Страница 36 из 48
Так моя журналистская доля, оказавшись прозорливее, решительнее и тверже меня, властно позвала в родные края и повелела написать о мужестве и героизме советских воинов-освободителей, о нашем великом братстве, скрепленном кровью.
…В Оршу я приехал рано, где-то около шести часов утра, пересел на другой поезд и наконец приехал на станцию Темный Лес. Время уже шло к вечеру, а мне предстояло еще пройти более десяти километров до деревни Рясна.
Было солнечно и тепло, стояло бабье лето. То и дело проплывали длинные нити белой паутины. Они натягивались на деревьях, словно ленточки на финише, а на стерне недавно скошенной ржи паутины было так много, что она напоминала собой снег, сверкающий своей белизной на солнце.
Идти было легко, и вот здесь я как-то особенно хорошо почувствовал, как велика земля наша, сколько нового, необычного ожидает путника в дороге. Тем более если у него будет такая же карта, как и у меня, на которой весь путь от Темного Леса до Рясны вместился в полсантиметра. А ведь это было более десяти километров по прямой, несколько деревень, стоявших у дороги или чуть в стороне от нее, поля, луга и речка, извивавшаяся между холмами, поросшими красивым сосновым лесом.
Старший сержант Николай Кулагин.
Полдороги я прошел пешком, а потом повезло — почти до самой Рясны меня вез в прицепе, звонком, как металлический поднос, трактор «Беларусь». Тракторист охотно согласился подбросить меня, а тут еще оказалось, что в 1944 году воевал он в здешних местах.
Вот и развилка дорог. Трактористу направо, мне прямо. Закурили на прощание, и я снова один. Правда, идти было уже недалеко — в низине, широко раскинувшись на берегу какой-то речки, была деревня Рясна, одно из древних поселений в Белоруссии, с церковью, костелом, ежегодными осенними ярмарками.
Сейчас в Рясне центральная усадьба совхоза имени Ленина, есть хорошая школа, строится несколько кирпичных зданий в два-три этажа. На ночлег я устроился в гостинице. Так здесь все называли небольшую комнату с четырьмя кроватями. Они пустовали, и одну из них занял я.
Утром отправился дальше, то и дело доставая свою тетрадь, сверяя свой маршрут с выписками из «Журнала боевых действий» 878-го стрелкового полка.
Помню, в архиве я записал:
«…Полк перед наступлением сосредоточился на исходном рубеже в лесах юго-восточнее деревни Рясна».
И действительно, в полутора километрах к юго-востоку от деревни я увидел лес, который тянулся к югу и на горизонте сливался с землей. Здесь в июне 1944 года в десяти километрах от реки Проня, которую предстояло форсировать частям 290-й дивизии, стояли замаскированные зеленью танки, самоходные артиллерийские установки, готовились к наступлению роты и батальоны.
«…С 10 по 20 июня 1944 года, — читаю дальше, — личный состав на армейском полигоне (учебном поле) проводил тренировочные занятия по теме: наступление стрелкового полка, стрелкового батальона и усиленной стрелковой роты с преодолением водной преграды. Учебное поле было оборудовано по типу обороны противника, которую предстояло прорвать. Занятия проводились с участием танков и артиллерии. Кроме того, были проведены штабные учения с офицерами штаба полка и штабов батальонов…»
Так шла напряженная, многогранная подготовка батарей, рот и батальонов к предстоящему наступлению.
А потом полк выступил к переднему краю, который проходил в десяти километрах западнее, по реке Проня. Очевидно, шли ночью — на фронте смена частей обычно всегда проводится под покровом темноты.
Я же прошел эти десять километров днем, когда все вокруг было залито ярким солнечным светом, и дорога к Проне была сейчас такой мирной, ничем не напоминавшей о минувшей войне.
День был воскресный, и в Рясну шли и ехали на базар жители окрестных деревень.
Наконец, взойдя на пригорок, я увидел небольшую извилистую речку. Левый берег ее был низкий и пологий, а правый — высокий и обрывистый. Две деревеньки, как и в ту военную пору, стояли по обе стороны Прони, почти напротив. Та, что была на нашем берегу, называлась Затоны, а та, что на чужом, — Будино.
Крепкой, глубоко эшелонированной была здесь гитлеровская оборона. Готовили ее заранее по высокому правому берегу, надеясь твердо держать в своих руках этот выгодный рубеж, прикрывающий дальние подступы к Могилеву.
Неоднократные попытки наших войск ворваться на правый берег оказались безуспешными. Пришлось закопаться в землю и готовиться к решающему штурму. На это ушло несколько месяцев.
И наконец час настал. Это было утро 23 июня 1944 года…
Вот как об этом говорится в «Журнале боевых действий» 878-го полка:
«Начало артиллерийской подготовки, намеченной на шесть часов утра, пришлось отложить из-за сильного тумана на реке, не дававшего возможности следить за работой артиллерии и действиями пехоты. И только к девяти часам туман разошелся. В 9.00 началась артподготовка, длившаяся два часа. Была парализована огневая система противника, прорезаны проходы в проволочных заграждениях и минных полях, и полк форсировал реку Проня и прорвал оборону противника. К 13.30 полк вышел на рубеж восточнее деревни Сусловка, где и закрепился, выполнив свою ближайшую задачу…»
И вот теперь, спустя почти двадцать лет, я иду там, где наступал 3-й батальон капитана Двужильного. Как свидетельствует «Журнал боевых действий», батальон находился на правом фланге полка и наступал в направлении на рощу юго-западнее деревни Заложье, которая была опорным пунктом 113-й группы противника.
Но для того чтобы овладеть рощей, а затем штурмом взять Заложье, надо было вначале пройти под огнем неприятеля более километра по открытой местности, форсировать реку, преодолеть минные поля, проволочные заграждения, захватить первую, а потом и вторую линию траншей.
Три роты и пулеметный взвод 3-го батальона заняли исходный рубеж для наступления в ночь на 23 июня. Капитана Двужильного вызвали на командный пункт полка, чтобы еще раз уточнить план совместных действий батальонов, приданных и поддерживающих средств в наступлении, которое начнется на рассвете.
Наверное, в ночь накануне наступления никто не спал. Командиры совещались, а солдаты по своей извечной привычке обживали окопы, проверяли оружие, деловито начиняли патронами диски автоматов, пулеметные ленты. Я почему-то представил рядом Степана Марюткина из-под Липецка и Андрея Махно с Полтавщины. Прислонившись к стенке окопа, они задумчиво вглядывались в темное небо, усыпанное звездами, которое на востоке уже начало светлеть. Через два дня они оба погибнут, а сейчас в сумраке окопа красными точками светятся огоньки их самокруток и неторопливо течет беседа двух солдат о довоенной жизни, о доме и семье… Где-то за поворотом траншеи слышен приглушенный голос сержанта Филиппа Окуловского, командира отделения. Он сибиряк, с Алтая, воюет вот уже третий год. Через два дня он тоже погибнет, а сейчас, собрав новичков из только что прибывшего пополнения, рассказывает им, как надо идти в наступление…
Вернулся с командного пункта полка капитан Двужильный. Он прошел по траншее, останавливаясь возле каждого бойца. Вместе с ним младший лейтенант Сергей Уткин, комсорг батальона. На минуту задержались в отделении старшего сержанта Николая Кулагина. На вопросы комбата он отвечает толково, деловито, чувствуется, что свое дело знает как следует.
А тем временем совсем уже рассвело. Скоро начнется артиллерийская подготовка. Вот и шесть часов. Но почему наша артиллерия молчит? Вскоре выяснили причину — густой туман, надо подождать, пока рассеется. Что ж, ждать так ждать. Можно даже вздремнуть часок перед боем или написать пару строк домой.
Тем временем солнце поднималось все выше над горизонтом и уже стало пригревать спины солдат.
Когда же начнется артподготовка? Ведь туман на реке, висевший плотной белой завесой, постепенно рассеялся. Теперь хорошо был виден высокий правый берег, сбегавшая к реке роща, чуть в стороне в дымке угадывалась деревня и дорога, что вела к Могилеву…