Страница 3 из 69
— Хватало. В прошлом году Володя Дамбаев привез мне целый воз. А тимуры пилили да кололи.
— Кто, кто?
— Ученики, кто же? Я им конфеты давала — не берут. Они себя тимурами называют…
«Тимуровцы»… Володя Дамбаев, оказывается, заботился о его матери? Балбар хотел спросить еще о чем-то, приподнял голову, но слова застыли у него в горле, Шарухи подождала немного и заговорила снова:
— Володя работает бригадиром. Говорят, хороший работник, деловой… А Дарима, слыхал небось, вышла замуж…
Мать украдкой взглянула на сына: как-то примет он эту весть? Но Балбар промолчал, и она, радуясь его спокойствию, продолжала:
— Порядочная женщина разве пойдет за такого? Он же старше ее на двадцать лет!.. В старину еще куда ни шло. А сейчас. После того как тебя увезли, отец Володи Дамбаева все хвастался, что Дарима будет его снохой. Я, говорит, клуб колхозный попрошу для свадьбы своего сына. Десять баранов зарежу… Эх-ха-ха… — Шарухи вздохнула. — До небес поднимал он Дариму языком-то. Хвалился, род у них, у бодонгутцев, сильный да славный. Но эта ведьма от Володи отвернулась. С председателем спуталась. Надо же, самого Банзара окрутила. Видал ты такую? — Шарухи взглянула на сына и испугалась: Балбар, уткнувшись глазами в стол, сидел неподвижно, только лицо у него перекосилось.
Мать поспешила переменить разговор:
— Ай, да ну их всех… Вот недавно у нас в колхозе…
Но Балбар уже не слышал ее.
— Эх, Дарима, Дарима… Ну и ну… — Он сжал кулаки до белизны суставов. — Когда же она вышла замуж?
Шарухи как можно равнодушнее сказала:
— Да, кажется, в прошлую осень. — Сердце Шарухи ворохнулось от жалости к сыну, когда увидела, как Балбар протянул руку за бутылкой.
— Допьем, что ли?
Мать не возразила. Если Балбар рассердится, трудно будет с ним сладить. Пусть выпьет. Может, забудется, разговорится.
Шарухи молча подставила свой стакан. Они снова чокнулись, понемножку отлили в жертву богу: мать — от чистого сердца, сын — ради обычая.
— Эх, красота… Будто солнце в груди взошло! — воскликнул Балбар.
— Ты закусывай как следует, — уговаривала мать, видя, что он пьянеет.
Шарухи подала ему на своей вилке кусок мяса, как это делала, когда сын ее был маленьким. Балбар горестно усмехнулся, отодвинул в сторону ее руку вместе с куском мяса и, подыскивая слова, от которых ему стало бы легче, сказал:
— Если бы я ушел в армию, вернулся бы уже нынче осенью. Но ведь из-за вас я остался дома. Вы упросили… — Он укоризненно поглядел на мать. — Все мои несчастья — от ваших добрых рук и от вашего боязливого сердца. Да, да! Не смотрите на меня так. Раньше я этого не понимал, а сейчас…
— Сыночек, что это ты? — перебивая сына, заговорила Шарухи. — Я же тебе плохого не делала… Не обижай меня. Ведь страшное ты позади оставил. Счастье придет к тебе. Лишь бы сам был живой и здоровый… — Шарухи всхлипнула.
— Ладно, мама, сядьте, — сказал Балбар, обезоруженный ее слезами. — Простите меня.
— Ох и пьяна же я, голова кружится, как бы похмеляться не пришлось. — Смахивая слезы с морщинистых щек, она старалась развеселить Балбара, отвлечь его от горьких мыслей: — Тут, сынок, Бутид-Ханда тебя ждет…
Балбар молчал, уставив свой взгляд на тарелки с едой. Внутри у него стало пусто. Надежда, с которой он жил, погасла, словно последняя головешка в пепле костра. Балбару казалось, что Дарима всегда будет любить только его… Что же делать?.. Говорят, любовь приходит только один раз. Значит, не найдется в целом свете для Балбара другой женщины. Бутид-Ханда?.. Если бы сердцу можно было приказывать. Все это пустые думы. Эх, Дарима… Балбар затряс головой, как баран, потерявший дорогу.
— Что-нибудь есть еще? Достаньте, мама. Хочется выпить.
— Хватит, сынок. Так можно совсем опьянеть… — Шарухи с беспокойством следила за сыном.
— Кто в магазине продавцом сейчас? Все еще жена Бальжинимы? — настойчиво спросил Балбар.
— Ну и что? Не побежишь же к ней? Ночь ведь, — сказала Шарухи, поднимаясь. — Сейчас посмотрю, может осталось там…
Она пошарила в сундуке и вынула оттуда четвертинку водки:
— Вот, больше нету. Выпей, если тебе невмоготу, и ложись спать, сынок.
Шарухи вздохнула, увидев, как обрадовался Балбар.
Ровно в двенадцать часов лампочка, висевшая над столом, трижды мигнула и погасла. Шарухи в темноте стала стелить. Балбар все еще сидел за столом, только придвинулся ближе к окну. На улице было тихо, даже собаки молчали.
— Что это там? — всматриваясь в темноту, удивился Балбар. — В глазах моих огонь или это лес пылает?
Шарухи метнулась к окну и через плечо Балбара увидела, как огненные языки пламени лижут черный край неба.
— Боги святые! Пожар надвигается!.. Сгорят наши бревна. Избу-то новую из чего будем строить?..
Балбар не проронил ни слова. Ему казалось, что все самое дорогое у него уже сгорело…
3
Тревожная весть о пожаре подняла на ноги всех улусников. Парторг Евсей Данилович Климов, держа в поводу лошадь, отдавал Володе Дамбаеву последние указания. Говорил, перемежая русскую речь с бурятской:
— Обойди, тала[4], каждый дом. Пусть все соберутся. Банзар Бимбаевич уже в гурты ускакал. А я пойду на фермы.
— Хорошо. Поезжайте. Людей соберем… — сказал Володя.
В дом председателя колхоза Володя зашел не постучавшись.
Дарима вышла ему навстречу с полотенцем в руках: мыла посуду. На столе лежала раскрытая книга. Дарима, видно, прибирала и читала одновременно. На ней был светлый халат с волнистым зеленым узором.
Володя поздоровался и шагнул к открытой печи, чтобы достать огня. Присев на корточки, прикурил от горящего уголька.
— Что-то давно не видно тебя, Дарима, на комсомольских собраниях, — сказал он, поднимаясь и шумно выдыхая дым. — Почему не ходишь?
— Так ведь домашним хозяйкам не обязательно ходить, я думаю. Некогда мне… — Она улыбнулась, на щеках у нее запрыгали круглые веселые ямочки, а глаза блеснули лукавством: — Пусть уж Бутид-Ханда активничает, ей все равно деваться некуда.
Володя курил, прислонившись к дверному косяку, и, нахмурившись, смотрел на Дариму: как все же она переменилась…
— А почему ты членские взносы не платишь по три месяца? Двадцать копеек не можешь найти, что ли?
— Откуда у меня будут деньги, если я не работаю, — отшутилась Дарима.
— Бедненькая… — проговорил Володя язвительно. — Когда ты была чабанкой, то и без шелкового халата оставалась человеком.
— Ты не очень-то зарывайся, комсорг… С утра, что ли, решил обижать людей? Этому тебя в городе научили?
Володя не стал больше с ней пререкаться, а сказал, что комсомольцы сегодня пойдут тушить пожар и она, Дарима, тоже должна идти вместе со всеми. Услышав это, Дарима отвернулась и захлопнула книгу.
— Домашняя хозяйка — это твое призвание, да? — насмешливо спросил Володя.
Она не ответила.
— Ну, так ты пойдешь с нами? Если нет, можем обойтись и без супруги председателя. — Последние слова Володя произнес с нажимом.
Дарима покраснела и обернулась к нему:
— Я и без твоего приглашения пошла бы. И взносы уплачу, не беспокойся.
Володя хмыкнул, показав в улыбке мелкие белые зубы.
— Давно бы так… И нечего злиться. Взнос — это не мои карманные деньги. Это комсомольская касса. Будет очень неудобно, если поставим вопрос на собрании о твоей задолженности. И вообще об отрыве от коллектива. Ну, все… — Володя посмотрел на свои часы и упрекнул себя за то, что он тут задержался. — Приходи к девяти часам в правление… Он уже взялся за ручку двери, как вдруг Дарима остановила его:
— Погоди, Володя, — сказала она просто и стала похожей на прежнюю чабанку Дариму, какой была еще недавно. — Извини, если я взболтнула что-нибудь лишнее. Не обижайся, ладно?.. А взносы я сегодня же уплачу.
— Ладно. — Володя не оглядываясь вышел на улицу.
Куда бы ни заходил бригадир, встревоженные люди встречали его вопросом: смогут ли они преградить дорогу лесному палу? Начались поспешные сборы.
4
Тала — друг, приятель.