Страница 4 из 54
Эта высокая полноватая женщина с громким голосом обладала необыкновенно нежными руками, которые вот уже почти двадцать лет помогали малышам появиться на этот свет. Она могла отругать, наорать, фыркнуть, но когда в её руках оказывался очередной родившийся младенец, более заботливой и сентиментальной женщины трудно было найти. Все врачи-акушеры, включая и профессора Симонову, уважали и любили эту молодую бабушку, коей она стала в тридцать шесть лет, а медицинские сёстры и акушерки её просто боготворили. Потому что знали, что она всегда защищала сотрудников своего отделения, а иногда и открыто конфликтовала с теми, кто посмел обидеть или унизить её «девочек».
Константин в первое своё появление был подвергнут внимательной зрительной экспертизе, после чего услышал – «ладно, пока вроде ничего, а там посмотрим». Симонова, стоящая неподалёку и что-то писавшая в листах назначений, спрятала улыбку и покачала головой. Но в тот же день Казанцев услышал фразу – «так, девочки... и мальчики, стол накрыт, щи дымятся». Константина напоили ароматным чаем, чуть ли не силой заставив попробовать варенье из молодых орехов, а под шумок выудили у него всю информацию о его жизни. С тех пор он безоговорочно был принят в число птенцов Бережной, которых она брала под своё крыло.
Вера Андреевна сняла операционный халат и бросила его в ящик с грязным бельём, затем сорвала маску и устало прислонилась к стене – перенесенная ею вирусная инфекция ещё давала о себе знать.
– Костя, ты запиши всё сам, хорошо? Я отдохну немного. Потом зайди ко мне, надо пошептаться. – Симонова быстро пошла по коридору, привычным движением надевая белоснежный халат. Казанцев толкнул дверь в ординаторскую и поморщился – у окна стояла врач из отделения обсервации Роза Львовна Квашнина, которая вызывала у него самые неприятные эмоции. И вроде бы ничего дурного она не делала, не орала, не возмущалась, но было в ней что-то такое, что никак не помогало им сблизиться. Он сухо поздоровался и сел за стол, готовясь заполнить документацию.
– А где сама? – раздалось от окна. – Интересно, почему именно тебе она так доверяет?
– Вам, Роза Львовна.
– Не поняла?
– Не «тебе», а «вам». Мы с вами не друзья закадычные, из одной рюмки не пили. Посему я попросил бы соблюдать хоть какие-то нормы приличия.
Квашнина фыркнула и покинула ординаторскую. Зато следом влетела Бережная.
– Чего она тут наговорила вам, Фёдрыч?
Константин поднял голову и улыбнулся. Его имя уже давно сократили до отчества, да и его ужали донельзя.
– Что вы, Галина Ивановна, ничего такого, что могло бы расстроить вас или меня.
– Вот же Сирень Крокодиловна, – пробурчала Бережная и стукнула кулаком по стене.
Казанцев замер и наморщил лоб:
– Как вы её назвали, Галина Ивановна?
Бережная тут же из озабоченной старшей акушерки превратилась в хулиганистую молодую женщину, похлопала ресницами и невинно переспросила:
– А чего такого? Хм, я так понимаю, что Роза Львовна никого не удивляет, а Сирень Крокодиловна вызывает какие-то вопросы, что ли?
Казанцев завис на секунду, обдумывая услышанное, а потом громко рассмеялся, вытирая непрошеные слёзы:
– Бережная, вы что-то с чем-то! И где вы только берёте всё это?
Галина Ивановна усмехнулась и друг тихо заметила:
– Ты, Костик, заканчивай тут и к Вере Андреевне беги, что-то не нравится мне наша Золушка в последнее время, лады?
– Галина Ивановна, а почему вы Веру Андреевну Золушкой назвали?
– Так история была почти сказочная. Давно, правда, это было, лет двадцать назад. Я тогда только после училища сюда на работу пришла, да и Вера Андреевна помоложе была. Однажды зимой обход был. Неторопливый такой, за окном зима, а у нас тепло, светло и мухи не кусают. Мы слушали доклады лечащих врачей, составлялись планы обследования и лечения. Процессию нашу прервал звонок из родильного отделения с сообщением о том, что пациентке нужно срочное оперативное вмешательство, и ситуация такова, что на всё у нас минут десять, не больше. Тогда три дня был сильнейший снегопад, а дворник заболел. К корпусу отделения была прокопана узенькая дорожка, вот по ней-то и побежала наша Верочка в лёгких тапочках и по дороге потеряла один. Через несколько минут, когда работа была закончена и угроза миновала, все стояли и обалдевали, потому что Симонова стояла у операционного стола с мокрыми ногами, на одной из которых красовался разорванный капроновый носок, а на другой – мокрый тапок. Потом мы, конечно, нашли потерянный башмачок, так сказать, а Верочку нашу стали называть Золушка. – Бережная заглянула в журнал, который заполнял Казанцев и ехидно заметила: – Если в военных училищах учат командирскому голосу, то в мединститутах учат врачебному почерку. А тут два в одном. И запомни, чтобы я тебя через полчаса в отделении не видела, понял?
Константин улыбнулся и согласно кивнул – его не обидело «ты» со стороны Бережной, она как-то по-матерински относилась ко всем, следя за тем, чтобы её девочки и теперь уже мальчики были сытые и отдохнувшие. Старшая вышла в коридор и тут же послышалось её строгое:
– Ты куда ползёшь? Демидова, ты уже в туалете была? – До Казанцева донеслось кряхтение и тихий ответ «Не-а, я бегу ещё», после чего раздался громкий хохот Бережной, голоса дежурных сестёр и окончательная фраза: – Так, девочки, внимание! Щаз Демидова кросс сдаст по бегу, а потом на перевязку. Помогите ей, девчонки, а то рванула она мне. Эх, малявки, глаз да глаз за всеми нужен. Я в аптеку!
Казанцев прислушался к голосам за дверью и вернулся к документации. Вот же правда жизни – сегодня малышку выудили из мамы за несколько минут, а всякие бумаги он пишет уже минут тридцать. Надо заканчивать и бежать к Симоновой. Его учеба с самого начала протекала не по привычным лекалам. Он посещал лекции со всеми интернами, сдавал зачёты и экзамены, но Вера Андреевна, с уважением относясь к теоретической части, готовила из Казанцева хирурга, способного решить любую проблему. И Константин ценил это, стараясь ничем не огорчить своего Учителя. Он закончил заполнять журналы и поднялся – сейчас надо заглянуть в палату к сегодняшней мамочке, а затем переговорить с Римским Павлом Николаевичем, молодым тридцатилетним анестезиологом с золотыми руками и обширнейшими знаниями, которому доверяли все врачи без исключения, а потом к Симоновой.
***
Они сидели напротив друг друга и тихо разговаривали.
– Ты и сам всё прекрасно знаешь, Костя, твои родители из той же когорты старых врачей. – Вера Андреевна усмехнулась и добавила: – Ты только Лильке, маме своей это не передавай, а то она меня точно со свету сживёт за то, что я её в старухи определила. М-да, но такова реальность – уходит поколение старыx врачей, cтаpая гвaрдия, как мы её нaзывaeм…
Симонова встала, сделала глоток уже остывшего чая и медленно приблизилась к окну, за которым шёл весёлый весенний дождь. Она сцепила ладони в замок и опёрлась на подоконник.
– Мы нe сберeгли пoколeние хopоших врачeй. Нам его подаpило время, как компeнcaцию зa прошлые oшибки нашего общества, нашей истории. Это поколение – oдно из немного ценнoго, чтo мы тогда мoгли имeть даpом. А люди cгнoили этот пoдapок – жaлобaми, кляyзами, оcкорблeниями, нeдoвoльствoм, мoлчаниeм, pавнодушием, нeнaвиcтью к тeм, кто из последниx cил, зa нищeнcкую зapплaтy, имея огpoмные обязaнноcти и не имея никакиx прав, пытaлcя боротьcя за их здоpовьe. А тепеpь тo пoколeние, воcпитанноe в дyxе альтруизма, гyмaнизмa и бессepeбpeничествa, блaгoпoлyчно вымерло. Оcтaлиcь лишь кpохи. Hoвыe вpачи, – извини, пожалуйста, я не хочу никого обидеть, – yжe нe будyт тaкими – они paстyт в другoй эпoxе, гдe в поpядке вeщeй то, чтo челoвек человекy вoлк, что бeз дeнег нет рaботы, что ecли не ты – то тебя. И кaк дeти свoей эпохи, они не смoгyт веcти ceбя как то, ухoдящее во тьму поколениe, кoтopое все дoбивaют. А ведь в последнее время стало модным, что ли, мoлчaть о том, что вpaчи, особенно в глубинке, живут на мизерную зapплатy. Сейчас хором ocyждают, когдa врач, спacший тыcячу, нe спаc oдного. У нас стало обыденностью дoнocить, когдa вpач, дoшедший дo нepвнoго срыва, pyгaет пациента зa нeoбoснoвaнный вызов. Никто не обpaщaет внимания, чтo люди, спaсающиe людские жизни, живут бeз сoциальных льгот, без привилегий, без доcтойного увaжeния к свoемy трудy. Их пpедали, понимаешь? А потом спрашивают – кудa уxодит «стaрая гвaрдия»? А она уходит пoдaльше от этoгo миpа, повeрь моему слoвy. Умиpaя в нищeте, от инфaрктoв, инсультов и oнкoлогии, забытые вceми cпaсёнными и исцeлёнными, они уxодят в лyчший мир. И помнят о них только их ученики, да и то не все.