Страница 68 из 96
И едва ли не тут же до Карыкура — через теплый гусь, через капюшон малицы — донесся раскатистый храп бригадира; привыкнув к подобным ночевкам, Лозар мгновенно заснул, как ни в чем не бывало, а к зоотехнику сон все не шел и не шел…
Он прислушивался к порывам ветра, значительно усилившегося к ночи, и то ему казалось, что проносятся над ним, расплетаясь, связки звенящего от сильного броска аркана, то чудилось, что это слышится вой волчьих стай, изготовившихся для очередной охоты…
И, как всегда, когда не спалось, мысленно он старался вернуться к тому, что волновало больше всего днем. Сейчас Карыкур, конечно, думал о том, отчего вдруг пало сразу столько оленей. Он переворошил в памяти все, что знал из учебного курса в техникуме и что сумел вычитать потом из специальных книг по инфекционным болезням животных. Припоминая те или иные симптомы, сравнивал с тем, что наблюдал у оленей в последние недели и дни, и все больше и больше приходил к выводу, что животные погибли вовсе не от какой-либо известной ему болезни. В конце концов он решил не ломать больше голову перед сном — видимо, прав старый Лозар: многое, если не все, прояснится на месте происшествия.
Он лежал, слушая вьюгу, приказывая себе уснуть, считал до ста — бесполезно: мертвые олени по-прежнему занимали все его мысли. И тогда он решил — раз уж все равно не спит — думать о чем-то еще, что отвлекло бы от забот о повседневной работе. И тут, конечно, как это бывало и раньше, мысли его перенеслись к Айнэ, его сокурснице и первой горячей любви…
Он учился вместе с Айнэ в зооветеринарном техникуме в городе Пулнгават Вош — правда, она поступила туда на год позже, чем он.
Она была из того же, что и Карыкур, района, жила в селении, расположенном верст на двести выше его родного Самангвоша.
В первые годы учебы Карыкур, как, впрочем, и другие парни из их техникума, не обращал на нее никакого внимания, хоть и приходила Айнэ вместе с подругами чуть не каждый вечер на танцы: уж больно она незаметно держалась, может, даже слишком строго и скромно. Девушек в городе хватало: педучилище, медучилище, культпросветучилище — все сплошь, как выражались у них в общежитии, оккупированы девчатами. Так что было из кого выбирать. А может, никто из парней не увлекся Айнэ еще и потому, что расцвела она лишь к третьему курсу, расцвела как-то неожиданно и быстро, подобно долго не распускающемуся на севере цветку иван-чая, так ярко выделяющемуся среди небогатой растительности лесотундры…
Словно по мановению волшебной палочки, Айнэ враз обрела привлекательную женственность, и теперь глаз нельзя было оторвать от ее стройной фигуры, каштановых волос, необычной для северянок белой кожи… А уж лицо ее… Небольшой рот, прямой носик, длинные, как иголки кедра, ресницы, строго очерченные брови… Нет, лицо это, родинку Айнэ на левой щеке — не забыть Карыкуру никогда в жизни…
Впервые Айнэ запала ему в душу на одном из вечеров майского праздника. В своем легком шелковом платье она была так хороша, что Карыкур вначале не поверил своим глазам: да Айнэ ли это? От удивления он даже обернулся к своему сокурснику Нятаме: «Смотри-ка, Айнэ и не узнать!.. Как легкая бабочка порхает…»
И с этого самого вечера Карыкур, как заметили парни из техникума, «втрескался». Он не сводил с нее глаз, смотрел, как свободно и весело танцует она с подругой, и, ощущая, как какая-то неведомая жаркая волна захлестывает его душу, словно слышал чей-то властный голос: «Вот она, твоя девушка! Вот она, твоя любовь!»
И Айнэ, чувствуя на себе его горячий взгляд, нет-нет да и скользила мимоходом по его лицу… Во время одного из перерывов между танцами она остановилась с подругой прямо напротив него и, словно толкая его на смелость, посмотрела долгим, пронизавшим его насквозь взглядом. И Карыкур вдруг понял, что тонет в этих глазах, словно затерялся он в утлой колданке посреди широкой Оби и теперь не знает, в какую сторону плыть… Он не выдержал этого ее взора, смущенно опустил глаза. Но этот пронизывающий взгляд Айнэ будто подсказал парню, что и она неравнодушна к нему, и как только музыка заиграла следующий танец, он, чтобы не опоздать — и откуда только взялась смелость — первым ринулся к ной, пригласил на вальс. Как только Карыкур положил свою руку на мягкую талию, сразу растерялся до того, что на какой-то миг все слова, которые он приготовил для их первого разговора, улетучились из головы. За весь танец он только и сумел выдавить: «Хороший сегодня вечер, правда?»
И опять замолчал. Айнэ снисходительно улыбнулась, взглянула на его потное от смущения лицо и ничего не ответила, как бы молча согласившись с ним.
Карыкур влюбился, как говорится, без памяти и этим же вечером дал понять остальным ребятам, чтобы никто из них впредь не имел на Айнэ никаких видов, что она «уже занята».
А на следующее воскресенье он купил билеты в кино, и Айнэ не отказалась от его приглашения…
С этого времени Карыкур уже не чувствовал себя стесненным с ней на танцах или на переменах в учебном корпусе, когда подходил и затевал какой-нибудь веселый разговор, или во время их весенних прогулок по улицам старенького северного городка.
Особенно любили они место у площади Речного вокзала; подолгу сидели там и любовались юркими катерами, мощными толкачами, пассажирскими судами, беспрерывно подходившими и отходившими от причалов.
Здесь же, в одну из белых ночей, когда они надолго задержались у пассажирского дебаркадера, Карыкур впервые поцеловал Айнэ, признавшись в любви. Потом, осмелев от поцелуев, он все пытался дознаться, любит ли она, не занято ли ее сердце каким-нибудь другим избранником. Но девушка лишь загадочно улыбалась, и единственное, что она сказала, так это:
— Хватит меня допрашивать, Карыкур. Наверное, так просто я бы не ходила с тобой… Больше пока ничего не скажу, а там посмотрим, как все будет…
Но влюбленному юноше и этого было достаточно. О, сколько восторженных слов сказал он ей в эту самую солнечную, самую счастливую свою весну! Их, наверное, не увезли бы и все упряжки огромного оленьего стада. А какие только радужные мечты не возникали в его душе, которая вся, казалось, была наполнена одной Айнэ, жила одними лишь мгновениями счастья и невыносимыми муками ревности. Какое эти было упоительное для Карыкура время! Кажется, тогда весь окружающий мир существовал ради него, ради его любви, ради Айнэ, без которой он и представить себе не мог дальнейшей жизни…
На следующий год он заканчивал техникум, и его должны были сразу призвать в армию. Дома у Карыкура оставалась только мать, получавшая небольшую, еще колхозную пенсию; старшая сестра давно уже была замужем, а отец, всю жизнь занимавшимся охотой и рыбалкой, лет пять назад погиб в схватке с медведем-шатуном. Оттого-то Карыкур каждое лето приезжал на каникулы домой, устраивался на летнюю путину или на заготовку кормов в совхозе, помогал матери всем, чем мог.
Рано после смерти отца хлебнув тяжелой работы, Карыкур быстро окреп, возмужал и к своим восемнадцати годам выглядел солидным плечистым мужчиной, значительно превосходившим в развитии своих сверстников.
В те последние свои летние каникулы Карыкур работал необычно старательно. Они с напарником хорошо взяли тогда вонзевого — пришедшего с низовьев Оби — муксуна, и при расчете за летнюю путину он получил весьма приличную сумму. И все же в эти каникулы, в отличие от предыдущих лет, Карыкур закончил рыбалку за две недели до начала учебного года. Оставив матери деньги, он отправился на теплоходе в поселок Хорамвош, где жила Айнэ. Матери, конечно, пока ничего не говорил, объяснив ей, что счет погостить к своему однокурснику Нятаме. Он и впрямь остановился у Нятамы, но ехал сюда, разумеется, из-за одной только Айнэ.
Они до глубокой ночи — здесь-то им никто и ничто не мешало — гуляли с Айнэ по берегу неширокой, но бурном речонки Хорам-Ас, любовались вечерними звездами, густо высыпавшими в небе, говорили о будущем и целовались, целовались…
Любимым местом их свиданий стала поляна с высокой елью, гордо возвышавшейся среди мелколесья на выдававшемся в реку обрывистом мысу.