Полюби меня заново

Еся из машины выходить не спешит, и я смотрю на нее, не понимая: она собралась тут сидеть?

— А ты?

— Я не пойду, наверное… — говорит, замявшись. — Ты там нужен, а я что?

— А ты мне нужна, — говорю, не раздумывая даже. Правда нужна. Я без ее поддержки умом поеду. И пусть это эгоистично, наверное. Но правда сейчас нужна, очень-очень. — Я не вывезу без твоей поддержки, Есь. Выйду в окно и тебя некому будет отвезти домой.

— Это шантаж!

— Я шантажист. Пойдем, Есь, ради моей сестренки.

Она закатывает глаза, но всё-таки выходит из машины и заметно сдерживает улыбку.

А дальше халаты, бахилы, длинный белый коридор, удивительно удобные диваны и никаких новостей.

Я очень боялся что буду слышать, как Яська кричит, но тут не слышно совсем ничего, а дальше к палате, естественно, нас не пускают.

Я пишу Ромке, мужу Яси, что приехал, и что я рядом с Ярославой, совсем-совсем рядом, а потом начинаются долгие муки.

Рома выходит к нам, говорит, что Яська держится молодцом: совсем не кричит и много матерится. А еще что всё идет хорошо, и очень быстро, поэтому ждать нам, наверное, недолго. И потом он уходит. И оживаю я только когда на мое плечо опускается голова Есени.

Я сижу на диване, упершись локтями в колени, а она — совсем рядом.

Не упрекает, не отвлекает, не смеется над моими переживаниями. Молча поддерживает и находится рядом, так, как мне очень нужно сейчас. Так, как никто в мире не умеет больше.

Как я мог просрать всё это?

— Она справляется, — шепчет Еся, а потом осторожно берет меня за руку. Я успокаивал ее точно так же в лифте, когда мы застряли и она очень переживала. Сейчас, когда в поддержке нуждаюсь я, она дает мне ее сполна, хотя имеет полное право развернуться и уехать отсюда, оставив меня. — Всё будет в порядке. Ярослава очень сильная.

— Вы, женщины, вообще невероятные, — говорю правду и сжимаю руку Есении чуть сильнее, а потом поддаюсь порыву и поднимаю кисть, пару раз целуя костяшки. Это само происходит. На уровне каких-то рефлексов, кажется.

Еська ёжится немножко от этого движения, но руку не убирает — или я держу так сильно, что не даю ей этого сделать, — и даже немного мне улыбается, совсем легонько, но этого хватает, чтобы на душе стало заметно теплее.

Мы сидим так минут двадцать, не двигаясь. Её голова на моем плече, а руки сцеплены в замок. Я дышу громко, а Еся — тихо, как мышка. Но я почти слышу, как колотится её сердце — тоже переживает, но не подает виду, поддерживая меня.

— Ты невероятная, Есь, — в такой момент во мне говорят чувства, не давая места разуму и хоть какой-то адекватности. Нервное напряжение выдает наружу все слова, что крутятся в мыслях. — Спасибо тебе за всё. Ты очень спасаешь сейчас.

Она не успевает ответить. Из-за двери выходит медсестра и просит нас пройти в другой коридор — туда, где родовая палата, в которой рожает Ярослава.

Сразу накатывает паника. Неужели что-то случилось? Почему вышла медсестра, а не Рома? Что происходит?

Руку Еси не отпускаю, иду вместе с ней, и она не сопротивляется. В любом случае нас вряд ли пустят куда-то туда, куда нам не стоит проходить и что не стоит видеть.

Я слышу голос Яськи. Меня холодом окатывает от ее тихих болезненных стонов. Это точно она. Где-то рядом совсем.

— Всё в порядке? — спрашиваю нетерпеливо у медсестры, и она поворачивается к нам на мгновение, кивает, улыбается, скрываясь в палате, и просит нас подождать.

Да что происходит?

— Ты понимаешь что-то? — спрашиваю у Есении.

— Ничего, — шепчет, прижимаясь ближе ко мне. — Но Яська, кажется, не кричит. Это хороший знак.

Дверь открывается, и из нее выходит… Молодой отец. В руках — крошечный сверток в шапочке, одежде, что мы с Ясей вместе выбирали и сверху в одеяльце.

Уже?!

Господи… Я не помню, когда последний раз в жизни плакал, но сейчас слёзы сами собой наворачиваются, не могу их остановить, да и не пытаюсь.

Краем уха слышу, что Еська тоже рядом всхлипывает, впечатлительная и очень переживательная она.

— У нас мужчина, — говорит Рома. У самого глаза красные, но, видимо, уже успел взять себя в руки, раз ребенок уже одет и, кажется, сладко спит. — Три восемьсот, пятьдесят пять сантиметров.

— Всё хорошо? — спрашивает Есения, пока я и двух слов не могу связать. Моя сестра стала мамой…

— Всё замечательно. К Ярославе можно будет попозже, с ней еще не закончили, а малыша разрешили показать вам, с ним всё замечательно. Подержать хочешь? — спрашивает меня и подходит ближе, а я вдруг теряюсь. Я, черт возьми, не умею держать детей.

— Я понятия не имею, как это делается.

— Не ссы, родственник, — он вкладывает мне в руки моего племянника, и я замираю. Это так круто. Новая жизнь, совсем маленький, но уже настоящий человек. Смешно припухший и очень-очень тёплый.

— Есь, ты просто посмотри на это чудо, — мне отчаянно хочется поделиться с ней своим счастьем. Это невероятно, правда. И этот момент хочется разделить с тем, кто точно меня поймет. А Еся поймет. Я точно знаю. Уверен на все сто процентов.

Она подходит совсем близко, стирая слёзы со щек, и осторожно касается ручки ребенка, которая торчит из-под одеяла. Совсем невесомо, словно просто хочет почувствовать его, поверить, что он настоящий.

Мы стоим так пару минут, наверное, просто любуясь комочком, а потом я поднимаю голову и снова происходит это.

Мы снова сталкиваемся взглядами, это снова разряд тока, снова коротит и искрит.

И то положение, в котором мы находимся… Ребенок на руках, и мы так близко.

В теории, если бы мы не расстались, у нас уже мог бы быть свой малыш. А, возможно, даже не один.

От понимания сердце сжимается.

Замечаю, что у Еси на глазах снова слезы.

И что-то мне подсказывает, что думает она сейчас о том же, о чем и я.

Глава 19. Еся

Я могу назвать этот день самым прекрасным и самым ужасным за последнее время.

Прекрасным, потому что на свет появился малыш, и это не иначе, как настоящее чудо. Он дико смешной и забавный, очень теплый и еще смешно сморщенный, потому что еще каких-то двадцать минут назад он был в животе у своей мамы, а сейчас лежит завернутый в одеяльце на руках своего родного дяди, который глаз с него не сводит.

А вот ужасным… Как раз из-за последнего пункта. Видеть абсолютно счастливого Демида с новорожденным ребенком на руках — это гамма эмоций. Радость за то, что они дождались это счастье. Этот малыш будет купаться в любви уж точно. Грусть, когда посмотрела на Демида и подумала, что это мог бы быть его ребенок от другой женщины… Эти мысли очень странно отозвались во мне тупой болью. Я не ожидала от себя такого.

И отчаяние… за то, что у нас мог бы быть такой же прекрасный малыш, если бы мы не потеряли всё, что было между нами. А сейчас у меня большие проблемы с гормонами и гора таблеток на завтрак. Мне не то что родить — мне забеременеть непросто, а потом еще и выносить. И так это всё… больно, блин, что слёзы по щекам стекают без остановки, и сделать я с ними ничего не могу.

Отхожу от Демида на несколько метров и смотрю ему прямо в глаза, не моргая. Он странно реагирует. Такое ощущение, что все мысли мои читает, все до единой. Потому что замирает сразу и поджимает губы немного. Так делают, когда сожалеют. Но мне не нужно сожалеть. Это точно лишнее. И точно не он это делать должен.

— Я поеду домой, — говорю негромко и шагаю спиной в сторону выхода. — Вызову такси, машину отдай Мирославу, пожалуйста, он говорил, что привезет сам.

— Почему это не могу сделать я? — спрашивает словно со злостью, и меня прорывает ещё сильнее. Не нужно. Ну пожалуйста, давай просто забудем, давай просто снова не будем видеться много лет, а ещё лучше вообще никогда.

Ну я ведь отпустила, я ведь научилась не вспоминать и перестала ночами плакать, даже несмотря на то, что у меня кота зовут твоим именем. Ну зачем ты сейчас всё это делаешь, зачем возвращаешь меня в то время, когда я верила в то, что кроме тебя никого не смогу полюбить?