Носорог

Здесь никто и никогда не говорит о Сидде, не рассказывает баек о службе и не вспоминает погибших, хотя мраморная доска с выбитыми на ней именами, по слухам расположенная в часовне во внутреннем дворике здания клуба, содержится в идеальной чистоте, и время от времени пополняется новыми именами. «По слухам», потому как сам Дорвич в той часовне ни разу не был. А при встрече с приходящим для отправления службы викарием лишь сухо раскланивается с бывшим уоррент-сержантом Восемнадцатого пехотного полка, и тот отвечает ему с такой же молчаливой холодностью. Разве что иногда с уст викария срывается совсем не пастырское солёное словцо в адрес почтенного доктора, но такое обычно бывает лишь после того, как, отслужив в часовне, бывший уоррент пропускает стаканчик-другой горячительного в буфете клуба.

Ужинает доктор Дорвич обычно дома, не позже восьми вечера, после чего, если позволяет погода, отправляется на прогулку, либо устраивается в гостиной у камина с книгой, чаем и «вечной», никогда не выпиваемой до дна, рюмкой «тернового» бальзама из запасов, пополняемых за счёт посылок из имения.

Так было и сегодня, когда чтение очередного произведения многословного пикардийца[2] было прервано появлением дворецкого Капса с сообщением о визите полиции.

— Доброго вечера, доктор, — приведённый дворецким инспектор — одышливый, но весьма шустрый толстячок с роскошными бакенбардами и располагающей физиономией доброго дядюшки, решительно пересёк гостиную и, бросив шляпу-котелок и перчатки на стол, остановился в двух шагах от кресла, в котором сидел Дорвич, заставив того задрать голову, чтобы взглянуть в лицо возвышающегося над ним гостя. Надо признать, иного шанса заставить доктора смотреть на него снизу вверх у инспектора и не было. Ввиду наследия хафлингов, проявившегося в нём нехарактерно сильно для квартерона, ростом инспектор едва ли дотягивал до пяти стоп, тогда как хозяин дома превосходил его более чем на голову в самом прямом смысле этого выражения.

Впрочем, эта невежливость инспектора полиции не произвела на хозяина дома никакого впечатления. Доктор Дорвич вообще был снисходителен к чужим слабостям. А потому, в ответ он лишь покачал головой и, бросив короткий взгляд на заляпанные грязью ботинки и брюки гостя, указал ему на кресло напротив.

— Доброго вечера, инспектор Джейсс. Присаживайтесь поближе к огню, согрейтесь. Погода нынче премерзейшая, бегая целый день по улицам и простудиться недолго, уж поверьте врачу, — проговорил Дорвич и повернулся к дворецкому, скользнувшему к столу и явно нацелившемуся на шляпу и перчатки гостя, которые тот не соблаговолил отдать ему при входе. — Капс, подайте инспектору чаю с бальзамом.

— Благодарю вас, доктор, — благодарно кивнув, улыбнулся гость, с пыхтением устраиваясь в кресле. — На улице и в самом деле ж-жуть как холодно. А я целый день на ногах. То ограбление в Пампербэй, то налёт на почтовую станцию в Блэкхилл, потом массовая драка в Дортмутских доках… такое впечатление, что все преступники разом решили выйти сегодня на промысел!

— Очевидно не все, раз вам удалось выкроить время и навестить ипподром, а? — улыбнулся доктор.

— Даже не буду спрашивать, как вы догадались, — после небольшой паузы фыркнул инспектор.

— Скажем так, вам давно следовало бы избавиться от привычки прятать букмекерские квитанции в шляпу, инспектор, — Дорвич поднял со стола выпавшие из котелка гостя бумажки характерного голубоватого цвета. Джейсс сконфуженно вздохнул, и доктор решил сменить тему. — Итак, что вас привело в мой дом… сегодня?

— Совершенно странный случай, доктор! — всплеснув руками, инспектор с готовностью переключился на другую тему. — Вы же знаете, со всеми инициативами нашего Парламента, у Шоттского двора[3] вообще, и вашего покорного слуги в частности, изрядно прибавилось головной боли. Чего стоит один билль о свободном поселении в землях метрополии! Стоило Его Величеству утвердить этот драххов документ, как поток переселенцев из колоний буквально захлестнул наш старый добрый Тувор. И ладно бы сюда ехали законопослушные обыватели, так ведь нет! Им и в колониях живётся неплохо, а в мой город устремились совершеннейшие лишенцы! Бандиты, воры, попрошайки и мошенники всех мастей… верите ли, только вчера вечером мой помощник закончил подготовку отчёта для Королевской комиссии, где чёрным по белому написано о росте числа преступлений в Тувре и связи этой отвратительной тенденции с прибывающими в порт транспортами из колоний! А сегодня, лишь по результатам одной только массовой драки в Дортмутских доках, нами было задержано более пятидесяти субъектов, из которых тридцать восемь прибыли в Тувор из этих драхховых колоний! И это я ещё не считаю сбежавших с места происшествия!

— Понимаю ваше возмущение, инспектор, и, поверьте, всецело его разделяю, — невозмутимо выслушав собеседника, доктор Дорвич вклинился в его полную искреннего возмущения речь, как раз в тот момент, когда гость на миг прервался, чтобы отдышаться и сделать глоток чая. — Но от меня-то вам что нужно?

— Пф, — инспектор отставил в сторону чашку и, нервно расправив широкой ладонью пышные бакенбарды, шумно выдохнул. — Простите, доктор. Накипело, да… Собственно, я к вам пришёл как к известному знатоку, забывшему о колониях больше, чем когда-либо знал любой из наших кабинетных учёных.

— Вы мне льстите, инспектор, — едва заметно дёрнул краешком губ Дорвич.

— Если только самую капельку, гейс, — развёл руками его собеседник. — Видите ли, в результате этой драхховой стычки в доках пострадало несколько разумных. Мои люди, разумеется, доставили их в Госпиталь Святого Лукка, но там возникли некоторые сложности с составлением протоколов. Мы оказались не в состоянии опросить одного из пострадавших, поскольку этот синий бедолага не говорит ни на одном известном наречии! Да к драхху! Мы даже не смогли определить по его внешнему виду, к какой расе принадлежит это «чудо». Вот тут я и вспомнил о вас, доктор Дорвич. Вы же известный полиглот и знаток народов, населяющих восточные земли. Может быть, сумеете разговорить наш «подарок»?

— Сейчас? — Дорвич покосился на окно, за которым в полной темноте наступившей ночи шумел ливень и грохотал гром, и перевёл скептический взгляд на собеседника. А когда тот энергично кивнул, печально вздохнул.

Часть 1. О, этот дивный новый мир!

Глава 1. Добрый вечер, господа

«Голубое ухо, голубое брюхо, голубой чубчик, как дела голубчик?»

М-да, ну, чубчика на этой лысой башке и в помине нет, как, собственно, и вообще какого-либо волосяного покрова на теле… за исключением ресниц. А вот в остальном…

Я отвернулся от зеркала и, потерев голубой лапищей голубой же лоб, со вздохом побрёл обратно к скрипучей узкой койке с тощим матрацем, на котором я и очнулся каких-то полчаса назад.

Поймав себя на мысли, что сижу на краю застеленной ветхим бельём кровати и задумчиво рассматриваю свои новые руки, продолжая мычать песенку из старого советского мультика, я тряхнул головой и попытался выругаться. Результат… «специфический». Внушительный частокол зубов, которым может похвастаться моё новое тело, должно быть, великолепно подходит для разгрызания костей, но вот говорить с этакими кусалками… М-да, мечта логопеда, чтоб её!

Нервный хохоток, вырвавшийся из глотки помимо моей воли, заставил сжать кулаки так, что плоские, но чрезвычайно острые и прочные пластины ногтей до боли впились в ладони и… ну, в принципе, чего-то такого следовало ожидать. Если кожа у нынешнего моего тела насыщенного голубого цвета, то что уж говорить о цвете крови?

Ха! Видели бы меня испанские гранды — навек бы зареклись хвастаться цветом текущей в их жилах жидкости. Нет, не могу сказать, что моя нынешняя фигура или морда лица возьмут первое место на конкурсе уродов, но человеческим это тело точно не назовёшь, даже если сделать скидку на цвет кожи, размеры туши и особенности её строения. Да и лицо странное. Не чужое даже — ч у ж д о е. Слишком тяжёлая челюсть, слишком мощные надбровные дуги. Глазки маленькие, глубоко посаженные. Так глубоко, что их синий цвет не сразу-то и различишь. Скулы? О такие можно камни отёсывать. Уши торчком стоят. И нет, не как у эльфа какого, а скорее уж, как у бегемота в атаке. И нос! О да, нос — это феерия! Курносый, но с широкими, «негритянскими» ноздрями и словно проклюнувшимся на переносице рогом. Хм, вот интересно, у этого тела, случаем, в предках носорог не затесался? Хищный, ага… судя по зубкам. Чёрт, вот же чушь в голову лезет!