Страница 17 из 31
Аарне молчал.
— Конечно, надеетесь. Но одной надежды мало. Время надежд уже прошло, понимаете? И еще вот что… Как вы обращаетесь со своей хозяйкой? На днях она приходила ко мне.
— И конечно, наболтала вам всякой чепухи?
— Вам обязательно нужно именно так говорить?
— Но скажите сами, как по-вашему, что это за история с дневником? Что это за сговор?
Корнель оперся о кресло.
— Дело вовсе не в этом, дорогой Аарне… Вы ведь ничего не понимаете. Ничего. Ведь то, что вы говорите, совсем не важно.
— Как так?
— Разве я отрицаю, что она сварлива и старомодна? Я же не оправдываю ее. Но поймите: зачем вам дразнить ее? В жизни нужно уметь обходиться без крика. Оставьте в покое старого человека. Ее представлений уже не изменить… Вы должны это понять.
— Может быть. Но попробуйте пожить в этом доме. Пожалуйста, попробуйте! Извините, но я уверен, что вы не выдержите.
— Надо выдержать.
— Я не могу. Не могу больше.
— Вы не умеете терпеть? — удивился Корнель.
— Терпеть? Во имя чего?
По лицу Корнеля скользнула какая-то тень, он потушил сигарету и посмотрел в темноту окна. Он, вероятно, искал правильный ответ.
— Ну, если вы так спрашиваете, то вы совсем еще не умеете жить. В жизни не открывают дверей ногой. У вас нет характера.
— ?
— У вас еще не выработался характер. Вы еще ребенок. Вы никогда не думаете, что вы можете, а что нет.
Аарне был поражен. Сказать человеку, что у него нет характера, все равно что сказать, что у него нет головы. Человек уверен в существовании своего характера.
— Почему?
— А вы что, думаете иначе? — спросил Корнель тоном солдата, сидящего в укрепленном окопе.
Как отвечать? Корнель старался все запутать. Аарне был жестоко оскорблен.
— У каждого человека есть характер.
— Может быть, но у вас нет.
— Только у меня?
— Я не знаю…
— А у Индрека?
— Есть.
— У Андо?
— Есть.
— У Андо?
— Да, есть. У них есть характеры. Конечно, еще вопрос — какие. Но они есть. Мне нужно их лишь отшлифовать. Немного прибавить, что-то убрать. Понимаете?
Аарне ничего не понимал. Ему казалось, что Корнель придирается.
— Откуда вы знаете, что у меня нет характера?
— Вы не умеете жить.
— Почему?
Корнель устало вздохнул.
— Ох… Вы не работаете. Раз. Вы не умеете себя спокойно вести. Два. Вы школьник, понимаете?
Быть школьником — значит пробираться сквозь лес запретов. Аарне лишь спросил:
— Что же я должен делать?
— Работать.
— Как? Еще?
— Работать. По крайней мере три часа в день вы должны заниматься. Сидеть за столом и учиться. Три часа. По вечерам вы не должны так долго шататься по улицам.
— Вы думаете, что я хулиганю?
— Откуда я знаю, что вы делаете?
— Почему вы все время должны меня оскорблять?
— Разве я вру? — Голос Корнеля звучал металлически. — Я за вас отвечаю. Я. Вы слышите? Я. А что мне делать, если каждый день на вас приходят жаловаться? Что? К чему эти глупости под носом у учителей? Поцелуи и все такое. Сейчас учительская уже полна разговоров…
Аарне выпрямился.
— Майя не виновата.
— Может быть. Я не знаю. Но я запрещаю вам ходить с ней до тех пор, пока вы не исправитесь. А если вы не…
— Вы хотите компромисса? — спросил Аарне и тут же пожалел об этом.
— Никаких компромиссов! Через пять месяцев вы должны быть человеком. Повторяю еще раз: я отвечаю за то, каким вы выйдете из школы. Кроме того… Дайте же себе отчет в том, что вы делаете! Я вас знаю. Вы вполне можете испортить жизнь другому человеку.
— Как?..
— Я думаю, что совсем просто. Вы слишком самоуверенны. Учтите, что не все таковы. Не все.
— Я хочу хорошего.
— Тем более.
Корнель взял новую сигарету и откинулся к спинке кресла. Было одиннадцать часов.
— Теперь идите домой и занимайтесь.
У дверей, подавая руку, он сказал:
— Так подумайте об этом… — Вдруг он улыбнулся. Едва заметно. — И будьте серьезным. Это неплохо…
Аарне кивнул. Он устал. И заметил, что Корнель все еще держит его руку. Он пожал ее еще раз и спустился вниз. Корнель немного постоял, глядя ему вслед, и закрыл дверь.
Была тихая теплая ночь. В воздухе кружились одинокие снежинки. Аарне и сам не знал, что произошло с ним в этот вечер.
День, в который решили что-то сделать
Свеча куда-то исчезла, спички тоже. И в этот вечер Аарне опять ничего не выучил.
— У меня такое чувство, будто моя душа стала материальной, — сказал он утром Андо. За окном, покрытым ледяными цветами, загоралась заря. Дни постепенно удлинялись.
Друг за другом в дверь входили мальчики и девочки. Андо старательно причесался и отложил папку.
— Ты сегодня ужасно лиричен…
— Здесь нет никакой лирики, скорее — это трагикомедия… Ты когда-нибудь чувствовал, что твоя душа как теннисный мяч?
— Нет, естественно.
— А я — да. Вчера в первый раз.
— Да? Я, кажется, не понимаю…
Равнодушие друга рассердило Аарне.
— Скажи, можно с живым человеком разговаривать о его характере или духовной жизни? Слушай, я не знаю… В какой степени такой разговор вообще объективен? Это же какое-то кокетство.
Аарне усмехнулся. Потом он подумал, что впервые смеется над собою.
— Легче всего кокетничать серьезными вещами, — сказал Андо и пожал плечами. В последнее время он всегда так делал.
Холодный розовый рассвет скользнул по потолку. Аарне подошел к окну. От радиатора несло теплом.
— Почему ты заговорил об этом? — спросил Андо. Он раскрыл окно и высунулся наружу.
— Просто так.
Аарне пристроился рядом.
В ворота лился нескончаемый поток школьников.
— Хэлло! — крикнул Иво и помахал папкой. — Форменные фуражки внизу проверяют?
Андо отрицательно помахал рукой. И тут же заметил, что в ворота входит Вельтман. Они отошли от окна.
— Ты был у Корнеля? — спросил Андо.
— Да.
— Не мог иначе?
— Что? — не понял Аарне.
— Пришлось идти просить, да?
— Я ничего не понимаю.
— Понимаешь… У тебя совсем нет характера.
— Ты не первый мне это говоришь.
— И ты еще не понял.
— Понял. Именно поэтому понял.
— Если бы у тебя был характер, ты бы не пошел унижаться.
— Что я должен был делать?
— Откуда я знаю!
— Тогда лучше и не говори, — рассердился Аарне.
Андо просто повернулся спиною, и, разглядывая его широкие плечи, Аарне убедился, что его друг действительно силен.
* * *
После уроков Карин, староста, организовала классное собрание. Всем хотелось домой, всем было скучно…
— Ну, подумайте, мы же выпускной класс, у нас почти все комсомольцы… Вам не кажется, что у нас что-то не так?
Карин была красивой девушкой, прямые каштановые волосы обрамляли ее круглые щеки, придавая большому рту упрямое детское выражение. Она сама знала, что красива, и не пыталась это скрывать.
— Ребята! Необходимо что-то предпринять!
Большинство догадывалось, в чем дело.
Харри сразу же закричал:
— Слишком поздно об этом говорить!
Карин не обратила на него внимания. Она откинула голову и попыталась перекричать поднявшийся шум:
— Пожалуйста, вносите предложения. Мы должны устроить что-нибудь интересное, слышите! Быстрее! Сколько вам об этом говорить!..
— Чепуха! — прервал ее Тийт со сверхделовым видом.
У Карин заискрились глаза. Она стукнула кулаком по столу.
— А ты чего лезешь? Ты-то уж мог бы помолчать. Скажи, что ты сделал хорошего для класса?
Тийт нахмурился и тихо проговорил:
— А ты что сделала? Говорить и я умею, не думай, что ты единственная…
Карин рассердилась. Вообще-то она не умела сердиться на ребят, а если сердилась, то ненадолго. Ребята это знали. Но сейчас староста была действительно обижена: видимо, на этот раз дело было слишком серьезным.