Ранний ледостав

Возбужденный воспоминаниями, он все никак не мог уснуть. Карыкур слышал, как над его головой, словно шаркая широкими подошвами кисов, проносились, скребя по сугробам, порывы ветра, как рядом, в упряжках нарт, били по снегу своими острыми копытами олени, откапывая ягель, как неподалеку, у самых ног хозяина, тихонько поскуливала сторожевая собака бригадира Ляпа.

«Интересно, надолго ли у этой пурги сил хватит? — полусонно размышлял Карыкур. — Вот собачий узел… Уже ведь середина Месяца Весенних Ручьев, через недельку массовый отел начнется. Ох сколько работы сразу навалится. Жаркая пора настанет… особенно для меня. А тут еще этот внезапный падеж… Кой, кой! Новая беда, новая забота. Кому ж еще — мне и придется распутывать, мне и докапываться. А докопаться надо обязательно, а то бригадир Лозар и так посмеивается… Какой, мол, ты зоотехник, если другой раз хора отличить не можешь?.. Туго, мол, соображаешь, туго… Ну да ладно, посмотрим, посмотрим, кто как соображает… Поспать бы вот только…»

Проснулся он от резкого толчка в плечо и еще сквозь сон услышал громовой голос Лозара:

— Эй, подкороти-ка свой сон, олений лекарь! Если столько спать — оленей с голоду уморишь. Вставай, вставай, чайник давно уже на костре прыгает, вовсю на нас дуется…

Карыкур повернулся на голос бригадира, и радостные лучи весеннего солнца ударили ему в лицо; он даже не поверил вначале, что после затяжной вьюги могла, пока он спал, произойти такая резкая перемена в природе: сияло солнце, вокруг стояла удивительная первозданная тишина.

С усилием вырвался он из своей снежной норы — за ночь края ее почти сровнялись — столько нанесло снега. Он отряхнулся, снял свои тяжелый гусь и взглянул на часы: шел уже девятый.

— Проспали мы с тобой чуток, — усмехнулся Лозар, отставляя в сторону от огня закоптелый пузатый чайник, — По-настоящему если, нам с тобой уже давно пора в пути быть. А все пурга виновата — укачала нас, как мамкина колыбель… — Скинув капюшон малицы, он взъерошил свои давно не стриженные волосы, провел, словно умываясь, по широким, резко выдающимся скулам, опять посмотрел на солнце. — Ну да ничего, сынок. Зато бог нам в помощь хороший денек послал. Веселей будет ехать. Да и легче. Думаю, к обеду на месте окажемся.

— А найдем мы оленей-то? — встревоженно спросил Карыкур. — После такой пурги, пожалуй, и не найти, замело все… Как искать-то? Озеро Воянг Тув, по-моему, не маленькое — даже на картах обозначено. Эх, надо бы нам Калина с собой взять — он ведь все своими глазами видел, привел бы сразу куда надо. А теперь…

— Что — теперь? — недовольно прервал его Лозар. — У нас что, у самих ни голов, ни глаз нету? Или, думаешь я этого озера не знаю? Слава богу, не один раз там бывал. Не найти, пожалуй, такого уголка который мне бы неизвестен был. Что-что, — тряхнул он головой, — а на этот счет у нас туго, сынок, туго…

— Но все же, Лозар аки… После такой пурги…

— Ну и что с того, что она тут дурачилась, сынок? Глаза же наши она на свой лад не перевернула, как считаешь? — Бригадир вдруг задрал подбородок к солнцу, словно пытаясь еще сильнее расшевелить его лучи. — Ты что думаешь — мы по всему берегу начнем шариться? Да на кой черт? Калин же точно нам место указал. Сказал, что это недалеко от мыса, не доезжая кладбища. Фу ты, Пал Турам, Высокое Небо! — выругался вдруг бригадир. — И кто только их в священное место заманул! Не могли где-нибудь еще околеть…

— А что, Лозар аки, как раз там священное место?

— Ну да… Есть немного, сынок…

— А почему именно там?

— Э, кто его, сынок, знает. Говорят, как земля вокруг озера осела — так с тех пор и священной стала считаться. У кого теперь спросишь — почему… Сколько жизней с тех пор рождалось и умирало, сосчитаешь разве. Были бы живы те старые люди — спросили б у них… Так что, олений лекарь, хватит с тебя и этого, — прервал он вдруг сам себя. — Ничего больше не знаю…

По тону, каким говорил Лозар, по тому, как почувствовал, что язык старика рванулся было, подобно скользящим по склону горы лыжам, двинуться дальше, Карыкур понял, что бригадир знает про озеро какую-то тайну. Не случайно, видно, ханты назвали его Воянг Тув, что означает Жирное Озеро. Но выспрашивать больше не стал, намереваясь выяснить все позже, когда они окажутся на месте. А сам Лозар постарался перевести разговор на другую тропу.

— Ну, сынок, хватит нам с тобой подошву языка натирать. Давай-ка чайком погреемся да в путь. Пора, однако, времени совсем нету. Туго, туго…

На этот раз запасливый пастух вытащил из своего мешка два оленьих ребра, так обильно покрытых жирным мясом, что выглядели они как белые нарэпы — колотушки для выбивания оленьих шкур.

— Язык сейчас можно и мороженым мясом позабавить, — улыбнулся бригадир. — Тепло от солнца, греет, как разошедшаяся печка. — Он подержал ребра и руках, словно оценивая, которое пожирнее (Карыкур знал, что у бригадира была слабость — любил полакомиться оленьим жиром), однако, вопреки ожиданиям Карыкура, сунул более жирное ребро обратно в мешок, а оставшееся разломил на две части. Протянул половину Карыкуру:

— Держи! А второе ребро прибережем, оставим для Священного мыса. Таи невидимые люди тоже, небось, угощения ждут.

Карыкур чуть было не засмеялся, но виду не подал: понимал, что может обидеть бригадира, верного старинным обычаям.

— Вот спасибо, Лозар аки! — сказал он. — И что бы я без вас делал — только хлеб, масло да сахар с собой прихватил.

— О, сынок, это еда разве? От такой еды в пути проку мало, далеко не доедешь, силы не наберешь…

После мороженого мяса, после крепкого, круто заваренного бригадиром чая, сразу стало как-то веселее. Да и путь вроде бы полегчал, хотя продвигаться было по-прежнему трудно, и Лозар старательно выбирал наиболее удобную дорогу, обходя высокие сугробы и покрывшиеся ледяной коркой наносы. Олени, хотя и не подкрепились за ночь, простояли в нартах, тоже сейчас, после отдыха, бежали уверенней, разбрасывая в стороны комья снега, уже успевшего затвердеть. Рядом с бригадировой нартой, закрутив обручем хвост, бежал его сторожевой пес Ляпа. Справа и слева оставались у них за спиной притихшие, еще не разбуженные приходом весны деревья. Олени бежали шибко, и только в тех местах, где снег был выдут ветром до самой земли и виднелся серебристый ягель, они сбивались с нога, то и дело пытаясь на ходу ущипнуть хоть клочок.

Ближе к обеду, когда они поднялись на вершину увала, на макушке которого красовались лишь голые кусты багульника, чуть правее их маршрута открылось чистое место, неуловимо похожее на длинный вытянутый хуван.

«Вот это, наверное, и есть озеро Воянг Тув, — сразу почему-то решил Карыкур. — Вот собачий узел! Сказал утром, что часа три-четыре добираться надо — так оно и оказалось!» Он с уважением посмотрел на бригадира.

Спустившись по пологому склону, сплошь поросшему мелкими березками, Лозар остановил упряжку возле старых засохших елей, отвязал с нарты топор и, ни слова не говоря, принялся зачем-то пилить крайнюю сушину.

— Уже почти приехали, — сообщил он, обернувшись к догнавшему его Карыкуру. — Тут до Священного мыса, наверное, с версту осталось. Сейчас вот дров для костра нарублю — и дальше поедем.

— Дров? — изумился Карыкур. — А что, разве там дров нет? Не пойму… Лес вроде по всему берегу виднеется…

— Виднеется-то он виднеется, сынок. Да только не наш. Нельзя там рубить, туго.

— Почему нельзя? — спросил Карыкур, одновременно с вырвавшимся вопросом вспомнив рассказы стариков о том, что есть такие священные места, где не то что срубить — веточку сломать и то нельзя. Но вопрос был уже задан, к тому же страх как интересно было услышать, что скажет бригадир.

— Нельзя, и все тут. Туго. Срубишь, а у тебя после руки-ноги опухнут. Или другое что… — Он вонзил топор в ствол очередной засохшей ели и распрямился. — Помнишь, наверное, старика Артеева Николая, ну, зырянина? Сын его еще до сих пор в совхозе дуги и полозья гнет?.. — Тут бригадир обругал себя: — Фу ты, совсем я обезумел. Это же сразу после войны случилось. Тебя тогда и на белом свете-то не было! Но неважно, неважно! Сейчас расскажу. Тут в чем, значит, дело-то? Здесь, на Священном мысу, место жертвоприношений было. Нарта шибко священная стояла, с носами в разные стороны. А в нарте этой покоился идол Ут Ур Ики, понял? Верховный, значит, Дух Тайги. Рядом с нартой стоял маленький такой лабаз — тоже священный. В него люди свои приношения клали — ну, там, меха ценные, платки шелковые, дорогие сукна, одежду. В дар, значит, оставляли. — Лозар ткнул рукой в сторону выдававшегося вдали мыса и понизил голос. — Это место под большим секретом держали, оно и понятно — священную нарту, сказывали, с самого почитаемого у нас, у ханты, священного места сюда привезли — с Ангальского. Ну, тот мыс, что рядом с Пулнгават Вошем. Знаешь, конечно, ты ведь там учился…