Страница 16 из 31
Когда он, наконец, входил в комнату, там было уже темно. Аарне включал свет. Тетя Ида отворачивалась к стене и натягивала одеяло на голову. Аарне приносил из соседней комнаты раскладушку, стелил постель и тушил свет.
Они лежали в темноте с открытыми глазами. Тикали часы. Около полуночи тетя Ида поднималась с постели и выходила из комнаты. Она еще раз проверяла, закрыта ли входная дверь, и пила в кухне холодную воду. Около половины первого они засыпали.
Утром Аарне слышал лишь одно слово: «Вставай!» В еще закрытые глаза ударял яркий свет. Лампа под розовым абажуром висела над раскладушкой. Аарне убирал постель и относил ее за шкаф. В комнате было холодно. Потом, стоя за дверью кухни, ожидал, когда Линда кончит умываться. В комнате тетя Ида слушала утреннюю передачу Би-би-си. Аарне брал портфель.
— До свиданья!
— До свиданья! — отвечала тетя.
Аарне возился в прихожей до тех пор, пока не выходила Линда, затем выходил сам. Холодный ветер продувал насквозь…
Тетя Ида дослушивала передачу до конца и вновь засыпала. Стояли долгие зимние ночи.
В школе Аарне пытался избегать взгляда Корнеля. Да и сам Корнель как будто не замечал его. Он стал совсем другим человеком. Это был Корнель без улыбки. За две недели Аарне ни разу с ним не разговаривал. Не было никакой ясности и с походным дневником.
Целый день у Аарне было ощущение невыученных уроков. К этому прибавлялся естественный голод. Тетя Ида стала распределять продукты строго по порциям.
Он привык к тройкам, четверка — это уже хорошо. Тройка. Не больше и не меньше. Легкое удовлетворение и спокойствие на ближайшие дни. Тянутся уроки. Особенно последние. Появляется привычка все время смотреть на часы. Январь — темный месяц. Аарне стал замечать, что жизнь проходит стороною. Обычно он писал для каждого номера стенгазеты какую-нибудь заметку, иногда — комментарии; и теперь все это делалось. Только без него. Как выяснилось, он был заменим. Он удивлялся, что еще не потерял самоуверенности, она существовала по-прежнему. Только цели стали туманнее.
На переменах он гулял с Индреком. Индрек в основном молчал, а если говорил, то избегал серьезных тем. Казалось, что особенно неприятно ему говорить о Корнеле. Аарне думал, что Индрека просто не интересуют его заботы и он готов заключить их в кавычки. Иногда к ним подходил Андо.
— Ну, как?
— Что, «ну как»?
— О чем вы здесь болтаете?
— Просто так… Что у вас будет?
— Алгебра. А у вас что?
— Немецкий.
— A-а… У нас был первым эстонский. Корнель здорово насмешил нас.
— Вот как…
Они ходили еще немного. Все трое были лучшими учениками Корнеля и почти друзьями. Иногда они называли себя литературной школой. Теперь же Аарне чувствовал, что отдаляется от них и особенно от Андо. Андо любил порядочных людей. Он всегда носил белую рубашку и часто причесывался. Сейчас он неопределенно сказал:
— Я пойду посмотрю…
Он отошел к Иво и Харри и стал им что-то оживленно рассказывать.
— Видал? — спросил Аарне.
Индрек пожал плечами и презрительно усмехнулся.
Школа кружила по коридору. Интересно, сколько можно пройти за одну перемену?
— Как долго это будет продолжаться? — спросил Аарне.
В его сторону глядела Майя. Дорогие глаза…
— Что?
— Я спросил, как долго это будет продолжаться?
— Ты должен подчиниться, — сказал Индрек.
— Кому? Тете Иде?
— Нет. Корнелю. Ты должен пойти к нему.
— Я? Почему? Нет.
— Неужели ты еще не понял? Я вчера с ним разговаривал.
— Ну и что?
— Пойди сам и тогда узнаешь!
— Не пойду.
— Твое дело, как хочешь…
Аарне больше ничего не сказал.
* * *
В тот день в желтом доме что-то случилось. В прихожей, у счетчика, стоял мужчина в кожаной куртке и убирал в портфель инструменты. Дверь в комнату была открыта, за столом сидел элегантный молодой человек, перед ним лежали какие-то бумаги. Тетя Ида и ее сестра стояли у стола.
Аарне поздоровался, но никто не обратил на него внимания.
— Больше не о чем спорить, гражданка. Вы должны бы понять, что акт неизбежен.
— Простите, — хныкала тетя, — я честный человек. Я честно заработала свою пенсию. Я была передовой работницей.
Молодой человек еще что-то написал и поднял большие, немного дерзкие глаза. Он был очень серьезен.
— Вы могли работать честно и быть передовой, но то, что вы подложили в счетчик железку и воровали электричество, не очень честно.
Аарне все еще стоял у двери. Теперь он понял, почему тетя всегда так боялась контролера.
— Оставьте на этот раз так, я старый человек. Поймите, я и сама не знаю, что я делаю.
Молодой человек усмехнулся и закончил акт.
— Пожалуйста, подпишите…
— Поверьте, я сделала это в помешательстве.
— Дай ему денег, дай денег, — посоветовала тетя Амалия. Она плохо видела и плохо слышала и сказала это слишком громко. Тетя Ида наступила ей на ногу.
— Так вы подпишете или нет?
Тетя Ида посмотрела на молодого человека и почувствовала, что на нее смотрит Аарне. Она наклонилась и взяла ручку.
Уходя, молодой человек сказал:
— Мы, конечно, оштрафуем вас. Кроме того, в прихожей нужно заменить всю огнеопасную проводку. До тех пор вам запрещается пользоваться электричеством. До свиданья.
Дверь закрылась. Тетя Ида спросила:
— Кто бы мог донести на нас? Кто?
— Не знаю, — сказала ее сестра.
Аарне пошевельнулся.
Тетя Ида внимательно посмотрела на него.
Откровенный день
По вечерам в желтом доме теперь горела свеча. Радио молчало, и тетя Ида ложилась спать очень рано. Заниматься было негде. Когда по алгебре появилась еще одна двойка, Корнель сказал:
— Мне кажется, что я должен вызвать в школу вашу мать… — Затем повернулся и ушел.
В тот же вечер Аарне пошел к нему домой.
…Корнель открыл дверь. У него было непроницаемое и деловое выражение лица.
— Здравствуйте…
— Здравствуйте.
Кивком головы он предложил Аарне войти.
Аарне снял пальто. Он чувствовал себя мальчишкой, прыгнувшим на поезд, который все убыстрял свой ход. Он боялся передумать и поэтому быстро шагнул через порог.
Аарне сел на диван, Корнель в кресло. Его лицо было все таким же непроницаемым. Видимо, он ждал, что разговор начнет Аарне.
Молчание становилось неприличным.
— Я пришел, чтобы…
Корнель подпер рукой подбородок.
— Я пришел, чтобы сказать… Я хочу сдаться. Я больше не могу, понимаете, — выпалил Аарне и тут же почувствовал, как театрально все это прозвучало. Как в плохом любительском спектакле.
Лицо Корнеля оставалось невозмутимым. Только, может, проскользнула незаметная усмешка. Но только на мгновение.
— Что вы хотите сказать этим?
Корнель взял сигарету, зажег ее и положил спички на стол.
— Я… Я не могу…
Аарне с отвращением почувствовал, что сейчас заплачет. Он старался успокоиться. Ведь в конце концов…
— Знаете… Я должен с вами поговорить… Понимаете?
— Может быть…
Казалось, что в какой-то мере Корнель наслаждается происходящим.
— Я не могу так больше… Я должен был сюда прийти… — Слова полились. — Я сойду с ума, поверьте мне. Что же я все-таки сделал? В чем я виноват? И что будет дальше? Скажите, что мне делать?
— Я знал, что вы придете. Вы должны были прийти. Я сделал так, что у вас не оставалось другого выхода.
— Зачем?
— Если бы вы не пришли…
— А зачем? Для чего это нужно?
Корнель положил сигарету на край пепельницы и в первый раз улыбнулся. Взгляд его оставался по-прежнему холодным и непонятным.
— Когда-нибудь человек должен начать думать… Не так ли?
— Вы решили, что я вообще не думаю?
— Не знаю, я только делаю выводы из вашего поведения.
— Какие выводы?
Корнель сделался серьезным.
— Например… Надеетесь ли вы кончить школу? — Он отряхнул с рукава своего коричневого костюма пепел.