Увидимся

– Да трезвая, трезвая, просто…

– Пошли, – потянул он меня в кабинет.

Шарф с курткой отправились к халатам на вешалку. Я согласно инструкции встала на красный кружок. Автоматически включились лампы и запищали видеокамеры.

Выглядел доктор, мягко говоря, не очень: мешки под глазами, глаз дрожит, вздыхает, как старик. Сейчас у него было много работы, даже слишком. Материал для исследований, который я не сдавала почти полгода, несомненно его радовал, но спать мешал не меньше. И как он интересно так быстро приводит себя в порядок перед лекциями? Мне бы поучиться.

– Ты Марине когда звонила последний раз? Она переживает. Можно чуть больше уважения к окружающим, пуп земли.

– На прошлой неделе звонила. Я же знаю, она всегда на связи с вами и Родом.

– Род то ещё помело, но успокоить женщину он не в состоянии. Звони почаще, я не нанимался в няньки.

– Поняла.

С любовью Павлов смотрел на меня только во время презентаций и где-то до тринадцати, потом, вероятно, кроме набора прокаженных генов во мне он ничего не видел. Одержимый, но мне и одного опекуна хватит, правда.

Он с шумом рухнул на стул у ламп, повернул камеру и, пристально меня рассматривая, заговорил в микрофон:

– Двадцать восьмое февраля две тысячи восемнадцатого года. Время двадцать три пятнадцать. Жалобы?

– Бессонница. Головокружение. Три вспышки мигрени за последние полчаса, – я приложила ладонь к солнечному сплетению. – Давит в груди. Стошнило час назад. Прогнозируемо. Гипергидроз.

– Последние мочеиспускание?

– Три часа назад.

На руке повис рукав тонометра.

– Гипотония. Восемьдесят. Пятьдесят. Пульс сто. Отмена диуретиков, корректировка курса. Ангидроз под вопросом. Подробнее про вспышки.

– Мили, не больше.

Огонёк на камере потух и Павлов уже спокойнее пересел за свой стол.

– Жить буду? – уточняла я, укладываясь на родной диван, купленный специально для меня. По другому психолог отказывался беседовать.

– Пока я жив, будешь, – говорил док, потирая глаза. – Явная передозировка. Ожидаемо. Перерыв сказался на общем состоянии, придётся откатывать курс на полгода назад! – рявкнул он на меня. – Вчера были предпосылки?

– Нет вроде.

– Вроде?

– Нет. Не было.

– Чем занималась сегодня?

– Да в общем-то… Ничем.

– Что значит “ничем”? Ходила куда, лежала весь день, депрессивное состояние, эйфорические припадки?

– Нет. Ничего. Ходила в город на прогулку. Вернулась, поужинала, легла, встала и здесь.

Вообще, подобное со мной не впервой, просто не явись я сегодня, завтра могло бы стать хуже, а мне в семь надо быть на парковке. И почему поздно так?..

– Подъем, – пнул Павлов диван, – завтра утром зайдешь. Будет новый коктейль.

– Поняла.

Мы вышли из клиники, и я села по центру заднего сидения нового красного внедорожника. Ремни щелкнули. И как ещё детское кресло не купил?.. Тащились до моего дома мы целый час, вместо возможных двадцати минут, – без рисков на поворотах.

В такие моменты я чувствовала себя хрустальной куклой. Обычно только аспиранты обращались со мной, как с сокровищем, параллельно пытаясь усмотреть материалы для своих кандидатских. В том, что их доцент осилит этот путь, они не сомневались, а я ещё не одному поколению пригожусь, отсюда и все эти: Леночка, Солнышко, Милая. Тискали они меня хоть и с целью эксперимента, но все равно с таким трепетом, что мне иногда было страшно повредить их нежные ручонки. Приятно мнить себя принцессой, когда лежишь в бреду утыканный катетерами.

Павлов светские беседы со мной никогда не вел. Только коротко и по делу, даже смс-ки редко насчитывали более пяти слов. Естественно, когда я вновь появилась, первое время он старался быть помягче, но меня это больше пугало, чем обнадеживало. Достаточно было исключить акупунктуру из курса.

Крайний раз этот Эйнштейн играл в хорошего полицейского, когда я явилась пьяная и без невинности. То-то был спектакль. Такая важная информация, а я с ведром в обнимку и ни черта не помню. Когда кто-то шутит про “свечку держал”, мне уже не смешно, потому что со мной в следующий раз именно так и будет. В договоре отдельным параграфом теперь прописаны подробности, в которых я должна описывать свою половую жизнь.

Три года никаких новостей, переломов и открытий. Его это наверняка бесит покруче новых рисунков на теле, которые: “Маскируют всю клиническую картину!” А как сам с интересом наблюдал за реакцией на первое тату, так и забыл совсем. Может, он бы теперь одобрил мою идею с экстримом?..

Уже утром, пока я получала скорректированную дозу препаратов, эта мысль снова засела в голове. В лаборатории меня больше не пытают, гормональная терапия минимум, блокаторы тоже, и помирать я не планирую. Павлова с его уставшими глазами даже жаль стало. Но ничего. Потерпит.

Впервые за долгое время я выходила из дома полная надежд, с целью и планами аж на месяц вперед. Воспоминания о старой работе приятным осадком зудели в подкорке, но коллеги аспиранты тоже ничего. Если лабораторную крысу вообще можно считать коллегой.

И не влетит мне интересно за эту несанкционированную вылазку до оформления?..

Впереди показались площадь и серо-голубые панели Дома Советов. На парковке у здания клуба я разглядела четыре машины и два автобуса, мимо которых шустро сновали люди с тележками и громоздилась парочка больших пластиковых кубов. Подготовка в разгаре. Только не говорите, что “в семь” я должна тут быть, чтобы помогать с погрузкой.

Вдо-ох. Выдох.

Герасима я не увидела, но все равно подошла поздороваться. Я же теперь в клубе?..

А вот и здрасьте.

Я усмехнулась, но сейчас, волокущий тяжелый даже на вид ящик, выглядел рыжий как-то чересчур нормально. Курятник еще не прибыл? Красная кепка практически сливалась с выбивающимися из под нее волосами. На затылке застежку прикрывал торчащий пучок, в ухе сверкнул пирсинг. На нем был темно-зеленый спортивный костюм с разноцветными вставками и дутый красный жилет. Спасибо, что не в шубе. С такой хулиганской рожей был бы на сутенёра похож.

– Хей, – махнула я.

– О! Подруга, ты чё так рано? – Илья остановился у открытого багажника и по пижонски оперся одной рукой на тележку, а второй ухватился за козырек кепки.

Аполлон недоделанный. Кто б мне сказал, “чё я так рано”…

– Меня Лена зовут.

– А! Точно. Илья, – задрал он кепку. – Я и забыл, что мы оказывается не знакомы! Наро-од, – заорал Илья, – знакомьтесь, это Лена!

Я всем приветственно помахала в ответ на вымученные улыбки. Бедняги… Неужели нельзя было на первом этаже выбить парочку помещений под оборудование?

– И давно вы тут? Помочь? – обратилась я к Илье, скоро швыряющему в багажник шлемы.

– Давай-давай, зря пришла что ли! Нам руки всегда нужны, достало уже, грузчиком на полставки.

Ну с шортиками работать приятнее, понимаю, а мне разминка не помешает. Не зря же вчера после пробной сдачи ГТО на своём ковре меня аж стошнило.

– Слушай, Илья. А кто принимает физподготовку?

– ГТО? Да кто свободен, тот и принимает, – шумно выдохнул он. – Чё там, отжался-подтянулся, когда карту члена получишь, придёшь, я те шмякну. На зип и роуп это не критично, парашюты, как я понял, тебе не светят.

Шлемы кончились, началась погрузка катушек с канатами, и я отошла в сторону.

– Почему это не светят?..

– А ты сама не догадываешься? – разочарованно глянул он на меня. – На базе с твоими атаками ещё кто-нибудь справится, а в воздухе-то чё делать будешь? Пару прыжков с инструктором ещё можно, а остальное ни-ни.

– С какими ещё атаками?

– Паническими, какими! И как этот только заметил, я б в жизни не сказал, что тебе страшно.

Этот.

– Очень интересно…

– Ну ты не боись, я тут подумал, может как раз прыжки тебе и помогут. Клин клином! – потёр он лоб и махнул мне. – Ты это, можешь сесть. Чё мерзнуть.

Я подошла ко входу в автобус, но осталась стоять на улице. Этот. Это у меня панические атаки?! Совсем охренел, слухи такие пускать! А я думаю, как-то маловато уважения во взглядах, наверняка не каждый тут решился бы в первый день на роуп!