Страница 20 из 29
Какой ужас.
О рыбе я уже не думал, какая там рыба! Крыс становилось всё больше, мне надо было искать путь к спасению. Единственным безопасным местом была река, но как быть — ведь я не умею плавать!
Не успел я об этом подумать, как увидел огромного медведя. Он шёл вдоль берега реки и благодушно озирал окрестности. Крысы, завидев медведя, остановились, потом стали пятиться. Наконец, они обратились в позорное бегство. Я вздохнул с большим облегчением. Вместе с тем я понял — увы! — что рыбы мне не видать как своих ушей. Мохнатый разбойник сам не прочь был ею полакомиться. Вот он приблизился к тому месту, куда Полкан вытаскивал свою добычу, и как раз в это время пёс вышел на берег с очередной рыбой в зубах. Он сразу увидел косолапого гостя. Секунду-другую оба смотрели друг на друга с полным недоумением…
Пёс спохватился первым: он выронил рыбу, жалобно заскулил, заметался по сторонам, повернулся — и со всех ног кинулся обратно в воду! Медведь — за ним. И вот они уже оба плывут по реке — пёс в страхе подгребает на самую середину, медведь плывёт следом.
Я весь встрепенулся от радости: вот это удача! Теперь я могу, наконец, без хлопот поужинать!
Я вышел из моего укрытия и подошёл к рыбинам, лежавшим на берегу. Одна из них ещё трепыхалась. Не успел я как следует её обнюхать — она высоко подскочила и шмякнулась о землю. От неожиданности я вздрогнул и отпрянул. А потом… О, чудеса! Рыба стала на моих глазах увеличиваться в размерах. Вскоре она превратилась в огромное чудовище величиной с хозяйский диван. Её красный рот, полный зубов, казался мне сделанным из меди. Рыбина стала извиваться, пытаясь схватить меня… О!!!
Этого я не мог вынести.
Уже второй раз в моей жизни моя закуска пыталась слопать меня самого! Я кинулся прочь, метнулся к обрыву, заросшему травой, и стал по нему карабкаться. Выше, выше… При этом я всё время чувствовал, что рыбья пасть вот-вот захлопнется над моей головой…
В этом месте молодой Хозяин прервал свою игру, и я очнулся. Оказалось, что я вишу почти под потолком на одних передних лапах, вцепившись в настенный ковёр. Хозяин смотрел на меня с явной озабоченностью.
— Ну ты даёшь, кошара, — сказал он. — Ты хоть соображаешь, что делаешь?
Я осторожно спустился со стены на пол, потряс головой, сказал: «Ф-ф-у!» — и начал вылизывать себе хвост. Мне кажется, что и вы на моём месте ничего бы лучшего не придумали.
— Понимаю, понимаю, — согласился Хозяин. — В чём-то ты прав. Я, конечно, не Моцарт. Но неужели я так уж отвратительно играю, что тебе сначала понадобилось залезть в футляр от контрабаса, потом сунуть голову в тромбон, а после этого — вскарабкаться на стену?
Мне стало так стыдно, что я промолчал и даже не посмел поглядеть в глаза Хозяину. Боже! Неужели действительно я, чёрный кот, вёл себя столь неподобающим образом?
— Ладно, продолжим, — сказал Хозяин (а у меня мороз прошёл по коже). — Теперь слушай внимательно и ни на какие тромбоны не отвлекайся, очень тебя прошу! Сейчас я попробую импровизацию на другую тему.
…Опять я потерял представление о том, где нахожусь: мне показалось, что я бреду по ночному лесу. Я — чёрный леопард! Мне здесь знакома каждая тропинка, я могу распознать каждый звук и каждый шорох. Я иду по своей охотничьей тропе и принюхиваюсь к запаху, который оставила моя четвероногая добыча… Она пока ещё движется по лесу, она не знает, что час её близок, она пока наслаждается запахами трав, шелестом листьев, вкусом лесных кореньев… Но Лучший Охотник Джунглей уже вышел на след, и быстрые ноги его, зоркие глаза его не дадут спастись тому, кто сейчас беспечно движется по тропе!
Вот я добрался до большого старого дерева, возле которого-я это знал — тропа делает большой крюк. И я пошёл наперерез добыче, пошёл против ветра, чтобы запах моей чёрной шкуры не проник в её пугливые ноздри. Так делали все великие охотники в моём роду.
Потом я вошёл в густую чащу кустарника и там притаился…
Шорох. Шаги. При свете луны я, наконец, увидел мою добычу. Она несла что-то в зубах, удивительно напоминавшее флейту юного Хозяина! Она пыталась играть на этой флейте. Она издавала столь возмутительные звуки, что в груди моей закипела ярость. Я приготовился — и сделал прыжок! Но тут же очнулся на полу, сильно ушибленный.
— Ты что, совсем озверел? — кричал на меня мой юный Хозяин. — Ты зачем на меня набросился? Я тебе что — мышка-норушка?
Такого конфуза я не ожидал. Великий бог Луны! Так вот на кого я, оказывается, прыгнул… Принять Хозяина за мышь, — только этого мне ещё не хватало. Неудивительно, что Хозяин саданул меня флейтой по башке. Я не вправе на него за это обижаться. Конечно, мне ничего не оставалось, как убраться под стол, поджав хвост.
— Ну, вот что, — сказал юный Хозяин. — Наберись мужества, мой друг, я сделаю последнюю попытку. Если опять ты будешь беситься -ну, значит, никуда я не годный флейтист и с этой флейтой мне больше нечего делать. Потерпи ещё чуть-чуть. Сейчас я буду импровизировать на тему Моцарта.
Как только он произнёс имя моего тёзки, тоска и ужас, владевшие мной, уступили место робкой надежде… Кроме того, мне очень хотелось, чтобы юный Хозяин хоть что-нибудь приличное смог извлечь из своей флейты: хоть он и пытался скрыть своё смущение, но я-то отлично чувствовал, как ему сейчас не по себе.
Я вышел из-под стола, сел перед ним на пол и сощурился. На языке жестов это означает: «Ради вас, Хозяин, только ради вас я готов ещё разочек вытерпеть этот кошмар».
И флейта — эта непонятная, ужасная, могущественная вещь — зазвучала опять.
На сей раз всё было по-другому. Я увидел себя под открытым небом, тёплым весенним вечером, возле забора нашего дома. Вокруг царила такая ангельская тишина, такой покой и такое благоухание, что сердце моё запело не хуже всякой флейты! Мне никого не хотелось преследовать, ни на кого не хотелось охотиться и тем более ни от кого не хотелось прятаться, убегать… Я любовался чистым молодым месяцем и думал о том, что хорошо бы в такую минуту встретить ту самую Пушистую Милашку, которая так любит сидеть на среднем колышке соседского забора…
Стоило мне об этом подумать, и она появилась — о! царица моей души! — собственной персоной, среди запаха ирисов, в ореоле из лунных лучей. Я подошёл почти вплотную к забору, где она сидела, и мы начали очень мило болтать на языке жестов.
«Как вам спалось сегодня утром?» — учтиво спросил я.
«Ничего, спасибо».
«Вы уже отужинали или ещё собираетесь? Я мог бы принести вам кусочек мышки, оставшийся от моего обеда».
«Благодарю вас, я сыта».
«Не могу вам даже и выразить, как я счастлив вас видеть!»
«Ещё раз благодарю. Мне это уже говорил сегодня Тарзан».
«Этот полосатый нахал? Он недостоин самой маленькой шерстинки на вашем мягком хвостике!»
«Ах, оставьте эти глупости. В такие вечера все коты мне говорят одно и то же».
«Увы, слова несовершенны… Но, к счастью, есть музыка. Не хотите ли помузицировать?»
«С удовольствием», — ответила Пушистая Милашка и вытерла мордочку лапкой.
«Прекрасно. Вы запевайте, а я вам подпою».
И она запела… О, если бы люди хоть чуточку понимали толк в кошачьих концертах! Уверяю вас, у городских заборов собиралось бы не меньше народу, чем в залах филармонии. А в особенности, когда услышишь такой чистый, такой молодой, такой интеллигентный голос -разве может тут устоять даже самое чёрствое сердце?
Я выждал паузу, дав ей возможность исполнить её мелодию, — и затем скромно, ненавязчиво поддержал её своим голосом… Наш вечерний дуэт был подобен благоуханию куста сирени, росшего за её забором, — голоса сплетались изящно, легко и плавно, как стебельки на майском лугу. Никогда прежде мне не доводилось принимать участие в столь божественном ансамбле! То была минута, когда я забыл обо всех на свете крысах, мышах, чёрных призраках и волшебных флейтах, — я готов был петь бесконечно.