Избранное

Воробей-разбойник добродушно ухмыляется и шмыгает горбатой носярой. Он очень маленький, скуластый и носатый, с темным ежиком волос и с неожиданно голубыми глазами.

— Он из муромских, — разглагольствует старшина. — Чтобы вылепить такого типа, жизни-матушке пришлось много веков перемешивать скифско-сарматско-русскую и прочую кровь. Пока не получилось это чудо. Сам видишь, каков воробей! И грудь, гляди, мощная, как у воробья колено…

— Да уж вижу, — невольно улыбаюсь я.

— А почему разбойник, сам уразумеешь. Свистеть, правда, не свистит, но своей музыкой скоро весь полк в гроб загонит.

— Зачем же всех, — приятным звучным голосом говорит Воробей-разбойник. — Достаточно одного тебя, Насоса-Крыльчаткина…

— Как? — переспросил я.

— Меня сим именем достойным величают, — поклонился старшина. — Гайдуков-Насос-Крыльчаткин!

— Почему же… — только и смог спросить я.

— А потому, — захохотал усатый гетман Трезвиньский, — что в полку никто не может тягаться с ним по части выпивки…

— Он по этой части, — хихикает и Воробей-разбойник, — вроде центробежного насоса. Знаешь ведь, в танке?

— Знаю… — откровенно хохочу я, без стеснения разглядывая старшину.

А он ладонью поглаживает впалое длинное брюхо под широким ремнем и ребячески подтверждает:

— Да, могу…

— Правда, и танк лучше всех водит, — добавляет Воробей-разбойник. — Звание имеет мастер вождения.

— Ну, эти длинноты ни к чему… — вдруг застеснялся Насос-Крыльчаткин. — Пусть лучше командир представится, его черед.

— Зовут меня Федей… Федя Мелехин, — говорю и чувствую, что волнуюсь, как на экзамене. — В прошлом — сплавщик и лесоруб. По национальности коми. Есть такая земля на севере Союза…

— Ну, чудеса! — воодушевился Насос-Крыльчаткин. — Вот экипаж! Украинский гетман, муромский разбойник, я представляю сибирских казаков, а теперь еще коми человек. Постой! Какой же титул мы тебе дадим? У вас что, свой язык?

— А как же? — обиделся я такому невежеству.

— А ну-ка, прочитай что-нибудь.

Я не стал церемониться и прочитал куплет задушевной народной песни:

— Смотри-ка, ни одного знакомого слова! — удивился Насос-Крыльчаткин. — И звучно как… А сам-то ты вроде россиянин — белокурый, голубоглазый, не отличишь. Слушай, Федя… Уж позволь ты мне по имени…

— Конечно, что за вопрос! — согласился я.

— Пока мы тебе титула не подобрали!.. А уж коли все титулованные, и тебе надо. Переведи ты нам, чего прочитал.

— Да ведь красиво! А свои боги у коми есть? Были? — к чему-то своему гнет Насос-Крыльчаткин.

— Были, как же, — смеюсь. — Зарниань была, золотая дама… И Кэртайка был, железный свекор. Эжву-реку железными цепями поперек заковывал и с охотников взимал дань.

— Кэртайка… Очень звучный титул, — обрадовался Насос-Крыльчаткин, прыщеватая его морда прямо-таки засияла от удовольствия. — Замечательный титул, и, черт побери, даже с танками, с железом связано. Кэртайка! Звучит, пацанва?

— Хорошо звучит! — сказал Воробей-разбойник, весьма довольный, и пару раз лямзнул аккордеоном.

Так состоялось мое знакомство с экипажем…

Конечно, все произошло вовсе не так, как я предполагал. Но разве мог я подумать, что весь мой экипаж окажется из «старичков»?

Однако я все же командир танка… должен как-то командовать ими, пусть они все и постарше меня.

Легко сказать — командовать! А вот — как?

Долго не мог я уснуть в ту ночь. Целый танк поручен мне, и такой оригинальный экипаж… Попробуй покомандуй ими… Как-то все получится? — тревожно думал я, ворочаясь с боку на бок.

В конце концов решил: чего загодя-то убиваться? Будь самим собой, и всего делов. Не пыжься, нос не задирай, но и сам не падай духом.

Назавтра был парковый день — то есть всеобщее обслуживание танков. Я, одетый в черный комбинезон, пришел к нашей боевой машине, она стояла второй в боксе, второй во всем полку… Сдернули огромный брезент-чехол, и вот он предстал передо мною — мой танк! Легкий, изящный, нежно-зеленый, с ярко-белым номером на башне, с маслянисто поблескивающей черной гусеницей, с лебедино задранной пушкой. Красавец…

За боксами весело играет полковой оркестр — его специально приводят в такие дни, чтобы веселее работалось танкистам.

С механиком Гайдуковым залезли внутрь, он включил плафоны освещения, и я чуть не ахнул. В танке было чисто и уютно, как в самой опрятной светлице! Все «стены» и «потолки» выкрашены белоснежными белилами, красно-зеленым тянутся топливо- и маслопроводы; боеукладка застелена мягкими ковриками, снаряды и гильзы сыто сияют смазкой. Это же не танк, а картиночка! Это тебе не насквозь прокоптившиеся учебные машины…

Я выражаю свой восторг Гайдукову. Он доволен, но тут нас просят выйти… Смотрю — у машины стоит лейтенант, весело глядит на меня. Я догадываюсь, кто это, вытягиваюсь, вскидываю руку к шапке:

— Товарищ лейтенант, курс… кхм… сержант Мелехин прибыл для прохождения дальнейшей службы…

— Хорошо, хорошо, — отвечает лейтенант, — здравствуйте, — и протягивает руку, я крепко жму узкую, несильную ладонь. — Смотрю, вы уже освоились тут. Каково впечатление?

— Машина в идеальном порядке, товарищ лейтенант.

— Насос-Крыльчаткин свое дело туго знает, — из люка подал голос Гайдуков.

— Ты, Гайдуков, брось кикимерничать, — предупредил лейтенант, но не строго предупредил. — При новом-то командире хоть постыдись.

— Да ничего, — говорю, — мы уже познакомились.

— Вы построже будьте с ними, Мелехин, а то — на шею сядут…

Мы прошлись с лейтенантом по парку, представились друг другу как следует, поговорили. Лейтенант всего на три года старше меня. Оказался он весьма добродушным, свойским малым. Говорил быстро, я даже заметил: при разговоре он нетерпеливо перескакивает от одной мысли, от одной темы — к другой. Поэтому казалось, что он не вполне серьезно слушает собеседника. И мне вдруг подумалось: «До Тузикова, взводного в учебном, ему, конечно, далеко».

15

«Здравствуй, моя любимая Дина-Диана!

Вот я и снова в части, теперь, можно сказать, стал настоящим танкистом, да еще командиром танка. Это, конечно, очень почетно, но и ответственно, и я пока не знаю, сумею ли справиться. А главное — сумею ли поладить с экипажем, будут ли они слушаться, ведь все они старше меня, а некоторые даже и воевали.

А так-то служить здесь, конечно, намного легче, чем в учебном. Все свободное время отдаю книгам и спорту.

Знаешь, Дина, чем больше я читаю, тем сильнее сознаю, как мало еще знаю, как далеко отстал за годы лесорубства и сплава. Здесь мне все это нужно наверстать. Я поставил себе задачей, чтобы годы в армии стали для меня институтом.

Ты только, Дина, не думай, что я хвастаюсь. Просто я решил штурмовать крепость знаний со всех возможных сторон, или, если по-военному, — со всех фронтов.

Главные фронты: философия, политэкономия, биология, астрономия, политика, литературоведение. Я думаю, на этих основных опорах держатся человеческие знания и мыслящий разум. Поэтому я уже начал выписывать себе наиболее важные книги по этим отраслям, хочу создать свою библиотеку.

К примеру, я только что с упоением прочитал книгу Тимирязева — «Земледелие и физиология растений». До чего же здорово! Это же гимн растениям, зеленому цвету и солнечному лучу. И ведь до чего ясной стала мне вся эта мудрая механика зеленой жизни природы! Просто удивительно, как я мог жить без этого понимания. Или вот прочитал я у Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства». Так ясно освещен весь долгий путь человечества, как на ладони выложен… Потом эту линию знаний я закрепил трудом Ленина «Государство и революция», и все понятно мне, я как-то даже самого себя значительнее почувствовал…

А по части литературной критики я читаю Белинского. Три толстенных тома достал, купил в военторге. Ну — человек, ну — личность! До чего же здорово пишет! Слова — как горячие угли: жгут, волнуют, будоражат душу, хотя и писано сто с лишним лет назад… Сразу на литературу смотришь иными глазами, зорче. Больше начинаешь думать об обществе и человеческой природе… Нет, слов моих бедных не хватает, чтоб выразить, как поразил меня Белинский!

Так что, милая моя Диана, скучать мне совершенно некогда, если не считать тоски по тебе. Иногда, не очень часто, во всей своей красе и нежности ты являешься ко мне ночью, ласкаешь меня, горячо шепчешь о любви, целуешь, целуешь… Ах, если бы наяву, Дина!

Ты, пожалуйста, не думай, моя Диана, что я становлюсь этаким жалким книжным червем. Вовсе нет! Я по-прежнему здоров и силен. Еще в учебном я ставил перед собой задачу достичь кое-каких рубежей, и достиг. Например, штангу выталкиваю весом 85 кг, жим — 65 кг. На турнике тоже будь здоров кручусь. Каждое утро встаю на пятнадцать минут раньше общего подъема, устраиваю себе хороший бег и только после этого делаю физзарядку вместе со всеми.

Немножко штудирую немецкий язык, а то прямо стыдно бывает: жить на немецкой земле и ни бельмеса не знать по-ихнему…

Посылаю тебе новое фото, тут я уже с лычками и с прической. Чтобы ты больше не пугалась, как в Сыктывкаре, когда увидела меня лысым…

Если у меня все хорошо пойдет по службе, может, и отпуск дадут. Вот было бы здорово! Я теперь часто мысленно представляю себе встречу с тобой. Но об этом лучше молчать. Чтоб не сглазить.

Желаю тебе отлично закончить свое училище.

До свидания, моя милая Дина-Диана!