».

И всё бы это ничего, кроме пары абзацев:

«Некоторые советские исполнители в погоне за популярностью проявляют неразборчивость в выборе как репертуара, так и партнеров, вступая в альянсы с певцами и вокально-инструментальными ансамблями сомнительного толка.

Это в корне неверно. Они должны брать пример с тех, кто хранит и развивает наши замечательные традиции, с тех, кто высоко несёт прославленное знамя всемирно известной советской эстрады!»

Ещё раз мдя…

Никак в мой огород камешек? Больше ведь никто в альянсы не вступает. Ни с цеппелинами, ни с юраяхипами, ни с остальными ролингстоунами. Сведений о зарубежной эстраде в нашей прессе кот накакал, и потому даже эту статью будут читать, перечитывать и гадать — о ком это? И те, кто слушает радио на коротких волнах, станут разъяснять, что пишут о Чижике, композицию которого, «Гамбит», крутят всякие радиостанции. А разве «Гамбит» — это не «АББА»? Она, да. Но и Чижик там поет, с ними, заливается. Говорят, скоро выйдет супер-альбом, «Пустыня», по Би-Би-Си передавали. Да ну! Ну, да. Только где его купишь, у барыг, поди, две сотни стоить будет. Может, кто даст переписать. Если прямо с пласта — то красненькая, не меньше. Или даже сиреневая.

«Мелодия», думаю, будет подкатывать, но «АББА» запросит столько, сколько «Мелодия» не даст. Пожадничает. Так что вряд ли.