Встречный огонь

«Куртка Балбара? Ну, конечно, вчера и сегодня он ходил в этой коричневой куртке. Значит, он был тут?» — Володя швырнул свою находку на землю. Ему стало не по себе от догадки, что исчезновение Балбара связано с этим пожаром.

— Ребята-а! — закричал он изо всей силы, но никто ему не ответил.

Тогда он свернул с площадки и пошел по левой стороне, глядя себе под ноги и натыкаясь на кучи песка и горелую траву. Было ясно, что кто-то тушил пал, охраняя штабель. Если здесь был Балбар, значит, он боролся с огнем? Но почему сгорели те бревна? Петляя в темном лесу без дороги, Володя то возмущался, что Балбар, как набедокуривший мальчишка, прячется где-то, то ему казалось, что Балбара уже нет в живых. Володя поднял факел, осветив им отпугивающие головастые наплывы на стволах сосен.

Стал мелко накрапывать дождь, и Володя успел продрогнуть. Теперь он заглядывал под каждую сосну, решив почему-то, что увидит Балбара непременно сидящим под деревом. Но чем дальше шагал он, тем сильнее охватывала тревога. С какой стати Балбар будет сидеть под сосной? Ведь прошел такой ливень, уже давно стемнело, и опять сыплет дождь, все в лесу промокло до последней травинки. Да и куртка эта… Володя все дальше пробирался сквозь чащу, и уже единственная мысль одолевала его: только бы найти Балбара живым…

Володе показалось, что кто-то его окликнул. И в самом деле опять кричат. Потом послышался треск ломаемых сучьев. Он огляделся, но света почему-то нигде не увидел.

— Володя! Где ты?

По голосу он узнал Цырена. Тот плутал без огня: факел погас. Далеко впереди кто-то аукнул — это ребята перекликались в темноте. Володя не стал дожидаться Цырена и пошел дальше. Он не успел пройти и трех шагов, как услышал тихий стон. Володя задержал шаг и затаил дыхание. Стоп повторился. Тогда, опустив факел, он пошел на этот стон, с напряжением всматриваясь в каждый кустик. Дождь усилился. Пламя факела совсем ослабло, и Володя едва не стукнулся о толстый сосновый сук. Пригнувшись, чтобы пройти под ним, Володя наткнулся на Балбара, лежащего с раскинутыми руками.

— Вот он! Цырен! Иди сюда, — и услышал из темноты совсем близко:

— Я здесь.

— Посвети-ка…

Он отдал Цырену свой факел и склонился над Балбаром. Сквозь дыру на рубахе увидел огромный ожог на его животе. Лоб Балбара был в крови, лицо опухло до неузнаваемости.

Придерживая факел, Цырен опустился на корточки:

— Ну что, живой он? Живой?

Володя не ответил. Держа Балбара за руку, он сосредоточенно вслушивался в его пульс, охваченный жалостью к нему и желанием спасти во что бы то ни стало. Веки Балбара вздрогнули, он медленно открыл глаза и долго смотрел на Володю, постепенно его узнавая. Потом в его глазах мелькнула осмысленность, и, разомкнув слипшиеся губы, он еле слышно прошептал:

— Володя… Я не хотел… Не хотел… Клянусь…

Володя поднял его на руки и понес через лес, на тропу, к людям.

Перевод Ю. Шестаковой.

ГДЕ ТЫ, МОЯ УТРЕННЯЯ ЗВЕЗДА?

Часть первая

1

Агван любит досматривать сны. В избе в этот ранний час тихо — мама с бабушкой уже возятся со своими овцами. Сон ли, явь — Агван видит отца: летит его отец на кауром коне, с блестящей саблей в руках. И отец, и конь — как в улигере![13] Бабушка каждый вечер рассказывает про баторов. Конь во сне — больше, чем их Каурый, искры из-под копыт его так и сыплются. И отец — большой-пребольшой, машет саблей направо и налево — фашисты так и валятся!

Вдруг выстрел. И до звона в ушах — тишина. Сон пропал. И отец пропал. И Каурый. Это стрельнуло в печке умирающее полено. Агван плотнее зажмуривает глаза, чтобы сон вернулся. Но сон пропал совсем.

Теперь придется вставать. Агван трет глаза — они открываются с трудом.

Серый от дыма, низкий потолок. И печка близко выставила свой белый бок. За печкой стол. На столе — бутылка с молоком. Со стены, к которой прислонилась мамина кровать, смотрит тигр. И скалит зубы. Агван встал на четвереньки, зарычал. Но тигр молчит, а зубы скалит по-прежнему. Агван засмеялся: теперь-то он большой и тигра не боится, знает, что тигр выткан на ковре. И все-таки хорошо, что прямо над оскаленной мордой висит охотничий нож! Вот вернется отец с войны, и пойдут они вместе на медведя — Агван в тайге не был ни разу! Скорее бы вернулся отец. Во всех письмах одно и то же: «Скоро войне конец». Вот тогда и добудут медведя, а шкуру на пол постелют вместо кабаньей — перед самой войной, Агван слыхал, отец убил дикого кабана.

Агван свесился, потрогал жесткую шерсть. Рассмеялся, скинул овчину, под которой лежал, спрыгнул с кровати. Ноги — в унты, на плечи — дэгэл[14] и — к замерзшему окну. «Скоро вернусь!» А как это скоро? Это зимой или когда зима кончится? «Скоро». А вдруг сегодня? Лизнул лед языком. Но лед не растаял. Ранней зимой сразу пятачок получался, и сквозь него виднелась дорога, по которой вот-вот приедет отец. Теперь же лед желтоватый, толстый, будто застывший коровий жир. Снова лизнул. Язык замерз, а дороги все равно не видать. Агван обиделся на лед — противный, не тает. А вдруг отец уже едет? Ведь за ночь могла и война кончиться! Еще раз лизнул, еще. Нож нужен! Агван обернулся к маминой кровати, вздохнул. Как же к нему подобраться? На кровати — целая гора белых подушек. Даже близко мать запретила ему подходить к ней. Бабушка и то боится прикоснуться. Но ему нужен нож! И ведь он совсем рядом — с серебряной цепью и рукояткой, с красивым узором, настоящий охотничий — нож отца!

Агван решился. Подтащил табуретку к кровати, скинул дэгэл. Наконец-то нож в руках. Легкий, блестящий. Осторожно, боясь дышать, вытащил его из ножен, прижал к груди. Соскочил с табуретки, бросился к окну и начал соскабливать лед. Посыпались жесткие стружки снега на пол, на узкий подоконник. Тихо засмеялся Агван: как только покажется дорога, он увидит на ней отца. Скорее, скорее! Агван надавил на нож чуть сильней — и вдруг окно вскрикнуло, будто от боли, а осколки запрыгали по полу. Сразу же в избу белыми клубами влетел мороз.

Агван бросил нож и от страха заплакал, растерянно разглядывая острые зубья дыры. Как задержать зиму, ворвавшуюся в их дом?

Агван кинулся к печи, схватил заслонку, приставил к окну. Но пальцы сразу закоченели, а белый пар полз и полз в комнату. Агван все держал заслонку, не зная, что предпринять. Пальцы совсем застыли, и губы застыли, и слезы застыли, больно стянув кожу на щеках. Заслонка гулко упала. На полу от холода сгорбился дэгэл. Агван с трудом надел его, но не согрелся. И чтобы удрать от мороза, пополз под бабушкину кровать. Затаился, сжался. А мороз достал его и здесь, защипал лицо, ноги, руки — выгнал. Куда спрятаться? Огляделся растерянно. В глаза бросились мамины подушки: а что, если одной из них заткнуть дыру? Он схватил самую маленькую. Какая она легкая, теплая, уж она-то остановит злой холод. Сунул ее углом в зубастую дыру.

Медленно рассеивался по избе белый дым мороза.

Агван покосился на дверь, съежился: сейчас придет мама. Что она сделает с ним? Она сердитая. Он боится маму. Агван дрожал не останавливаясь, хотя мороз все-таки остался за окном, в избе его уже почти не видно, лишь над полом еще лениво ползает, прячется по углам. Зубы стучали. Агван потянул к печи застывшие руки, но печь была едва теплая. Где бабушка? Только она его может спасти, только она его всегда жалеет. Агван заплакал. Слезы сыпались из глаз и согревали щеки.

Вдруг сквозь слезы он увидел вспыхнувший на мгновение красный язычок огня. Обрадовался: он сейчас сам разожжет печку. Он видел, как мама с бабушкой укладывают поленья, как между ними суют свернутую в трубочки бересту. Потом дуют.

13

Улигер — бурятское народное сказание.

14

Дэгэл — бурятская шуба.