Страница 88 из 96
Но вовсе не этого добивался Карыкур, ему ведь хотелось сделать больно не ей — ее подлому Яше… Он готов был броситься к Айнэ, успокоить ее, приласкать и обнять, посадить на колени и утешать, как маленькую. Но это было невозможно, и он, чтобы не смотреть на нее, плачущую, отошел за ствол ели, отвернулся, ожидая, когда она придет и себя.
Тронутый слезами, Карыкур готов был простить ей все — если бы она, конечно, попросила сейчас у него прощения…
Полагая, что после такой душевной встряски Айнэ будет счастлива вспомнить то время, когда они встречались, горячо любили друг друга, строили планы на будущее, он уже собирался подойти к ней, сесть рядом и заговорить о прошлом, как она вдруг резко подняла голову, отыскивая его взглядом. К удивлению Карыкура, она справилась со своей слабостью довольно быстро. А когда он решил, что может, не смущая ее, посмотреть ей в лицо. Айнэ уже спокойно утирала слезы с бледных щек и слегка покрасневших глаз.
О, это была уже совсем другая Айнэ: не та, жалкая, раздавленная, которая только что сидела и плакала, а та, прежняя, уязвленная непрошеным вторжением в ее нелегкую личную жизнь. И тем прежним голосом она вдруг сказала:
— Ну так что, Карыкур, как мы решим?
Он замялся, ошеломленный таким оборотом, не нашел сразу, что ей сказать. Тогда Айнэ, не дождавшись ответа, спросила в лоб:
— Может, все-таки договоримся, а?
— О чем? — глупо уточнил Карыкур, хотя прекрасно уже понял, чего она хочет.
— Да все о том же… Скажешь, что порошок нашли не в кузове, а где-то еще. Только и всего. Тебе это никакого труда не составит, а поскольку ты единственный свидетель…
— Как это — единственный? Со мною же Лозар был, Айнэ!
— Ну и что с того? Его никто и спрашивать-то не станет. Да и нету его здесь, в поселке. Так что одного твоего слова вполне достаточно…
— Нет, Айнэ, не могу, — не раздумывая, ответил Карыкур. — Не привык я врать.
— Даже… Даже если… — Айнэ встала, положила руки на его плечи и, глядя в глаза, прильнула к нему всем телом. — Даже если я тебя очень попрошу об этом, Карыкур?..
Она как будто предлагала ему взятку, как будто покупала его! С трудом сдерживая ярость, он резко отстранился, ощутив прилив острой неприязни. «Вот такие вот и виновны в гибели оленей, в исчезновении пастбищ, вообще в порче тундры; вот такой же человек, для которого тоже нет ничего святого в жизни, ограбил и место захоронения Лозаровых родителей!» Он еле сдерживал себя, чтобы не накричать сейчас на Айнэ, не унизать ее плохими словами, не плюнуть наконец и уйти немедленно. Переборов себя, Карыкур бросил ей прямо в лжи:
— Нет, Айнэ. Даже ради тебя не сделаю. — Он развернулся и пошел было в поселок, но остановился, сделав несколько шагов. — Одного я только в толк не возьму, Айнэ, зачем тебе все это нужно? Зачем ты в это дело ввязалась? Кулик попросил? А почему бы ему самому не переговорить со мной?! — От злости он словно стрелял в нее словами.
— Не кричи, Карыкур, — опять сказала она. — Яша здесь ни при чем. И ни о чем он меня не просил, зачем ты выдумываешь!
— Не просил! Да почему ж ты тогда здесь? Ведь из-за него, нет разве? Только из-за него, из-за Кулика этого!
— Да, да, да!.. — сорвалась и Айнэ, закричала почти в истерике. — Из-за него. — Она вдруг замолчала, взяла себя в руки, долго терла виски, словно успокаивая взбудораженный мозг. — Я честно тебе говорю, глазами небесной радуги клянусь — сама на такое решилась.
— Почему? Ну почему, Айнэ? Ты ведь прекрасно знаешь, что он в любой момент может бросить тебя. А ты ради него… Не понимаю!
— Почему? — спросила она, снова метнув в него ненавидящий взгляд. — Да потому! Потому что он места себе не находит, Яша, после того, как ты к нам своего Лозара подослал. Как узнал, что эти сотапы из могильника — вечером, после работы, побежал Лозара искать. Не потому, что за себя боится, а потому что совесть у него есть, жалко старика стало! Ну а он на него там, у Нятамы, и набросился. Яша мне все рассказал. Да еще и пригрозил этот твои… Лозар: вернется, мол, Карыкур — еще не так огреет тебя по уху. Яша, конечно, догадался, о чем речь. Сильно тогда переживал, места себе не находил… — Она вытащила из рукава шубы носовой платок, промокнула глаза.
— Известное дело, переживал. Он же повышения ждет, не дождется, — не удержался Карыкур.
— Прекрати сейчас же свои издевательства! — снова вскинулась она, тиская в руках платок. — Ты что, уже и говорить по-человечески не можешь?
— И ты, выходит, решила помочь ему в этом деле? — Карыкур носком болотника поковырялся в прошлогодней сухой траве, приникшей к земле, пнул вырванный пучок далеко в сторону, скользнул взглядом по ее лицу: — Так, что ли, получается?
— Выходит, что так, Карыкур. Только имей в виду: я сама решилась. Никто меня об этом не просил!
— Да почему, почему, Айнэ? Мне кажется, ты мне чего-то не досказываешь!
— О, господи! Чего ж тут непонятного — ведь муж он мне. Понимаешь, муж! Я люблю его, люблю, и все тут — в этом все дело.
— А он? Он тебя любит? Любил бы — наверное к Лене не бегал бы… Все говорят, я — случайный здесь человек — и то знаю…
— Эх, Карыкур, Карыкур, как был ты мальчишка, так и остался… А у меня другая жизнь, взрослая. Дочка у меня от Яши, живу я с ним. …Как же мне за него не переживать, если он мой муж? И потом — сам сказал — его же скоро должны заместителем начальника экспедиции назначить… А тут этот дурацким порошок… — Она тяжело вздохнула. — Ты все талдычишь: почему да почему… Люблю я его и хочу, чтобы он со мной остался…
— И вот таким, значит, путем хочешь завоевать его любовь? И тебе не стыдно унижаться, вымаливать, назначать другому мужчине свидание?! Если это любовь — то какая-то странная… Глупая!..
— Можешь думать обо мне все, что угодно. Я тебе сказала: хочу одного, чтобы Яша остался со мной. И ради этого — на все готова…
Она тихо встала с плахи, снова подошла к нему, взяла за руки и улыбнулась так нежно и печально, что у него вмиг защемило сердце.
— Ну я тебя умоляю, Карыкур… Сделай, как я прошу. Ради меня сделай, никогда не забуду. Сделай, ну пожалуйста… От имени нашей любви прошу… Ну хочешь, я на колени встану? Я могу… Ну я прошу тебя, Карыкур…
Она и впрямь попыталась упасть на колени, но он успел подхватить ее, и она повисла на его руках всей тяжестью тела, глядя на него снизу вверх и улыбаясь ему какой-то новой, незнакомой улыбкой опытной, многое познавшей женщины. А он изумленно глядел на бывшую свою любовь, на ее завлекающую улыбку, которой она старалась осчастливить его, и улыбка эта казалась ему такой же неестественной, не греющей душу, как кладбищенский бумажный цветок. Такой униженной, потерявшей женскую гордость, он еще никогда не видел свою Айнэ, и эта новая Айнэ не вызывала ничего больше, кроме жалости и отвращения. Он боялся встретиться с ней глазами, чтобы она не догадалась о его чувствах. А она, истолковав все по-своему, вдруг распрямилась и опять положила руки ему и а плечи, наговаривая шепотом, словно в горячечном забытьи:
— Я очень прошу тебя, Карыкур, помоги… Я… я… Я все, что ты пожелаешь, для тебя сделаю. Я все вижу: ты любишь меня, все еще любишь, мой Карыкур… — Она вдруг прикоснулась губами к его щеке, потом впилась в губы, прижалась грудью, а сама все шептала: «Карыкур, ах, Карыкур… Ну что ты стоишь, как неживой…»
А Карыкур… О, что творилось в это время в его сердце!.. Он не успел еще забыть головокружительную сладость ее поцелуев, и когда она потянулась к нему, он, на миг забыв обо всем, отозвался на ее ласки, ожидая, что все будет, как тогда… Но эти новые ее поцелуи не вызвали в нем ничего, кроме брезгливого отвращения, словно коснулось его щеки, его губ нечто неживое, мертвенно-холодное…
Она льнула к нему всем телом, а он никак не мог понять: зачем она здесь, эта чужая, далекая женщина, пытавшаяся уверить его, что она-то и есть его любовь, зачем она виснет на нем, теребит, прижимается своими губами? Нет, не может быть, что это из-за нее он выстрадал столько… Он стоял неподвижно, как столб, уже никак не отзываясь на ее ухищрения…