Страница 18 из 69
Все оживились сразу, вскочили на ноги, забегали, радуясь и удивляясь тому, что природа пришла им на помощь.
— Смелей, давай смелей! — кричал Володя, воздев к небу руки, словно готовился принять на себя всю тяжесть воды, которая обрушится сейчас на землю.
И тут зашумел дождь. Стянув с себя рубашки, подставляя спину и грудь струям воды, ребята, озаряемые молнией, бегали и приплясывали в каком-то непонятном танце, хлопая друг друга по голым плечам и спинам.
«Одна стихия сменила другую», — думал парторг и с улыбкой поглядывал на резвящихся парней.
— Евсей Данилович! — закричал Володя. — Идите к нам, а то простудитесь.
Он подбежал к парторгу и потянул его за руку, и сразу несколько парней, помогая ему, стали вовлекать Евсея Даниловича в свой круг, но тот, смеясь, отмахнулся:
— Потом, ребята, потом! Я вам и русскую спляшу, и камаринскую… А сейчас пора уходить…
Похватав рубашки, весело переговариваясь, они гуськом потянулись на майлу, к табору.
20
Было еще светло, когда Балбар пришел на площадку, где лежали его бревна.
С какими надеждами и с какой любовью он заготовлял этот лес два года назад!
Балбару вспомнилось, что на заготовку леса для постройки нового дома он потратил тогда дней десять. Колхозный шофер помогал возить, правление колхоза Балбара отпустило, все знали: парень жениться надумал, пусть строится, раз такое дело. И на трелевке помогли. Сколько радости было тогда у Балбара! Ему казалось, что каждый удар топора приближает его к счастью. Лучистые глаза Даримы как будто смотрели на него из-за каждого дерева…
«Она и тогда не любила меня. Дурак я! Да разве есть на свете любовь? — Балбар погладил бревно рукой и задумался. Вспомнил опять Дариму, ее злой, ненавидящий взгляд и последние слова, в которые она вложила все, что накопилось у нее в душе… — Напрасно приехал сюда. И лес этот… Какой из меня торгаш?»
Он вдруг сорвался с места и, не помня себя от ярости, охватившей его, стал быстро собирать сухие ветки, сучья и запихивать их под бревна. Да, он решил это сделать, решил! И ничто его не остановит теперь. Он все собирал и собирал сушняк, потом присел на корточки перед бревнами, нашарил в кармане спичечный коробок, но долго не мог зажечь спичку, отбрасывал одну за другой и ругался.
«Пусть все пропадет к чертям! Мне ничего не нужно!»
Трясущимися руками он поднес наконец зажженную спичку к смолистым сосновым веткам и отбежал прочь.
Огонь занялся не сразу, он медлил отчего-то, но когда густой дым обвил бревна и пламя стало пожирать их с треском, Балбару сделалось жаль и себя, и своего труда, и надежд, которые не оправдались. Каждая зарубка, каждая метка на этих бревнах уносила с собой прошлое… Он опять вспомнил Дариму. Горите, горите, бревна! Черт с вами!.. Если жить, то все надо начинать сначала!
Балбар немного успокоился: огонь не поднимался высоко, а горящие бревна лежали на расчищенной песчаной площадке. Но вдруг пламя, колеблемое слабым ветром, стало относить в сторону, туда, где лежал лес для колхозного клуба. Он обежал вокруг пылающих бревен, смятенно оглядываясь. А что, если придут люди? Что они подумают?
«Я жгу свое! Только свое жгу! — утешал себя Балбар, готовясь к ответу. — Вы меня прогнали? Что ж, я уйду. И памяти о себе никакой не оставлю…»
Верхние бревна уже догорали, но нижние дымились и гасли. Отсырели, наверно. Скорей бы они погасли, тогда Балбар сможет уйти отсюда. У него кружилась голова.
Балбар прилег на песке, чувствуя, как тепло от сгоревших бревен разливается вокруг него. Он укрылся курткой и незаметно для себя уснул, но сон его был зыбкий и тревожный. Балбар вздрагивал, шевелил губами, крича во сне: «Зачем? Зачем я это сделал?» Балбар очнулся и подскочил, будто его стукнули палкой. Он протер глаза и остолбенел. С двух сторон от сгоревших бревен, перепрыгнув через песчаную площадку, ползло по траве желтое пламя. Балбар метнулся влево и стал топтать ногами огонь, прихлопывать его курткой, пока не загасил. Потом кинулся в правую сторону, к клубным бревнам, и увидел, что одно из них, торчащее из штабеля, уже загорелось. Балбар беспомощно остановился, но, осознав вдруг весь ужас того, что может произойти, бросился снова неистово топтать огонь.
«Только не это! Только не это! — повторял он про себя в отчаянии. — Они подумают, что я нарочно. Они обязательно так подумают. А я не хочу, не хочу!»
Внезапно его осенила догадка. Он побежал за своим мешком, набрал в него песку, начал засыпать огонь то тут, то там. Бегая за песком и обратно, Балбар не чувствовал усталости. Он только тяжело дышал и проклинал себя за все, что сделал. Огонь, придавленный песком, иссяк, теперь осталось погасить это торчащее поперек штабеля бревно, под которым бойко горела щепа.
«Нет, нет!» — безголосо кричал Балбар.
Он снова стал набирать песок и опять сыпал его то сверху, то снизу, не замечая, как искры попадали на рубашку и обжигали грудь, плечи. Под струями песка пламя задыхалось, еще немного — и от него не останется никакого следа. Рубашка на Балбаре тлела, откуда-то снизу стрельнула искра и прилипла к материи. Балбар почувствовал, как ему обожгло живот, вскрикнул и, обхватив плечи, побежал. Рубашка горела.
Балбар бежал и никак не мог остановиться. Потом толстый сук сосны ткнул его в лоб и сразу оборвал бег. У Балбара потемнело в глазах, он свалился на землю.
И тут на лицо ему упали первые капли дождя…
21
Костер никак не мог разгореться. Дождь перестал, но везде стояли лужи, а с деревьев все сыпались капли, трудно было отыскать хотя бы одну сухую щепку.
Люди, возвратившись с пожара, молча стояли у дымного костра. Словно не рады ничему. Кто же обрадуется после того, что здесь случилось? Кое-как остановили кровь у Галана и отправили в Гангу на единственной машине. Старики, отменившие молебен, переругивались с Бальжинимой, который возился у костра. А тут, говорят, еще Балбар потерялся…
— Да… — Евсей Данилович покачал головой. — Куда же он мог деться? — и, вспомнив, как они с Балбаром расстались, вздохнул.
— От плохого человека жди плохое, — заметил Бальжинима, подкладывая в огонь смолистые шишки.
Старый Гатаб не сдержался:
— А ты бы вот взял до показал молодым хороший пример. А то все за нами приглядываешь.
— А что, я вам дорогу перебежал?
Они заспорили между собой, припоминая друг другу обиды, пока в их спор не вмешался Володя и не одернул Бальжиниму. Осторожно ступая по мокрой траве, к Володе со спины подошла Дарима и потянула за рукав.
— Иди сюда на минутку… — дрожащим голосом заговорила Дарима. — С Балбаром, наверное, случилось несчастье.
— Почему ты так думаешь? — удивился Володя и холодно добавил: — Не волнуйся, ничего с ним не случится.
— Ты послушай, когда Галан себе руку поранил, — торопливо рассказывала Дарима, — мы подумали, что Балбар виноват… Ну, и я очень грубо обошлась с ним, понимаешь? Я его прогнала… — голос Даримы задрожал сильней, и она сглотнула слезы… — Надо было не так… не так жестоко… — Она уже не сдерживаясь, заплакала, вытирая слезы кончиком платка.
— Да ну что ты? — Володя стал успокаивать Дариму. — Никуда Балбар не денется, сидит где-нибудь, спрятался…
Он произнес это и сам удивился своим словам: прятаться в мокром лесу? Зачем? Ведь уже ночь. Во всяком случае надо что-то делать, ведь скоро из Ганги за ними придут машины.
Володя направился к парторгу.
— Надо искать, — сказал Евсей Данилович твердо. — Сейчас же…
— Я пойду с ребятами.
Володя раньше всех оказался на площадке. Ядовитый запах горелых и размокших под дождем бревен ударил ему в ноздри. Потом из темноты зажженный факел выхватил угольно-черные кряжи на земле, кучки пепла, прибитого потоками воды, и уцелевшие, не тронутые огнем бревна. Что здесь произошло? Володя знал, что где-то здесь хранится лес для строительства нового клуба. Мысль о возможном поджоге поразила его. Он шагнул дальше, пересек площадку и увидел, как, отделяясь от светлого песка, в темноте высилась стена аккуратно сложенных бревен. Это и был клубный лес, как его называли в улусе. Володя осветил штабель — он оказался целым, лишь одно бревно, торчавшее снизу на весу, было слегка подпалено. И всюду — размытые кучи песка. Значит, тушили? — подумал Володя, возвращаясь к горелому лесу. А чей же это лес? Володя хотел подойти поближе к бревнам, но его нога поддела что-то мягкое, он нагнулся и при свете факела рассмотрел вельветовую куртку. Он поднял ее. Куртка была вся в песке, отяжелевшая от воды.