Тайна кургана Телепень

– То самое второе мая?

– Да, то самое. Наши ребята сейчас там землю носом роют, много интересного нарыли. Эти придурки даже всё спрятать толком не смогли. А с другой стороны – зачем им было напрягаться? Всё равно ж никто не собирался их наказывать. Им всё тогда с рук и сошло. Так вот, я у наших-то одесских коллег поспрошал, и оказалось: мало того, что трупов у них в Доме профсоюзов было больше, чем заявлено было официально, под две сотни, так из них с десяток – тоже с отрубленными мачете или тесаком головами, и еще одна женщина – со вспоротым животом. Была она беременна или нет, теперь уже не выяснишь. А это значит, что интересующий нас субъект и в Одессе отметился. Но и это еще не все. Трупы с отрезанными «как по маслу» головами попадались и при вскрытии массовых захоронений. География обширная. Вот папочка, ознакомишься – я подборочку сделал.

Васек протянул Георгию папку. Всё было серьезно. У Георгия в мозгу еще крутилась мысль «а туда ли ты попал, москалик?», но ее заглушал совершенно алогичный инстинкт самоуничтожения, который звал его носителя во все возможные задницы мира, потому что жить как обычные люди было для него худшим наказанием.

– Конечно, сейчас по каждому эпизоду уже не установишь, что там было, и было ли, – продолжал Васек тем временем, – но нам это и не надо. Достаточно знать, что интересующий нас субъект вращался где-то в добробатах. И еще. Это из более свежих сводок. Днепропетровск, август семнадцатого. Двое дуриков пьянствуют в старом гараже, обычная бытовуха. Но один другого в процессе бьет по голове бутылкой, потом оттаскивает на пустырь, отрубает голову мачете, забрасывает тело покрышками и поджигает. В общем, думаю, это тоже наш случай.

– И что – за столько лет так и не появился подозреваемый?

– Представь себе!

– Даже по делу судьи?

– А чем судья отличается ото всех остальных?

– Следствие что, совсем мышей не ловило?

– Как раз нет. Следствие велось очень активно, дело-то резонансное – судью Трегубова пришили не просто в обычный день, а в День судейского работника.

Георгий сделал фэйспалм. Васек продолжал:

– Именно. Нагнали всё руководство, даже в прессе сводки делали о ходе расследования. Но как бы тебе сказать… Я в следствии уже много лет и вижу, когда реально хотят что-то раскрыть, а когда просто симулируют. Так вот, тут, за всей этой суетой и ворохом экспертиз, цвел сплошной пелевинский симулякр. Следствие не хотело знать, кто убийца, оно, как могло, отбрыкивалось от информации, которая бы пролила свет на сей факт. Что само по себе уже несколько сужает круг обвиняемых. Было выдвинуто сразу множество версий, все детально прорабатывались, что, конечно же, мешало следствию. То рассматривалась версия бытовухи, то – ритуальное убийство. Хотя, надо сказать, что-то такое в нем есть… Не совсем человеческое. Уголовники порой любят оставлять после себя всякие метки, но отрубленные головы и вырезанные из животов младенцы… Это как-то слишком. Отрабатывалась еще версия ограбления. Судья коллекционировал нумизматику, оружие и прочие старинные штуковины, кое-что и впрямь пропало, несколько старинных орденов, но основная коллекция осталась нетронутой. Грешили и на служебную деятельность судьи Трегубова. Но он занимался в основном мелкими делами, разводами там, автоавариями, за такое головы не рубят. В общем, следствие зашло в тупик, из которого так и не выбралось. А потом грянул евромайдан, и понеслось…

Опять стало тихо. Георгий отодвинул занавеску и посмотрел на ночной Харьков. Шевелились голые ветви деревьев в сквере. Чуть поодаль, в центре «майдана Свободы», торчал постамент от памятника Ленину – Виталик называл его «сломанным зубом». А еще дальше чернели две громадины в сталинском стиле – Университет и Госпром. Улицы стремительно пустели. Центр еще как-то освещался, но дальше все тонуло во мраке, как будто наползшем из преисподней. Как жили там люди, в этом аду? О чем они думали? Почему с ними произошло всё это? Что с ними со всеми станет? На эти вопросы не было ответов. Кроме тех, что давал Цой, разумеется:

– Но кой-какие зацепки все-таки есть, – Васек разливал остатки коньяка по чашкам, уже безо всякой закуси. – Первая – местный прокурор. Он и потом тут работал, в следствии, выжил даже при нациках, ушлый тип. Сейчас сидит у нас в СИЗО, активно дает показания. Организуем тебе встречу с ним и обеспечим разговорчивость. Он не может чего-то не знать. Вторая зацепка – головы…

– Но их вроде не нашли?

– Не нашли. Но поскольку других повреждений на телах не было, а в квартире все было залито кровью и имелись следы пороха, то картина яснее ясного: всех убили выстрелами в голову, а головы потом отрезали. Не только, чтобы метку оставить. А чтобы следствие не определило, из какого оружия это было сделано. Смекаешь?

– То есть, оружие на раз пробивалось по базам?

– Агась!

– То есть, из него уже совершались преступления?

– Или это было табельное оружие.

Георгий присвистнул.

– А чему ты удивляешься? Ничего личного, москалик, это Украина. Это даже не Гаити и не королевство Лесото. Третья зацепка. Эта информация всплыла, хотя и не сразу. Убиенный судья Трегубов имел более четверти века стажа, он ко всему прочему был судьей так называемого спецсуда. А это допуск № 1 и рассмотрение дел особой секретности, участниками по которым проходили сотрудники спецслужб. Понимаешь, на какой след мы напали?

Да уж, сложно было не понять.

– Это уже ниточка к заказчику. И последняя зацепка. Убийство судьи – в Харькове. Убийство в Одессе – при активном участии понаехавших из Харькова же футбольных ультрас. То есть, исполнитель здешний, харьковчанин, ну не мог он не наследить. Отработаешь его по полной, ребята тебе в помощь. Дерзай!

Георгий плохо помнил – то ли из-за смены обстановки и обилия новой информации, то ли коньячок поспособствовал, – как он оказался в общежитии, засыпающим на кровати. Судя по всему, это было еще очень цивилизованное место: здание охранялось, тут был свет, отопление и горячая вода. Перед тем, как заснуть, Георгий поймал себя на том, что он… улыбается. Ни одной мысли сделать ноги у него даже не мелькнуло, хотя, если рассуждать логически, это была бы весьма полезная и своевременная мысль. Здесь всё бурлило и жило. Странной, порой даже страшной, искаженной жизнью с ощутимым привкусом инфернальщины. Впрочем, это же была Украина, как ее всю дорогу называл Санька – Руина, где никогда не обходилось без чертовщины. Не зря же Гоголь писал своих «Виев» и «Страшную месть». Но именно здесь он, Георгий, и был нужен.

Яготин, по правде говоря, был самым унылым и безблагодатным местечком изо всех малороссийских местечек, какие можно было только себе представить. Так рассуждал капитан Кобылин, а он за годы службы своей в Малороссийкой украине местечек всяких разных повидал. А еще по недосмотру Господнему – или по наущению бесовскому – назывался Яготин городом, и не просто городом, а сотенным городом Переяславского полка, с чем капитан Кобылин уж никак согласия иметь не мог. Городом по праву мог прозываться Санкт-Петербург. Сколько было там красивых домов, напоминавших видом своим скорее дворцы, нежели дома, а такоже и дворцов, которые были вообще превыше всяческих представлений о богатом и величественном! А еще наличествовали там мощеные камнем улицы и набережные, а такоже мосты с будто бы ажурными перилами, чугуна на которые ушло поболее, нежели на все пушки упомянутого Переяславского полка. Городом могла зваться и Москва. Господи, сколько там было красивейших храмов да монастырей! Маковки их горели сусальным золотом, а высокие башни кремлевские издали белели в лазоревом небе.

Немало еще городов да городков всяких повидал капитан Кобылин, ибо воинская служба его на благо Императрицы Всероссийской располагала к странствиям многочисленным. И по мысли капитана, этот самый Яготин уж никак не мог прозываться городом, ибо не было в нем ни каменных зданий, ни мощеных улиц, ни церквей с золотыми маковками. А наличествовали токмо глинобитные хаты с соломенными крышами, единственная дорога, утопавшая зимой в грязи, а летом – в пыли, да старая храмина деревянная, дранкой крытая, чудом каким-то не завалившаяся на бок.