Встречный огонь

Банзаракцаев, выходя, остановился возле давешних четырех молодых людей и о чем-то заговорил с ними. Девица в короткой юбке вспыхнула и опустила голову. Ее подруга посмотрела в сторону старика Бизьи удивленно расширившимися глазами, потом, улыбаясь, что-то объяснила Банзаракцаеву. Тот попрощался наклоном головы и пошел следом за своими товарищами.

— Оказывается, они учатся у вашей Бурзэмы в пединституте. Я у них узнал адрес вашего зятя, — сообщил он, когда вернулись в свой номер.

Бизья, уже успевший снять сапоги, очень обрадовался:

— Вот это хорошо. И как удачно мы встретились с этими ребятами. Вы помогите мне разыскать дом зятя, Андрей Дармаевич.

Он впервые и как-то невольно назвал председателя по имени-отчеству, чем немало удивил его, да и сам был удивлен.

— Ничего, мы нашли бы и без студентов, — сказал председатель и повернулся к Шоноеву. — Максим Шоноевич, я все равно буду просить для колхоза трактор «К-700».

— Не забывайте уговор. Согласно разнарядке нам в этом году выделяют всего два трактора. И была же у нас договоренность отдать их колхозам, специализирующимся на производстве зерновых. — Шоноев высказал это довольно решительно и, как бы подтверждая сказанное, с силой хлопнул ладонью по колену.

— Может, хватит отдавать всю новую технику лучшим хозяйствам, а нас обходить каждый раз? Дайте нам один из этих тракторов. Между нами говоря, я хотел бы, пока хожу в депутатах, успеть кое-что достать для своего колхоза.

— Вот-вот, раз вы депутат, Андрей Дармаевич, то должны думать о всем нашем районе, — твердо сказал Шоноев, грозя пальцем. — Вчера на бюро все было решено, так что не стоит возвращаться к старому, повторять одно и то же.

Банзаракцаев, который обычно расхаживал среди своих колхозников важный, как петух, перед Шоноевым держался куда скромнее. Старику вдруг стало жаль своего поникшего председателя, и он решился прийти ему на помощь:

— За какие же это провинности решено обделить наш колхоз? Мы работаем не меньше и не хуже других, товарищ начальник.

— Вчера на бюро райкома партии было принято решение, кому какую выделить технику, Бизья Заятуевич, — уже более спокойно ответил старику Шоноев.

Услышав, как разговаривает с ним руководитель района, Бизья осмелел, откинулся на поролоновую спинку кресла и важно вытянул ноги, откашлялся в кулак.

— Что я хочу сказать, — начал он. — Иногда, бывает, раскинешь своим скудным умишком и видишь, что творятся не совсем понятные дела. Земли в западной части района иные, чем у нас. Первое, климат там теплее. Второе, почвы там мягкие, жирные, влаги много. Поэтому там не только пшеница, но и кукуруза хорошо растет. Потому и урожаи хорошие снимают.

— Правильно, правильно, — кивнул Шоноев.

Старик был весьма доволен собственной сообразительностью и гладкостью речи. Ему как-то и в голову не пришло, что повторяет слова, слышанные однажды от Ендона Тыхеева.

— Да и что растет в наших, более холодных, местах? Овес, ячмень. Однако и с ними у нас не все ладно…

Тут Бизья запнулся, и, пока подыскивал, что сказать дальше, Шоноев произнес заметно построжавшим голосом:

— Вот именно: с овсом и ячменем у вас не все ладно. Это вы правильно заметили, Бизья Заятуевич.

Старик испугался, не наговорил ли он чего лишнего, и тем испортил все дело.

— Подождите, товарищ Шоноев, — продолжал он, легонько притрагиваясь к руке собеседника. — Видите ли, уж коли есть у меня на плечах какая-никакая, а все же голова с двумя ушами, то о чем-то иногда думаешь, кое-что слышишь, соображаешь. Чем же лучше нас тамошние люди, что их то и дело хвалят, награждают орденами и медалями? Ей-богу, чем мы хуже их? Объясните мне это, пожалуйста.

— Давайте оставим этот разговор, — с явным неудовольствием предложил Банзаракцаев, однако Шоноев оставил его слова без внимания.

— Так ведь плохо вы работаете, — прищурился он.

— Ей-богу, поистине счастливы и удачливы имеющие хорошую землю и вдоволь воды, — отвечал Бизья и меж тем с укоризной подумал про себя: «С чего это я взялся спорить с ним да еще и поучать пытаюсь? Словами сыт не будешь. Хватит чесать языком». Он примолк, однако ж в душе был доволен собой. Дело в том, что он впервые в жизни сидел, словно равный, с начальством, и его слова выслушивались со вниманием. И то, что они вместе приехали на совещание, вместе поели и выпили, а теперь вот втроем сидят и беседуют — все это показалось вдруг старику чем-то невероятным, почти сном.

Максим Шоноевич тем временем стал рассказывать о том, как он работал в западных районах республики, и поведал немало интересного о жизни и труде тамошних чабанов.

— Ну, а в ваших местах возможно ли получать по сто ягнят от ста овцематок? Как вы считаете? — обратился он к старику.

— Какой может быть разговор! — отвечал тот. — Не слыхивал я, чтобы у кого-то в личном хозяйстве гибли ягнята. Скажем, мои две овцы постоянно приносят по два ягненка.

— Вот-вот, надо учиться у умелых людей, перенимать у них опыт. И если дела у нас пойдут в гору, то будут и ордена, и медали, — засмеялся Шоноев.

Затем он начал подробно расспрашивать старика о его работе.

— То, что построено этим человеком, отличается от всего прочего. Скажем, коровник, поставленный годов тридцать назад, до сих пор еще почти как новый, — вмешался Банзаракцаев. — А сработанное некоторыми халтурщиками уже через пару лет приходит в негодность, требует ремонта… Такие-то дела…

— Насчет халтурщиков — это вы правильно сказали, Андрей Дармаевич, — старик сердито блеснул глазами. — Есть такие, есть. Недобросовестные в работе… Все у них делается тяп-ляп, лишь бы побыстрей закончить. Вот и выходит сплошной обман. Немало их, охотников за длинным рублем. Я же никогда в жизни не творил обманов, ни рубля не взял за плохую работу.

Разговор затянулся. Толковали о работе, жизни, о том, что некоторые по мере того, как улучшается быт, все небрежнее относятся к колхозному делу. Бизья больше помалкивал, внимательно слушал и вдруг высказал такое соображение:

— Строгости у нас мало стало, вот что. Вместо того, чтобы употребить власть, заставить, стали умолять и упрашивать. Ендон Тыхеев говорил мне как-то: «Раньше я вставал до рассвета и на двух санях отправлялся за сеном. Возвращался глубокой ночью. Бывало, уже под утро еле-еле доберешься до дома. А сейчас, как ты думаешь? Вместо того, чтобы съездить вон за тот лесок, где стоят зароды сена, катим за двадцать километров в правление колхоза и поднимаем шум, что вот, мол, сено на исходе, дайте срочно тракторные сани». И Ендон прав. Ей-богу, пора властям стать построже.

Банзаракцаев с Шоноевым глядели друг на друга и молчали, словно соглашаясь со стариком. А тот задумчиво вытер губы, как бы подыскивая дальнейшие слова, затем чуть наклонился в сторону Шоноева:

— Так что же, не пора ли ввести строгости, а?

— Ха! — Шоноев, улыбаясь, покрутил головой. — Иные нынче времена, Бизья Заятуевич. Не дело насильно принуждать людей к чему-либо. Такое минуло безвозвратно. Мы должны воспитывать в человеке сознательное отношение к труду, добросовестность.

— Это верно, — вступил в разговор Банзаракцаев. — Не всегда мы умеем правильно организовать нашу работу. Государство оказывает нам огромную помощь, дает различные льготы. Ушло в прошлое время, когда ради куска хлеба проливали пот на черной работе, буквально валясь с ног… Однако ж правда и то, что не умеем мы еще правильно воспитывать людей, воодушевлять их на большие дела. Как-то не получается это у нас…

— Эх если б все относились к порученной работе так, как Бизья Заятуевич! — Шоноев дружески потрепал старика по плечу — Очень многого мы б тогда достигли.

— Ну, обо мне ли вести речь, — старик протестующе замахал руками. — Ей-богу, я ведь всегда старался жить так, что моя, мол, хата с краю… своя-де рубашка ближе к телу. Если брать пример с меня… Хе!

— Ради чего ж вы тогда трудитесь столь добросовестно? Неужели только ради заработка? — испытующе взглянул Шоноев.