Носорог

Я улёгся на жалобно скрипнувшую под моим немалым весом панцирную кровать и, прикрыв глаза, чтоб их не резал бьющий в окно свет уличного фонаря, попытался вспомнить события, что привели меня к нынешнему… состоянию. А вспоминалось хреново.

В голове крутились какие-то рваные образы и звуки, слова незнакомого рычащего языка перемежались с вполне понятной, человеческой речью, а виды знакомых, кажущихся родными улиц какого-то огромного города, мешались с воспоминаниями о не менее родных заснеженных горах. Образы наслаивались друг на друга, вызывая недоумение, непонимание… и ярость пополам с дикой тоской. От такой непередаваемой смеси эмоций, моя несчастная голова начала трещать, словно спелый арбуз в руках торговца. Из горла вырвался низкий вибрирующий рык и… я отключился. Снова.

Пробуждение было похоже на первое, как две капли воды. Тот же дурно побеленный потолок над головой, тот же резкий запах хлорки от постельного белья, та же убогая обстановка… и те же лица. Впрочем, вру. Помимо двух застывших истуканами мордоворотов в старомодных чёрных мундирах и мечущегося по комнате что-то невнятно лопочущего толстячка с бакенбардами, которого я уже видел сегодня перед тем, как отрубиться впервые, на этот раз в гости пожаловал ещё один господин. Подтянутый, высокий… джентльмен, иначе не скажешь. Худощавый, с явно военной выправкой, рыжеусый гость с интересом косился в мою сторону, но делал вид, что внимательно слушает толстячка. А тот всё разорялся, выстреливая по сотне слов в минуту. Наконец, его спутник не выдержал и, одной короткой фразой прервав речь своего знакомца, кивком указал ему на меня. А толку-то? Я и утром не понимал, чего он там бормочет, сомневаюсь, что за прошедшие несколько часов что-то изменилось.

Толстяк, очевидно, тоже помнил фиаско, которое постигло и его самого, и его людей, когда они пытались меня о чём-то расспрашивать в прошлый раз, потому как в ответ на реплику рыжеусого он лишь фыркнул и изобразил рукой жест, который я интерпретировал как «он весь ваш».

И действительно, рыжеусый подхватил стоявший у стены старый стул и, поставив его в метре от моей кровати, с удобством, и я бы даже сказал, неким облегчением устроился на нём. Хромота… и, судя по всему, не врождённая. Но вот с тростью гость управляется привычно… Значит, болячка старая, и с неудобством от неё он давно смирился. Учитываем относительную молодость гостя, плюсуем его военную выправку, и с вероятностью в восемьдесят процентов можем утверждать, что болячка эта была занесена чем-то железно-кусачим. Боевое ранение, иначе говоря.

А это значит… что? Здесь ещё не умеют проводить комплексное восстановление тканей. Или, оно попросту не по карману сидящему напротив меня человеку. Что вряд ли, учитывая старомодный, но явно новый, сшитый по фигуре костюм-тройку из натуральной шерсти, золотые запонки и несуразную, но золотую же, цепочку жилетных часов, вкупе с вычурной, явно недешёвой тростью, серебристый набалдашник которой тоже может похвастаться золочёной отделкой.

В общем, как ни неприятно было бы утверждать, но одним только подменённым телом мои проблемы не ограничиваются. Внешний вид гостей, привычка, с которой они носят неудобную на мой взгляд старомодную одежду, общий вид помещения, в котором я нахожусь… да, чёрт возьми, даже вид за окном — всё это не просто говорит, вопит о том, что я нахожусь не только в чужом теле, но и в чужом мире. И вот это уже совсем плохо. Или нет?

С удивлением поймав себя на мысли, что меня совершенно не трогает сей мудрёный факт, я уставился на рыжеусого, решившего привлечь моё внимание щелчком пальцев перед лицом. Моим лицом.

В ответ я щёлкнул зубами. Негромко, но явственно. Истуканы у двери напряглись, а толстячок в бакенбардах выдал очередную пулемётную очередь из доброй полусотни слов. Рыжеусый же лишь чуть отпрянул, но даже не изменился в лице. Хорошая выдержка, я бы так не смог.

Что-то успокаивающе сказав своему спутнику, бывший военный смерил меня полным любопытства взглядом и, с очевидным напряжением положив ногу на ногу, выдал зубодробительно щёлкающий набор звуков, в котором я, к своему величайшему удивлению, смог уловить что-то… почти внятное. Подвигав челюстью, я попытался поймать это ускользающее чувство понимания и кое-как прорычал-прощёлкал приветствие-представление, споткнувшись на своём имени. Ну… не знаю я, как меня здесь зовут. И что хуже, не помню, как звали раньше. В смысле, дома… в смысле… Дьявольщина!

Уж не знаю, что такого высмотрел в моей крайне невыразительной физиономии рыжеусый, но он состроил сочувственное выражение лица и, похлопав меня по плечу, обернулся к выжидающе застывшему на месте толстячку. Бросив тому пару фраз, гость отмахнулся от очередного словесного обстрела своего знакомца и, покачав головой, кивнул тому на дверь. Толстяк потеребил свои бакенбарды, тихо, но, очевидно, совершенно непечатно выразился и, пожав плечами, вышел вон. А следом за ним комнату покинули и охранники.

— Ты… себя… знаешь? Помнишь? — проскрипел-прощёлкал рыжеусый, вновь обернувшись ко мне.

— Мало… ничего… — отозвался я на том же странном наречии. И определить, кому из нас было сложнее говорить, я бы не смог. Мой собеседник явно имел слишком мало практики в общении на, вероятно, родном для этого тела языке. А у меня… у меня были лишь обрывки знаний, к которым я и обратиться-то толком не мог без того, чтобы не получить укол резкой боли в затылок.

— Вообще… чёрный… что-то? — здесь я уже спасовал. Разобрать этот набор звуков было выше моих нынешних возможностей. Так что, я даже не стал делать вид, будто пытаюсь понять, что именно говорит мой собеседник. Просто ткнул в свою голову пальцем и сморщил физиономию как мог. А мог плохо. С мимикой у этого тела полный швах.

Тем не менее, рыжеусому этого хватило. Он понимающе покивал и, резко поднявшись с места, шагнул к двери. Распахнув её, гость что-то резко пролаял куда-то в коридор, и уже через несколько секунд в комнату ввалился облачённый в серый костюм господин с тощей папкой в руках.

Отобрав у визитёра папку, рыжеусый, не обращая никакого внимания на его тихое блеянье, принялся перелистывать принесённые ему документы и, явно наткнувшись на что-то важное, ткнул в одну из бумаг пальцем, одновременно что-то зло выговаривая своему собеседнику. Тот бледнел, краснел, но огрызнуться даже и не подумал. Наоборот, выслушав рыжеусого, визитёр подхватился и, что-то быстро протараторив, скрылся из виду. Рыжеусый же, недовольно покачав головой, обернулся ко мне.

— Удар.. камень в голову… потеря знания… память. Лечить. Ты не драться.

Ну, в принципе, как-то так и было, да. По крайней мере, те немногие образы, что не вызывают у меня головной боли, говорят о какой-то драке в толпе. Потом была тьма… и очнулся я уже здесь, в госпитале, если я правильно понял то, что успел рассмотреть, когда очнулся в этой комнате в прошлый раз. Тогда тот самый дядька в сером костюме, что только что выскочил за дверь, пытался меня осмотреть, а мордовороты в мундирах ему мешали своими попытками меня же допросить. Потом явился толстяк с бакенбардами, вопросы посыпались, как из рога изобилия, и доктор окончательно плюнул на попытки выполнить свою работу. За что сейчас и расплатился выговором от рыжеусого. Чем тогда дело закончилось, я понятия не имею. Отрубился.

— Я нет драться. Вы — лечить, — коряво согласился я, и через несколько секунд в комнате стало тесно от набившихся в неё людей… и нелюдей. Оказывается, я не один здесь такой странный!

Хех, даже легче стало, как увидел одну из здешних медсестричек. Высокая, ладная, но явно не по-человечески скроенная. Слишком гибкая, слишком изящная, да и кошачьи зрачки… м-да.

Рыжеусый командовал персоналом, как генерал армией. А сунувшегося было толстячка выпроводил одной короткой, но о-очень экспрессивной тирадой. И могу поспорить, цензурными в ней были разве что предлоги!

Впрочем, долго наблюдать за творящейся вокруг суетой у меня не вышло. Рыжеусый принял из руки кошачьеглазой медсестры в белоснежном балахоне доисторический стеклянный шприц с прозрачной жидкостью и, ободряюще улыбнувшись, с размаху всадил толстенную иглу куда-то мне под ключицу. И мир померк. Опять!