Страница 17 из 96
За целый день, считай, у него и крошки во рту не было, и теперь он удивительно споро расправился с двухлитровым пузатым чайником, сходил за водой и снова поставил его на огонь. После чая по всему утомленному телу разлилась такая приятная теплота, что ему захотелось укутаться поплотнее в свою малицу и тут же, прямо на нарте, заснуть крепким сном. Но он встрепенулся, усилием воли отогнал эти липучие, словно мокрый снег, мысли, и, заставив себя встать, пошел собирать сушняк для костра.
Все больше волновались олени, беспрестанно сновали теперь то в одиночку, то группами в поисках корма. Отвердевший за день наст не всегда выдерживал их тяжесть, и животные часто проваливались, больно царапая при этом бабки, и только это пока сдерживало их бег, мешало стаду превратиться в бесконечную, быстро перемещающуюся по острову живую массу.
По тому, с каким упорством возвращались к изгороди одни и те же олени, — он уже начал узнавать некоторых из них, — по тому, как упрямо простаивали они здесь, пробуя изгородь рогами, Арсин понял, что расчет его был верен: если что-то случится — стадо будет пытаться вырваться на свободу именно здесь. Пока что олени — прорвись они через изгородь — еще могли бы переправиться через неширокие забереги на лесную сторону. Но через день-другой такой возможности у них не будет — забереги разольются широко и мощно. К тому же начнется массовый отел, и вряд ли важенки с беспомощными оленятами сунутся в ледяную воду. А тем временем и Обь разольется, как море, затопит низкие берега, и ледоход начнется. Тогда стадо, конечно, не отважится на опасную переправу, хотя здоровым, кормленным оленям и весенняя бурная река не преграда…
«Вот эти два дня, семь мудрецов старины, мне и надо выиграть! — повторял себе Арсин, сидя у костра на нарте. Огонь он развел сильный — надо было обязательно подсушить обувь. — Нельзя пускать их на тальниковый мыс. Ни в коем случае нельзя». И Арсин решил, что совсем не будет спать эту ночь, станет караулить оленей.
Надев успевшие подсохнуть чижи (подопрели слегка за этот колготной день), он натянул сверху еще теплые от огня тоборы, в которые натолкал сухого пырея. Ногам сразу стало тепло, будто он погрузил их в таз с горячей водой.
«Вот это другое дело, семь мудрецов старины, — удовлетворенно подумал Арсин, шлепнув себя по коленям. — Теперь хоть ветер вой, хоть пурга мети…»
А пурга, к слову, уже действительно начале понемногу пробовать свою силу. Внезапно налетающие порывы ветра приносили с собой несущиеся со свистом снежные заряды. Но у костра, под прикрытием таловых кустов, было пока терпимо.
Ближе к ночи разыгралась редкая для этого времени года, невиданной силы вьюга. В одно мгновение все потонуло в воющей смежной круговерти. Бешеные свистящие порывы ветра, будто нарэпом-колотушкой, барабанили по ребрам тальниковых кустов, снежные заряды набрасывались, кажется, сразу со всех сторон — словно какие-то пришедшие в экстаз шаманы выплясывали свой буйный танец священным идолам Земли и Неба…
Олени, пережидая непогоду, совсем перестали подходить к изгороди, и Акар, оставшись без работы, притулился рядом с Арсином с подветренной стороны, хотя, помня службу, то и дело подергивал ушами, прислушиваясь к шорохам, даже привставал порой, но, удостоверившись, что никто не покушается на вверенную ему территорию, опять ложился у ног хозяина. Да и какое животное станет передвигаться в такую немыслимую пургу? Скорее всего, олени пережидали непогоду где-то в лесу, где потише, или улеглись в свои нарытые на ягельниках ямы…
Тем не менее Арсин продолжал свое дежурство. Уж кто-кто а он, человек севера, прекрасно знал, что олень едва ли не самое выносливое животное тайги и тундры, приспособленное к самым неожиданным капризам природы, а потому от стада можно ждать любого сюрприза…
Тальниковый куст спасал его плохо — порывы ветра пронизывали теплую малицу насквозь и Арсин довольно быстро понял, что долго так не выдержит. В то же время и покинуть это место он не имел права: если стадо подастся вдруг сюда — вряд ли тогда в такой кромешной мгле Акар сможет удержать его в одиночку.
Прикинув, как быть, Арсин взял топор и направился к стоящим неподалеку и качающимся на ветру кустам тала, приказав собаке быть начеку.
Ветер чуть не свалил его с ног, пока он вырубил четыре длинных жердины. Арсин подтащил их к нарте, наполовину уже занесенной снегом, крепко связал концы и, воюя с ветром, установил жерди небольшим чумом. Пришлось сходить к кустам еще раз, нарубить тонких веток — ими он плотно обложил жерди, а потом долго вырезал рядом со стоянкой плиты затвердевшего наста. Этими тяжелыми снежными глыбами он завалил жердяной остов, обтянул для прочности свой необычный чум куском оставшейся капроновой сети, Жилище получилось на славу, если не считать, что порывы ветра все же сотрясали его. Это, конечно, никуда не годилось — так все сооружение могло и рухнуть, и тогда пришлось бы Арсину начинать все сначала…
Он обошел вокруг своего снежного чума и раз и два, осторожно попробовал его на прочность. Наконец нашелся, что сделать. Навалил внутрь снежного шалаша сушняка, сходил к стоявшей неподалеку молодой березке, надрал бересты и развел в чуме, где порывы ветра почти не ощущались, легко занявшийся костер. От жара снежные глыбы заблестели, закапали, начали проседать, теснее соединяясь друг с другом.
— Си! Все, семь мудрецов старины! — с удовлетворением сказал Арсин, затаптывая огонь. Он пригнулся к смерзшимся снежным плитам. — Сейчас и сердце спокойно, и голове хорошо. Не свалится дом.
Вот теперь у него было настоящее укрытие — ледяной чум, которому не страшны ни снег, ни самые злые порывы ветра.
Он снял с нарты оленью шкуру, выколотил из нее снег и расстелил внутри чума.
— Хорошо! — похвалил он свою работу, забравшись внутрь и усаживаясь поудобнее. — Живи себе да живи! Хоть песни пой, хоть сказки сказывай!
Высунувшись по пояс, он дотянулся до нарты, до рюкзака с продуктами, внимательно посмотрел по сторонам. Поблизости, видно, не было ни одного оленя, иначе Акар бы не дремал, уткнувшись носом в лапы. Снова усевшись на шкуре, он подозвал пса ко входу — ему ведь тоже неуютно было на этом воющем и хохочущем ветру…
Арсин ободряюще потрепал Акара по загривку и достал из рюкзака пару сушек. Такой, по его подсчетам, полагался Акару пай из оставшегося на двоих скудного припаса.
Акар благодарно лизнул хозяина теплым языком в ладонь и только после этого принялся за сушки. Он грыз их осторожно, деликатно, подбирая самые малые крошки. Конечно же, пес не насытился угощением, а только раздразнил аппетит; он еще долго умильно смотрел на Арсина, но в конце концов, поняв, что больше ему не перепадет ничего, улегся у ног хозяина, у самого входа в чум.
— Так, так Акар, — сказал Арсин, словно пес и впрямь понимал это. — Теперь сторожи. Нельзя нам спать. Наготове будь. Как снаряженный капкан.
Акар, словно поняв его, заскулил, завилял своим упругим хвостом.
Воющий на тысячи волчьих голосов ветер продолжал буйствовать и утром. Хотя снег перестал, солнца по-прежнему не было — видно, нырнуло куда-то далеко и надолго в страхе перед вернувшейся зимой. За ночь снежный чум наполовину замело снегом, превратило в какое-то подобие медвежьей берлоги.
Арсин с трудом выбрался из своего убежища. Он так и не сомкнул глаз, к тому же в тесном чуме было не повернуться, и за всю ночь он лишь несколько раз менял позу — облокачивался о землю то одной, то другой рукой. Он чувствовал себя усталым, разбитым — надо было хоть немного размять кости, разогнать кровь. Наказав Акару сторожить, сам пошел вдоль изгороди. Выпавший за ночь снег удержался лишь в хорошо защищенных от ветра местах — ураган смел его начисто, наст сделался настолько крепким, что должен был, по расчетам Арсина, держать оленей надежно. Вот уж теперь-то они понесутся по острову, закрутят свою карусель… Но зато и ледяная корка стала не по оленьим копытам твердой, и до ягеля, если он даже еще и уцелел на острове, им не добраться. Важенкам оставался теперь только тонкостебельный хвощ, черневший по берегу озера, да мелкая жестяная осока на макушках многочисленных кочек.