Синее око

— Ха-ха-ха! — Уже воды не слыхать, токарям весело.

— Ребятишки! — кричит Севочка. — Давайте Пашке темную сделаем. Этому рыбаку... Шины на его мотороллере все проколем... Или подсадим в его сундук нашей вахтерши кошку. Она там его рыбку пофарширует. Хватит Пашке рыбачить!

— А ты кому письмо-то, Рубин, писал? — Серьезный голос бригадира... — Ты чего от бригады скрываешь?..

— Я женюсь послезавтра, — говорит Рубин. — Как раз в субботу ходили в загс, теперь у меня испытательный срок, а послезавтра — всё... Амба!

— Вовочка женится!

— От дает!

— На ком?

— Кому такое счастье привалило?

Опять не слышно воды. Смеются ребята. Только у жениха голос как всегда ровный, чуть хриповатый:

— Когда Пашку в газету вывесили, я ходил смотреть. Мне там на фотокарточке понравилась Раиса Иванова. Да? Стихи тоже: «Мы говорим тебе сурово, понял? Не будь стилягой, Иванова». Я в тот же вечер в «Уран» на танцы. Да? У меня там дружинники ребята все знакомые. Попросил их, чтобы показали, если что... Две девочки пришли, похожие на фотографию... Одна оказалась Колышкина, другая литовка, Уркимайте или как-то так... Три недели она ни разу не пришла. А как пришла, я сразу почувствовал, что она... Биотоки сыграли свою роль, понял? Да? Я к ней — «разрешите вас!» А она: «Я не танцую». Я ей сразу свое удостоверение дружинника — раз! «Прошу пройти со мной». И увел ее с танцев. «Вас, говорю, вызывают в штаб»... Взял такси и привез ее в кафе «Буратино»...

— Качать жениха! — кричит Севочка Лакшин.

— Качать!

Вся бригада уже в одной кабине. Четыре пары ног топчутся вперемешку.

Плывут Широков и Францев. Паша уткнулся носом в затылок Широкову, будто спит. А затылок всё ниже, ниже... Сейчас скроется под водой... Скрылся.

Францев макнул лицо в море, прянул в сторону от Широкова. Тот вынырнул. Хотел на дно встать, нет больше сил тащить Пашу. Дна не достал.

Паша весь в брызгах. Лупит по воде.

— Ты плыви! — кричит он. — Ты олимпийский... Ты еще будешь... Тебе нельзя утонуть... Я сам. Я рабочий. Я — токарь седьмого разряда... Я сам...

Широков держит Пашу, тянет его к себе...

— Я тебя убью! — грозится он с ненавистью. — Ты держись за меня, сволочь, или я тебя покалечу!

Широков выгребает и злобится всё больше. Это в нем оживает прежняя, сработавшаяся за годы ярость победителя.

— Я вас всех... — шепчет Широков. — Я вас всех...

— Ты плыви, — говорит Францев, — я сам...

Широков уже не слышит его. Он опять глотнул воды. И вдруг достал дно. Он толкнулся о дно двумя ногами, выскочил из воды, упал на воду, опять выскочил...

— Живые!

...Широков волочит за собой Пашу. По мелководью. По болоту. По камышам. Он рвется к сухому, надежному берегу и задыхается и скрипит зубами и плачет: «Я вас всех...»

Они сидят на асфальте Приморской шоссейки. Широков поджал ноги. Паша прислонился к нему спиной. Ноги у Паши раскинуты, как неживые.

— ...А я плыл, знаешь, думал, уже не буду заниматься греблей... — Паша говорит тихо, ровно, и в голосе его еще как бы слышится скрип. — Я ведь это так только себя гонял, каждый день на одиночке по двадцать километров проходил, чтобы тебя победить. А зачем мне тебя побеждать? Я рабочий. Я и с завода ушел из-за гребли. Готов был по суткам из лодки не выходить... Сейчас плыл и понял... Если выплывем, думал, я сразу же на завод вернусь. К ребятам.

— Мы с тобой в парной двойке будем весной работать, — говорит Широков. — Мы их еще всех уделаем... У тебя есть гребок, ритм ты чувствуешь...

— Я бы без тебя утонул, — говорит Паша, — ты сильнее меня в два раза, а я плыву, и мне всё равно. Зачем мне за тобой гоняться? Я буду на заводе работать. В бригаде у Пушкаря. Ты мою девушку увез на «Волге». Я хотел с тобой рассчитаться, а когда плыл, понял, что всё это ни к чему.

— Это такую, что в голубеньких брюках? Это что, твоя девушка?

— Она не моя девушка. Я рабочий. А ты олимпийский чемпион. Ей хочется с чемпионом. Я бы, наверно, мог тебя победить, а теперь всё равно. Это всё не мое. Другое...

— Я с твоей девушкой ничего не имел. Мало ли кого я мог в машине подвезти? Ты ничего такого об этом не думай.

— Я об этой девушке слишком хорошо думал... Надо было иначе думать. А иначе я не мог.

Накатывает шкодовский грузовик. Широков стоит на шоссейке с поднятой рукой. Издалека слышно, как притормаживает машина.

Широков с одной стороны, шофер с другой приобняли Пашу, сажают его в кабину.

«Шкода» пахну́ла синим дымом, пошла в ту сторону, где над низкорослым издалека Ленинградом виден большой гриб Исаакия.

В калитке гребного клуба стоит Майка. Она видит всё разом: и грузовик «Шкоду» и «Волгу», и мотороллер, и олимпийского чемпиона Широкова, и перемазанный болотной слизью его костюм. Она видит Пашу Францева. Она понимает, что Паша в беде. Она еще не знает, как помочь ему, а только смотрит, как вылезает он из кабины, и в глазах у нее любовь, и готовность помочь, и даже радость самопожертвования. Она, как всякая женщина, хочет послужить своему любимому.

Паша через плечо Широкова смотрит на Майку. Она идет к нему и говорит:

— Павлуша... Павлушенька... Тебе больно, да? Ты мог утонуть, да? Тебе нужно скорее переодеться...

— Меня спас вот, Роман... — Францев опирается на плечо Широкова. — На воде он меня сильнее. А на суше неизвестно... — Паша улыбается.

— Ты сильнее всех на суше, — говорит Майка серьезно.

— Ну, корешки, — шофер машет рукой из высокой шкодовской кабины, — вам теперь надо тяпнуть по сто пятьдесят для согревания двигателей, а я поехал получать медаль «За спасение утопающих». Будьте живы!

«Шкода» пятится.

Паша и Майка стоят друг против друга. Майка говорит быстро и строго:

— Я тебя люблю, Павлуша. Я очень, очень перед тобой виновата. Я тебя очень сильно люблю. Я тогда еще не знала, что могу так любить.

Паша берет Майкино лицо в свои ладони, приближает его к себе и говорит своим новым, тихим голосом :

— Когда я сегодня хлебнул воды, а Широков тащил меня на спине, я думал про тебя, а еще про ребят и про свой цех. Я уже по сути дела был утопленник, всё, всё утонуло, только это и осталось. А смерти я так и не испугался. Я ее не почувствовал. Не поверил. Только про тебя думал и про ребят.

Майка ткнулась Паше в плечо. Плачет.

— Мало сырости, да? Еще нужно промокнуть? Идем переодеваться. — Широков открыл дверцу машины, ждет.

Майка помогает Паше идти.

...Вот уже все трое в машине.

— Ко мне сейчас поедем на квартиру, — говорит Широков, — у меня ванну примешь, как раз по пути, на Загородном бутылку возьмем. Нужно согреться.

— Нет, — говорит Паша, — бутылку мы возьмем и поедем в общежитие к ребятам. У них как раз смена кончилась. Знаешь, какие это ребята? Вот Майка знает.

Мотоцикл ЯВА загнан в кусты, но всё же виден с дороги. Идет дед с топором за поясом, с лесниковской бляхой на робе. Вот он заметил мотоцикл и крадется. Им руководит служебная рьяность, а может быть, это старческое любопытство.

Дед оглядывает мотоцикл, раздвигает ветки, идет дальше по лесу. Он останавливается под елкой и смотрит. Глаза у него голубенькие, дальнозоркие, от старости замутились слезой.

Он видит парня и девушку. Они стоят над рыжей от солнца речкой, держатся за руки.

Дед выходит к ним и наказывает сурово:

— Костер разводить будете — чтобы погасили! У меня тут пятнадцать кварталов у обходе. Усякий теперь у лес норовить. Хто костер запалить, а хто так побалуеть. Дело молодое, хто мотоцикл покупаеть, а у кого средств нет, тот пеший топаеть... А мне лесоохрану нести...

— Неси, неси, дед, — говорит Паша Францев. Это он привез Майку в лес.

— Вы не бойтесь, дедушка, — говорит Майка, — мы ничего плохого не сделаем вашему лесу.