Страница 5 из 43
Следует, однако, заметить, что в стремлении к иной интеллектуальной атмосфере на манер Дайсона, предлагающего заселить астероиды, не обязательно требовать: ракету мне, ракету! Мятущийся дух первопроходцев может найти свое самовыражение и на нашей планете. Не только земные недра, не только морские пучины — даже поверхность континентов, в том числе обеих Америк, во многом пока еще «терра инкогнита». Сколько еще вокруг нас незаселенных, неосвоенных территорий и даже неоткрытых, первобытно диких уголков! А сколько народов живет еще в недостойных человека условиях! Трудно поверить, но это сущая правда: около 300 миллионов наших современников влачит жалкое существование полудикарей, еще не расставшихся с первобытно-общинным строем. Это в десятки раз больше, чем в каменном веке.
Почему бы не насаждать там оазисы культуры, не закладывать свои Принстоны и Флоренции? Этой работы по благоустройству нашего дома хватило бы, по-видимому, не на одно столетие. И уж коли досадовать на научно-технический прогресс, то не за то, что он энергично переделывает наш мир, а за то, что он переделывает его не столь быстро, как хотелось бы.
Спору нет, в этой грандиозной преобразовательной деятельности были, есть и, вероятно, всегда будут свои издержки. Огонь с тех самых пор, как его приручили наши предки, и до сего дня не только греет, не только светит — он больно жжется, грозит пожарами. Но кому придет в голову отказываться от него на таких основаниях?
Любое открытие или изобретение — от огнива до реактора, от колеса до спутника — может принести не только пользу, но и вред, не только радости, но и беды. Так было испокон веков. Но разве век нынешний не лучше, не прекраснее минувшего? Разве на весах добра и зла не перетягивает чаша с благами, которые несет нам научно-технический прогресс?
Конечно, это не должно порождать самоуспокоенность: сделано еще не все, далеко не все, чтобы свести к минимуму возможное зло, чтобы предвидеть и предотвращать отрицательные последствия научно-технического прогресса. Но не к чему здесь и впадать в истерику, сеять панику, предавать анафеме научно-технический прогресс, как это делают некоторые зарубежные авторы.
Жизнь человечества, как и жизнь человека, немыслима без жертв. Но парадокс жертвы в том и заключается, что она приносится ради чего-то еще более дорогого: потеря окупается приобретением.
…Стремительно нарастающий поток открытий и изобретений притупил во многих из нас чувство изумления достижениями человеческой мысли, воплощенными порой в самых простых, самых обыденных вещах, окружающих нас. Мы принимаем как нечто ординарное то, что нашим дедам показалось бы фантастикой. Невольно вспоминаешь размышления С. Цвейга: в предисловии к «Подвигу Магеллана» писатель признается, что побудительным импульсом для работы над книгой ему послужило… чувство пристыженности.
«Монотонная жизнь на корабле, — вспоминал он свое путешествие на трансатлантическом лайнере, — своим равномерно пульсирующим спокойствием раздражала нервы… Может быть, какая-то секунда понадобилась мне, чтобы осознать свое нетерпение и устыдиться. Ведь ты, гневно сказал я себе, совершаешь чудесное путешествие на безопаснейшем из судов, любая роскошь, о которой только можно помыслить, к твоим услугам. Если вечером в твоей каюте слишком прохладно, стоит только двумя пальцами повернуть регулятор — и воздух нагрелся. Полуденное солнце экватора кажется тебе несносным — что ж, в двух шагах находится помещение с охлаждающими вентиляторами, а чуть подальше тебя уже ждет бассейн для плавания…
Тебе предоставлены все удобства и все гарантии безопасности…
Вспомни же, нетерпеливый, ненасытный человек, как было раньше! Сравни хоть на миг свое путешествие с плаванием тех смельчаков, что впервые открыли для нас эти необъятные моря. Попробуй представить себе, как они на крохотных рыбачьих парусниках отправлялись в неведомое… На родине месяцами, годами не знали, где они, и сами они не знали, куда плывут. Невзгоды сопутствовали им, тысячеликая смерть обступала их на воде и на суше… Подумав об этих первых плаваниях конквистадоров морей, я глубоко устыдился».
Эта длинная цитата стоит того, чтобы ее привести: быть может, она потревожит сознание тех, кто не видит огромных сдвигов, принесенных научно-техническим прогрессом, кто сознательно или бессознательно следует девизу Пифагора: «Nil admirari» («Ничему не удивляться»).
Цвейговская историческая параллель как нельзя более удачна: что еще, как не корабль, рожденный для того, чтобы вечно идти вперед, упорно прокладывая курс среди волн и рифов к дальним берегам, чтобы, не задерживаясь в тихой бухте, опять и опять пускаться в плавание ради новых дорог и горизонтов, новых поисков и находок; что лучше олицетворяет собой прогресс, смысл которого — поступательное движение? Эту символическую «транспортную параллель» легко продолжить, чтобы проиллюстрировать тем самым, исторические сдвиги.
…6 сентября 1522 года в испанской гавани Сан-Лукар де Баррамеда появляется ветхий прохудившийся галеон «Виктория». На борту парусника горстка изможденных моряков, похожих на живые скелеты. «Отсюда три года назад они отплыли под предводительством Магеллана, — читаем у Цвейга, — пять судов и двести шестьдесят пять человек. А сейчас… одно-единственное невзрачное суденышко приближается к берегу, бросает якорь у той же пристани, и восемнадцать человек, пошатываясь, сходят с него… Потрясенный, вглядывается в их лица сбежавшийся народ, словно они возвратились из царства теней, хочет и не может поверить чуду».
Увы, к ликованию победителей: «Мы вернулись! Мы свершили то, чего до нас никто еще не свершил! Мы первыми из людей обогнули земной шар!» — не мог присоединить свой голос организатор экспедиции. Магеллан погиб накануне триумфа. Но имя его и дело пережили века.
440 лет спустя Магеллану вселенной Ю. Гагарину понадобилось всего 108 минут, чтобы обогнуть планету на корабле «Восток-1».
«Его место в истории вне конкуренции, — писала английская „Сан“. — Он был первым человеком в космосе, первым, кто вернулся обратно и поведал нам сказочную быль». А вот — надо же случиться такому! — из обычного тренировочного полета на реактивной крылатой машине он не вернулся. Русского парня, изумившего мир, авторы некоторых некрологов сравнивали с Икаром.
Да, небо властно влекло его к себе, но разве это непременно «роковой зов»? Разве неудержимое стремление людей к новым высотам, к неведомым далям, к головокружительным скоростям означает непременно мрачную перспективу обреченности, распахнувшуюся перед всем окрыленным наукой человечеством? Разве может трагическая кончина отдельных, немногих летчиков, космонавтов или иных героев служить продолжением пессимистической аллегории Б. Рассела?
Разве смерть Ф. Магеллана, а не его бессмертный подвиг символизирует собой прогресс? В результате великих географических открытий «мир сразу сделался почти в десять раз больше… И вместе со старинными тесными границами родины пали также и тысячелетние рамки предписанного средневекового мышления» (Ф. Энгельс).
Петербургский академик Г. Рихман, коллега М. Ломоносова, изучая природу электричества, погиб, пораженный молнией. Конечно, при желании можно акцентировать внимание именно на этом печальном факте, а не на изобретении громоотвода, гальванических элементов и их батареи («вольтова столба»), дуги В. Петрова, свечи П. Яблочкова, сварочного аппарата Н. Бенардоса и Н. Славянова, динамо-машины, электромотора, трансформатора и т. д. и т. п.
Самопожертвование ради других всегда было, есть и будет, ибо всегда был, есть и будет риск, связанный с любым большим начинанием, с проникновением в неведомое, с поиском неторных троп, с прокладыванием новых дорог в будущее.
В январе 1967 года из-за аварии во время имитированного запуска произошел пожар в капсуле американского космического корабля «Аполлон». Потом тот же «Аполлон» не раз высаживал людей на Луне и благополучно доставлял их на Землю.