Носорог

Разумеется, я ей тут же его вернул и, выудив из кармана полугрот, продемонстрировал его девчонке, после чего так же демонстративно убрал руки в карманы. Хафла нахмурилась, но один из следивших за нашей вознёй соседей-торговцев, явно понявший мою проблему с разговорной речью, вмешался.

— Он хочет сказать, что такая работа не стоит дороже шести панов, Фари. А за свою помощь он и вовсе денег не возьмёт. Верно? — торговец повернулся ко мне лицом, и я кивнул в ответ. Вот только сама юная хафла была иного мнения.

— Работа может и стоит. А вот помощь в нужную минуту стоит столько, насколько благодарен тот, кому она была оказана, — упрямо вздёрнув подбородок, проговорила Фари, и в эмоциях продавца мелькнуло что-то похожее на смирение. Поня-атно. Упёртая, значит…

Оглядевшись по сторонам, я заметил на прилавке разговорчивого продавца обрывок обёрточной бумаги и свинцовый карандаш. Жестом попросив владельца, изумившегося такой просьбе, я моментально получил требуемое, и наш разговор пошёл куда оживлённее.

— Стоимость работы есть результат соглашения между нанимателем и работником. Свою цену я назвал, она равна нулю, — стараясь держать хрупкий карандаш как можно нежнее, начеркал я, и продемонстрировал запись Фари. Та нахмурилась.

— Стоимость работы — может быть. Но ты… вы помогли мне, не спрашивая платы, а значит, я вправе определить её сама, — вдруг перейдя на «вы», звонко ответила малявка, прочитав мои почеркушки. Опять за рыбу гроши… Кажется, я согласен с её соседом: Фари просто упёртый барашек. Блондинисто-голубоглазый, да… А тот, кстати, окинув меня долгим изучающим взглядом, вдруг хмыкнул.

— Извините, гейс, я отвлеку вашу собеседницу. Прошу, не уходите, это займёт буквально одну минуту, — неожиданно вежливо проговорил он, вгоняя меня в оторопь. Только и сообразил плечами пожать.

И было отчего оторопеть. За время пребывания в этой синей шкуре, я как-то привык к грубоватому, а порой и совершенно хамскому обращению окружающих к почти немому громиле. Да что там, даже вроде бы ставший хорошим знакомым, доктор Дорвич, без всякого стеснения принимающий меня в своём доме, нет-нет да «сверкнёт» нотками эдакого снисходительного превосходства в эмоциях. Что уж тут говорить о незнакомых людях и нелюдях. А альвы с драу? У-у… да у меня от их уничижительных взглядов порой так кулаки чешутся! И тут вдруг такое… такая вежливость. С чего бы вдруг, спрашивается?

Но поразмышлять над этим казусом мне толком не дали. Фари вернулась из палатки соседа, а следом за ней подошёл и он сам.

— Гейс… — начала малявка, но, вдруг сделав паузу, вопросительно на меня уставилась.

— Грым, — поняв чего от меня ждут, ответил я, взяв себе в имя слово, не требовавшее от меня никакого напряжения гортани. Одно из немногих… — Не гейс… просто Грым. И… на ты… «вы» — непр-ривычно.

— Грым, — кивнула Фари и, глубоко вдохнув, протараторила явно только что заученный наизусть текст: — Я с благодарностью принимаю твою помощь, но не хочу прослыть скаредой. А поскольку ты отказываешься от платы, хочу предложить тебе в ответ то, в чём, как мне кажется, ты нуждаешься: работу в моей лавке. За озвученную тобой сумму.

Я глянул на ждущую ответа хафлу, покосился на явно дожидающегося того же соседа-торговца… и вновь карандаш пошёл в дело. «Установка палатки, разгрузка тележки — полугрот. Вечером — разбор, упаковка, погрузка — тоже полугрот. Так?»

Прочитав написанное мною, Фари довольно улыбнулась и закивала. Я протянул малявке ладонь, и мы хлопнули по рукам под басистое «свидетельствую» её соседа. Вот и первый мой самостоятельный приработок. А может быть и не один…

Дождавшийся пока мы закончим с «формальностями», сосед-торговец подошёл ближе.

— Грым, а как вы смотрите на то, чтобы заключить такой же договор со мной? — проговорил он. Я в ответ демонстративно почесал пятернёй затылок и заглянул в соседнюю палатку, куда более просторную, чем навес Фари, и уже заставленную товаром. Сундуки, ларцы, ящики… А на прилавке бисер, крючки для плетения, спицы, нитки… Обернулся к хитрому торгашу, явно решившему примазаться к своей мелкой соседке, и радостно улыбнулся. Торговец побледнел. Чего это он? А, чёрт! Забыл.

Стерев улыбку перекособочившую мою морду так, что она напугала очередного невезучего, я вздохнул и…

— Один грот утром, один — вечером, — черкнув, протянул лист торгашу. Ну а что? Как говорил не помню кто: «пять старушек — уже рубль». А три грота — целый скеллинг!

Мой будущий работодатель хмыкнул и, оскалившись в ответ на мою улыбку, частоколом собственных игольчатых, совершенно не человеческих кусалок, протянул руку.

— Договор. Фари, свидетельствуешь? — обратился он к хафле и та кивнула. Серьёзно так.

— Договор, — я аккуратно хлопнул по протянутой мне ладони своей лапищей.

— Свидетельствую, — звонко объявила девчонка.

— Замечательно, — начал было торгаш, потирая руки, но я его перебил.

— Я — Грым, а ты?

— О, прошу прощения! Совсем забыл! — экспрессивно хлопнув себя рукой по лбу, воскликнул тот. — Саренс Сонс, бийский лемман. То есть, свободный торговец из Бийе, по-здешнему.

— Гр-рузчик Грым… по-здешнему, — отозвался я, и даже не запнулся ни на едином слове. Сонс расхохотался, его смех подхватила Фари… ну и я не удержался. Впрочем, услышав, как задребезжали стёкла в стоящих рядом домах, а в животном ряду завизжали от страха хрюшки, я тут же заткнулся и, глянув на своих побледневших собеседников, развёл руками.

— Особенность строения гортани, осложнённая каким-то магическим воздействием… — удивлённо протянул почти моментально оправившийся Сонс и, окинув меня долгим взглядом, договорил: — не маг… Значит, либо проклятие, либо природное свойство организма.

— Наверное, второе, — пожав плечами, проскрежетал я и, осторожно погладив по голове медленно приходящую в себя от испуга малявку, отступил на шаг. — Пойду я, пожалуй…

— Будем ждать тебя на закате, Грым! — неожиданно встрепенувшись, Фари, несмотря на ещё не сошедшую бледность, всё же постаралась улыбнуться. И я кивнул, едва сдержав ответную улыбку. Зацепила меня эта мелочь хафлингская. Чем только, не пойму…

Почувствовав лёгкий предупреждающий укол головной боли, я тут же постарался отвлечься от «неправильного вопроса» и, сделав в памяти зарубку вернуться к нему… когда-нибудь, переключился на более безопасные мысли. Например, с чего вдруг мои новые знакомые в один момент стали такими вежливыми?

Покрутив воспоминания об этом моменте так и сяк, я, кажется, набрёл на ответ… Умение писать. Пусть коряво, пусть о-очень неторопливо, но в мире, где для горожан даже умение читать не является обязательным, способность излагать мысли на бумаге моментально даёт плюс сто к харизме, как говорила… Фари?! Что за бред? А, дьявол!

Словно только и поджидавшая этого момента, боль ударила в виски, отдала эхом в затылок и тут же сжала голову раскалённым обручем. В глазах помутнело, только что такой болезненно-яркий солнечный свет померк, но боли меньше не стало. Тело повело, заштормило, заплетаясь во вдруг ослабевших ногах, я кое-как добрался до ближайшей стены и, оперевшись на неё спиной, сполз вниз, марая рубаху о вековые наслоения сажи и угольной пыли на кирпичной кладке.

Приступ прошёл так же внезапно, как и накатил. Не прошло и пяти минут, как превратившая меня в нечто бессильно скулящее, боль исчезла, оставив вместо себя понимание необходимости найти хорошего медика. Мага! В конце концов, тут живут орки, хобгоблины, альвы, цверги и прочие неки… с ушками и хвостиками! Тут есть магия, а значит, должны быть и маги-целители. Иначе, грош-цена этому фэнтази!

Тряхнув головой, я огляделся по сторонам и, убедившись, что в «приютившем» меня тупике нет ни единой живой души… или ещё какой погани, я кое-как водрузил себя на ещё подрагивающие ноги и, глубоко вздохнув, поплёлся домой. До очередной встречи с доктором Дорвичем оставалось всего пара часов, а мне ещё следовало к ней подготовиться… да и душ принять не помешает. Как-то укатал меня этот приступ. Аж до холодного пота.