Ранний ледостав

И Карыкур вспомнил, как на второй день после того, как они с директором побывали в райкоме, в дом Нятамы вломился Кулик. Карыкур как раз укладывал вещи — собирался сразу после обеда возвращаться на вертолете в стада. Он один был в доме в этот момент — Нятама на своей звероферме, его старая мать пошла проведать соседку.

Встал Кулик на пороге — руки в боки, высокий, в хромовых сапогах, хромовом демисезонном пальто нараспашку, шляпе, лицо надутое, как глухариный зоб; повел высокомерно похожим на парус носом, пренебрежительно скользнул взглядом по обстановке комнаты, наконец столкнулся глазами с Карыкуром и, недовольно нахмурившись, отчего стал еще более надутым, бросил пренебрежительно:

— Это ты, что ли, Карыкур будешь?

— Ну я… — несколько озадаченный этим грозным явлением ответил Карыкур — А откуда вы знаете?

— Откуда… — ухмыльнулся Кулик. — Да такого склочника, как ты, за километр носом чуешь. Сморчок-сморчком, а туда же, в законники лезет!..

— Слушайте, что вам в конце концов здесь надо?! — возмутился Карыкур. Сказать правду, он предполагал, что после заявления в прокуратуру, после визита в райком Кулик будет искать с ним встречи. Все-таки слишком большой фигурой был в поселке начальник базы производственного отдела экспедиции, чтобы не пронюхать с помощью связей, откуда ветер дует и кто устроил ему беспокойную жизнь. Карыкур, сначала было разозлившийся, вдруг стал совершенно спокоен: неужели же он не постоит за себя? Да раз этот Кулик пришел сюда, уже понятно, как, если понадобится, заткнуть ему глотку: он сунет Кулика носом в его же бесхозяйственность в халатность. Чего ему, Карыкуру, смущаться-то, если он уверен в своей правоте? Да и вообще — что он, не бывший моряк, что ли?! Нет, напрасно Кулик пыжится — он не боится с ним схватки.

Правда, с другой стороны сейчас перед ним стоял не просто начальник базы экспедиции, а его личный «соперник», который, как ни крути, встал на пути Карыкура, отнял его первую большую любовь, принес ему несколько лет страданий; и страдания эти снова донимают душу с тех пор, как узнал он, что Кулик заставляет страдать и Айнэ, его любимую… Да, вот в встретились они впервые… Теперь предстоял им, «соперникам», тяжелый и неприятный разговор с глазу на глаз…

Карыкур давал себе слово, что ни в коем случае не позволит выплеснуться личному — только дело, только работа. И все же — как ни старался он подавить свою стойкую неприязнь к Кулику — ничего не получилось. Потому, наверное, потеряв терпение, он и отозвался резко, почти грубо:

— Послушайте, что вам в конце концов надо? Вломились в чужой дом, хамите, вяжетесь!..

— Ха! Это я, оказывается, вяжусь! Да на кой черт ты мне нужен! Не видел я тебя никогда в жизни, и еще бы столько же не увидал, ничего бы не потерял. Но ты же ведь прилип ко мне, как… как… — Кулик прошелся из угла в угол, сделал резкий разворот, — Ты хоть понимаешь, что мешаешь людям работать или нет?.. Тормозишь выполнение важнейшего государственного задания! — Он остановился прямо перед Карыкуром. — Прискребся тут со своими вшивыми оленями… пастбища какие-то изобрел…

— Да не я изобрел, они и до меня, и до вас были! Только вам на них наплевать, а я хочу, чтобы они сохранились, живыми остались. И олени чтобы — тоже живыми остались! Поняли?!

— Пастбища, пастбища… — нервно передернулся Кулик. — Заладили одно и то же! Ты хоть можешь взять в толк, тундра, — Кулик вплотную придвинулся к нему, поводя указательным пальцем, — какой у меня объем работ?! Ты знаешь, сколько буровых надо трубами, цементом, механизмами обеспечить?! День и ночь возить и возить. И по воздуху, и по земле, и по воде. Чтобы ни одна буровая не простаивала. А ты — пастбища! Как будто есть у нас время о ваших пастбищах думать! Нет у нас на такую чепуху времени — страна нефти ждет, газа! Вот как ждет! Нефть и газ! Вот что сейчас главное. А олени ваши — тьфу! — Кулик, словно ему тяжело было дышать, нервным движением рванул молнию надетой под пальто кожаной куртки. — Нефть, нефть, вот что важнее всего в вашей тмутаракани! А чтобы эту нефть и этот газ быстрее добыть, надо как можно быстрее и тайгу вашу, и тундру покорить. Только так!

Карыкуру тут же пришел на ум рассказ друга Нятамы про Размахова, бывшего заместителя начальника экспедиции — тот вот так же хвастливо называл себя «покорителем» тундры.

«Вот собачий узел! Еще один «покоритель» нашелся, — подумал Карыкур. — Вот, значит, каков он! Как только Айнэ может с ним жить?..»

А Кулик, уверенный в неотразимости своих доводов, расходился все больше.

— Так-то вот, дорогой! Тут даже выбирать не приходится: не обеспечишь буровую материалами — весь план вверх тормашками полетел. Правительственное задание. А ты все со своими оленями привязываешься, людей баламутишь, будь ты неладен, тундра дикая!..

Карыкур наблюдал, как меняется озлобленное лицо Кулика, как чем дальше, тем нахальнее и самоувереннее ведет он себя здесь, в чужом доме, и гнев овладевал им все сильнее. Он уже еле сдерживал себя, чтобы не взорваться, но последние слова Кулика вывели-таки его из терпения.

— Зачем же этак-то, дорогой «покоритель»? Я тебя вроде не обзывал, а ты измываешься, да? Имеешь, значит, право, раз «покоритель», раз у тебя правительственное задание? — Он взмахнул рукой перед самым носом Кулика, и тот, воровато оглянувшись, отступил назад, к двери. Карыкуру вдруг стало смешно: на кого он собрался изливать свой гнев! — Я, может, и тундра, а ты — знаешь, кто ты есть? — сказал он презрительно. — Ты же самый настоящий Менг…

— Какой еще Менг? — скривился Кулик.

— Людоед. Был, говорят, раньше такой в наших краях. Все готов был заграбастать, все затолкать себе в брюхо. Лишь бы ему одному хорошо было…

— Да брось ты эти свои штучки! Ме-енг! Сказки какие-то припоминает, как маленький! Чего людям лапшу-то вешать! Думаешь, не знаю, из-за чего ты эту кашу-то заварил?

— Как это кашу? Не понимаю…

— Ах, не понимаешь? — протянул Кулик, уставясь на него своими слащаво-наглыми глазами: — Да ты же весь этот шум из-за Айнэ поднял, а не из-за каких-то там несчастных оленей, нет — скажешь?

— Из-за Айнэ?! — опешил Карыкур. — Да Айнэ-то при чем?!

— Ой-ой, смотрите-ка на него! Да конечно же, чтобы отомстить мне, всю эту бучу и поднял. Упустил девку, а теперь хоть так, с помощью доносов куснуть меня норовишь.

— Куснуть?!

— Ладно, ты меня за дурачка не держи. Думаешь, не знаю, сколько ты ей писем писал? Покоя не давал…

— Это мое личное дело!

— Мое, твое… Да ты и теперь к ней совался, переполошил… Нервная второй день ходит, дерганая. Ох смотри, герой, все-таки я муж пока…

— Вот именно что «пока»! Может, дорогой «покоритель», тебе на себя лучше оборотиться? Я-то никого пока еще до трясучки не доводил, у меня пока жены-то ни одной не было, не то что у некоторых… по две…

— Ну ты… — процедил сквозь зубы Кулик, сжимая кулаки. — Сопляк! Разнюхал… Вот теперь-то я точно знаю, что это ты во всем виноват… Смотри, какой блюститель нравственности нашелся. Да ты знаешь, что я с тобой сделаю, тундра?!

Карыкур напрягся, готовясь к драке. Эх, с каким удовольствием он врежет сейчас этому хаму по роже! Ничего, что он Кулику всего по плечо, — в крайнем случае, вцепится ему в глотку, как это делает верткая рысь, но ни за что не отступит. И, пожалуй, так и сделал бы, если бы в это время не хлопнула входная дверь; в комнату пулей влетел Нятама.

— Слышь, Карыкур! — закричал он еще с порога. — Давай скорей в аэропорт! Сейчас спецрейс в ваш поселок отправляется, директор тебя ждет, я его видел. — Только теперь заметил Нятама, в каких напрасных позах стоят Карыкур и Кулик, какой злобой перекошены их лица, и не на шутку встревожился: — Э, э, что у вас здесь происходит-то? Оба два на себя не похожи…

— Да так, ничего особенного, — криво ухмыльнулся Кулик, — встретились вот… для пользы дела… Познакомились… — И, тяжело стуча своими хромовыми сапогами, направился к выходу. — Ничего, думаю, еще увидимся! — угрожающе завершил он, хлопая дверью. И тут же на улице затарахтел мотор его вахтовки…