Избранное

Я ранее употребил словосочетание «тема дружбы». Нехорошее, школярское, мертвое словосочетание, запавшее еще от чтения школьных учебников, написанных холодной рукой. Дружба — это не тема, дружба — это целое мировосприятие, целое миропонимание жизни, дружба, товарищество — это чувства судьбоносные. Способность к дружбе, товариществу — первый признак высокой человечности.

Герой ранней повести В. Шугаева «Караульная заимка» Володя Зарукин струсил и фактически предал своего друга Кеху, и дружба, естественно, разладилась. Внутренние терзания приводят Володю на Караульную заимку, где жил его дед — партизан гражданской войны. И тут то ли во сне, то ли в полузабытьи Володя переносится в далекую эпоху гражданской войны. Вплетение этой «ретроспекции» в настоящую судьбу героя служит причиной его нравственного очищения.

Но, в общем-то, для Шугаева нехарактерно решение нравственного конфликта через столь условный «ход». Обычно он, не ставя героя в какие-то исключительные ситуации, исследует жизнь под тем углом, который позволяет ему выявлять содержание нравственного поиска своих героев. И такой угол зрения — испытание на верность. Если мы возьмем его повести «Бегу и возвращаюсь», «Осень в Майске», «Забытый сон», «Петр и Павел», «Вольному воля», то увидим, что здесь все главные герои показаны в сфере их трудовой деятельности и будничной жизни.

Молодые инженеры Матвей и Осип (повесть «Бегу и возвращаюсь») дружат вроде бы по-настоящему, их объединяет не только общее дело (служба), но и общая мечта. Осип когда-то предложил идею и пригласил Матвея совместно разрабатывать проект. Матвей откликнулся и полностью отдался работе. Осипу же, по сути дела, было наплевать на все идеи и на все проекты: сначала он попросту покрасовался своей идеей перед другом, а теперь, когда Матвей весь ушел в работу, он красуется перед другими…

И после ссоры с Осипом Матвей мучительно рассуждает:

«Да-а… Как все вздорно и нелепо. Пока я кому-то прихожусь просто сослуживцем, однокашником — у нас милейшие отношения: без нервов, капризов и прочих антимоний. А случись между нами какая откровенность, обменяйся мы, так сказать, душами, и начинаем жилы тянуть. Чего-то недовольничаем все, невозможного требуем от собственных персон…»

«Невозможного требуем от собственных персон…»

Осип был не готов к такому режиму отношений, когда взаимное требование «невозможного» и есть то, ради чего и возникает союз двоих людей. А может быть, Осип был таким человеком, для которого это «невозможное» — вообще невозможно? Но главное в повести не разоблачение Осипа, главное в ней — содержание переживаний человека, обманувшегося в дружбе.

До крайнего драматизма эта ситуация доведена в другой повести Шугаева — «Осень в Майске». Мы знаем немало произведений, в которых измена в любви приводит к гибели того, кому изменили. В повести же «Осень в Майске» главный герой, которого предал друг, не сумел перенести этого и покончил с собой. И если в повестях «Осень в Майске» и «Бегу и возвращаюсь» главными героями становятся люди, которых предали в дружбе, то, как мы уже говорили, в повести «Караульная заимка» главный герой — человек, сам предавший друга.

Вот такая пристальная и всесторонняя разработка нравственной проблемы позволяет говорить о серьезности творческих исканий Вячеслава Шугаева. Правда, читая ранние его произведения, все-таки чувствуешь некоторый авторский «нажим», когда и конфликт произведения, и само направление переживаний героев как бы предопределяют развитие сюжета. В более же зрелых произведениях важная и актуальная проблема нравственной связи между людьми решается одновременно во многих ее жизненных проявлениях.

Казалось бы, повесть «Вольному воля» — о любви, вернее, о том, как двое молодых людей разрушили это свое чувство. Ольга уезжает на южный курорт и там, влюбившись, изменяет Василию. Но обо всем этом мы узнаем только в конце повести, а до той поры в центре авторского внимания (и нашего тоже) находится Василий. Собственно, повесть и начинается с описания его внутреннего состояния после проводов жены…

«Шагая к дому, он думал о долгом беззаботном одиночестве, предстоящем ему. Нынешняя беготня по вокзалам, душный автобус, тряский проселок — все это было как бы последним испытанием перед получением прав на него, на этот вот празднично-жаркий вечер.

«Проводил, освободился, заслужил», — приноравливал он к шагу вдруг возникшие слова, то напевая их, то бормоча, и попутно прикидывал, как ловчее распорядиться собственными сборами, чтобы ни минуты не утекло из отпущенной воли».

И вот эта воля станет теперь постоянно соблазнять Василия, руководить его помыслами и поступками. Воля… Она возбудит в нем желание познакомиться на улице с девушкой, потом из желания насладиться волей он пригласит знакомую на пляж, по зову той же воли он окажется на свадьбе у приятеля. На свадьбе выпить не грех. Василий выпьет и… познакомится с женщиной, которую никогда прежде не видел. Соблазняла его вроде бы женщина (Груня), а соблазнила все та же воля.

На следующий день Василий едет навестить сына, однако случившееся не будет теперь давать ему покоя.

«Неоправданный стыд до того жег его и переворачивал, что потом, жаром и холодом — вперемежку — охватило голову и спину. «Добился, согрешил — хоть из автобуса выпрыгивай. Мишке как сейчас в глаза посмотрю?..»

При свете этого раскаяния он, конечно же, увидел жену. Ольга явилась в тихом, кротком сиянии, исходившем от золотисто-русых волос, нежно-полных плеч, густо-синих, ласково-близоруких глаз, — сияние это, разумеется, возникло лишь для того, чтобы вовсе добить замученную совесть Василия…

«Ну почему я до вчерашнего дня не думал о ней, как сегодня? Все знал и не остановился. Этим грехом, мать, честная, вроде как перечеркнул все — всю прошлую жизнь. Оправдания хотел! Нет их, оправданий-то, нет!»

«Нет их, оправданий-то, нет!» — казнился. Василий, считая дни до приезда жены. Ольга вернулась какой-то, отчужденной и сразу же, как говорится, с порога выложила карты на стол. И не только это. Она уже приняла решение: взять сына (без сына она жить не может) и уехать к своему возлюбленному в Калугу.

Василий за содеянное казнится. Ольга содеянное ею оправдывает своими правами. Василий не отрицает прав Ольги на любовь к другому, хотя это право и мучает его. Но не меньше мучает и другое: Ольга предала их дружбу — она не просто изменила ему, Василию, она легко идет на разрушение всех их прежних отношений, словно их и не было вовсе. Ведь свою новую любовь она не выстрадала: вдруг показалось ей, что с другим будет лучше, и сразу же предала их совместное прошлое.

Возможно, не будь виновен сам, Василий и простил бы Ольгу. Но для прощения требуется великодушие, но о каком великодушии может идти речь, если чувство собственной вины перекрывает в нем все остальные чувства. Казалось бы, вина одного должна перечеркнуть вину другого, на деле же вина одного только усугубляет вину другого… Что станет с Василием? Что станет с Ольгой? Наверняка здесь можно утверждать лишь одно: и их личные отношения, и их отношение к жизни, да и сами они станут другими — во многом непохожими на теперешних. А будущее их в первую очередь зависит от того, какие духовные ресурсы накоплены ими в предыдущей жизни.

Теперь уже, как видим, Шугаева интересуют не столько сюжетные ходы и сюжетные развязки, сколько те душевные состояния героев, что чреваты одновременно разными возможными жизненными продолжениями. И тут мы вправе уже говорить о писательской зрелости Вячеслава Шугаева. Вероятно, пишись повесть «Вольному воля» раньше, и финал ее был бы иным, наверняка более определенным, более конкретным в своем драматизме. Однако драматизм, замкнутый на конкретность, очень часто, сводя весь диапазон нравственных исканий в единую точку трагической случайности, сужает до конкретной случайности и само содержание нравственных исканий. Так, в ранней повести «Осень в Майске» пусть финал (самоубийство Егора) нисколько не противоречит ни логике характера главного героя, ни логике рассматриваемой автором жизни, и все же исключительность поступка Егора невольно делает в какой-то мере исключительным и его нравственный поиск.