Страница 73 из 127
— Не должен?.. Но — может?
Колька таращился на мать, та — на него.
— Спокойной ночи, — сказал он потом.
Подскочил к матери, чмокнул ее в щеку, исчез.
Мария Самсоновна долго еще не двигалась с места: глядела на закрытую дверь, а видела недоумевающие глаза сына.
Маша вечно чувствовала себя перед сыном неловко.
Такое же необъяснимое ощущение скрытой, неотчетливой вины было у нее всю жизнь перед собственным отцом.
У сестренки, между прочим, ничего подобного не наблюдалось; Галка с детства была лишена каких бы то ни было комплексов.
Правда, когда Маша вышла замуж и они с Валерой стали жить отдельно, чувство вины исчезло и возникало вновь лишь очень ненадолго — при посещениях родительского дома.
Маша изумлялась: теперь она уже совершенно точно не могла быть ни в чем виновата, да и отец подобрел к старости…
Но вот родился Колька, быстренько подрос, стал строго глядеть на мать совершенно дедовским взглядом, и Маша опять почувствовала себя виноватой неизвестно в чем; на этот раз в своей собственной уютной квартирке.
Словно не она была старше Кольки, а наоборот.
Странно сказать, но и теперь, в тридцать лет, этой хрупкой женщине было спокойнее знать, что в семье есть кто-то мудрее и ответственнее ее.
Валера, ее ровесник, никогда не был для Маши главой семьи; бесконечные разъезды, перелеты, тренировочные сборы ставили его особняком. Он был ей верным мужем. До копейки отдавал все, что зарабатывал, — получалось немало. Она была с ним, в общем-то, счастлива. И все же, по чисто женскому счету, Маша ощущала Валеру скорее сыном, чем мужем, причем даже не старшим сыном — опорой семьи, а не то средним, не то младшим — отрезанным ломтем.
Возникал Валера — и сразу оказывался в центре внимания.
Потом он вновь исчезал, и она оставалась вдвоем с Колькой — и по сыну, как по компасу, выверяла и свое поведение, и курс, которым плыла их небольшая семья.
Когда Валера вернулся в тот вечер домой, сын уже крепко спал.
Будить его Маша не разрешила.
На другой день, ранехонько, команда улетала на матч — никакого разговора отца с сыном состояться, естественно, не могло.
Возвратился Валера три дня спустя, ночным самолетом.
Зато следующие за возвращением денечки были у него полностью свободными.
И очень кстати: можно было не только отдохнуть, но и отпраздновать свой день рождения.
Это был главный для семьи день в году.
Маша родилась в августе — кого в гости позовешь, когда город все равно что пустой? Тортик какой-нибудь скромный, бутылочка шампанского, фруктовый салат — все дело.
День рождения Валерия Федоровича отмечали знаменито.
Приглашалась футбольная элита: начальство — с супругами, остальные поодиночке: места не хватило бы.
И то: под длиннющую, еще бабушкину скатерть запихивали все столы и столики, имевшиеся в наличии, Колькин в том числе.
Родственников звали назавтра, на «черствые именины».
Кроме спортсменов, постоянно приглашенными считались две Машины сослуживицы, Шура и Саша, — их нарочно обозначали так, чтобы не путать.
Допуская девушек к торжественному застолью, Валера оказывал любезность жене — праздник делался отчасти и ее праздником тоже; кроме того, присутствие незамужних, непритязательных и миловидных хохотушек сильно поднимало тонус мужского большинства компании.
Гости приносили подарки; Валерий Федорович подарки любил — это было общеизвестно.
В тостах льстили хозяину безбожно. Валера понимал, что он — далеко не Пеле, но в дни рождения верил почему-то восхищенным оценкам своей персоны.
Танцевали, сдвинув столы и закатав до половины палас.
Курили преимущественно дамы.
И на этот раз все было как обычно, если не считать того, что отсутствовал Колька: он заранее предупредил мать.
На всякий случай, он вообще ушел из дому раньше, чем проснулся отец, отсыпавшийся после долгого рейса.
Маша шум поднимать не стала: может, так правильнее: взрослые гуляют — зачем ему? Встревожилась, конечно, в глубине души.
Валерий Федорович надулся было, но невидимая стена, вставшая между ним и сыном в день матча, приглушила обиду.
Тем более отца Колька поздравил. На кухонном столе была обнаружена красочная открытка с надписью синим фломастером:
поздравляю днем рождения николай
Повертев открытку, Валера горделиво фыркнул: чем-то она пришлась ему по душе — может быть, телеграфным стилем или «взрослой» подписью?
Гости на отсутствие Кольки внимания не обратили, только Шура и Саша выразили пламенное желание расцеловать бутуза, но, узнав, что Кольки нет дома, сразу же утешились.
Еще о Кольке спросил запоздавший Петя Синицын, но у Пети имелась на это своя, особенная причина.
Он рассчитывал встретить здесь сегодня младшую сестру хозяйки; несколько раз видел он девушку, вместе с Машей, на стадионе, но знаком не был, а тут вроде представлялся случай провести с ней целый вечер.
Из-за этого только принял Петя приглашение; Фролова он терпеть не мог, считал Валеру обузой для команды, и ссора в парке, о которой вспомнил Колька, отнюдь не была случайностью.
Хозяин дома, тоже не склонный к компромиссам, пригласил Синицына исключительно потому, что не пригласить не мог: Петя был классным футболистом, а элита за столом у Фролова должна была быть вся, в полном составе.
Петя надеялся посидеть с Галей рядышком, потанцевать, побеседовать и, в зависимости от того, как пойдут дела, договориться, может быть, о встрече на нейтральной территории.
Увидев же, что Гали нет, и желая выяснить, где она, Петя никак не хотел в то же время, чтобы вопрос его выглядел нарочито, и начал поэтому издалека.
— Что-то не все семейство в сборе, Мария Самсоновна, — сказал он, вручая хозяйке три бледно-розовые гвоздики. — Где же наш друг Колька?
— К приятелю пошел, заниматься — у них контрольная завтра.
— Та-ак… А Галина Самсоновна?
Маша бросила на футболиста быстрый взгляд.
— Галка — в командировке.
Она умчалась ставить гвоздики в воду. Синицын ей нравился; кстати, он единственный принес сегодня цветы, и проявленный молодым человеком интерес к сестре обрадовал Машу: Галку пора было выдавать замуж.
Петя развел руками, кивнул грустно; больше ему тут делать было нечего.
Вернулся Колька ближе к одиннадцати — тошно стало слоняться по улицам.
Он рассчитывал незаметно проскользнуть к себе и забраться в постель, но в коридоре натолкнулся на начальника команды Генриха Свияжского.
— Кого я вижу! — дурашливо заверещал Генрих и, недолго думая, подбросил мальчугана так нерасчетливо, что хохолок Колькиных волос оказался выпачканным известкой. — Наш талисман явился! Ты где пропадал, ненаглядный мой?!
Не выпуская Кольку из рук, он внес мальчика в столовую и поставил прямехонько на отодвинутый к дверям стол.
Танцы были в разгаре, но появление Кольки заметили; раздались приветственные возгласы.
— Принимай гостя, Валера! — не меняя регистра, продолжал трубить Генрих. — Штрафную ему, штрафную! Я чокнуться желаю с твоим наследником!
Валера, как всегда, пил вровень со всеми и, как всегда, не пьянел. Он мигом сообразил, чего налить сыну: плеснул в стопку «сухарика» и долил доверху пепси-колой.
— Держи! — Свияжский торжественно вручил стопку Кольке. — Теперь попрошу мою рюмку. Так! Ну, Колюха, давай выпьем за уникального футболиста, гордость команды, а попросту говоря — за нашего дорогого и горячо любимого Фролова Валеру! За папку твоего! Ура!
Размашисто тюкнув рюмкой по Колькиной стопке, он сразу же и выпил.
Колька как стоял, так и остался стоять.
— Ты чего? — изумился Генрих. — Пей, не бойся, это же пепси! Отец наливал…
— Я не хочу, — тихо сказал Колька.
— Ну чего пристали к ребенку! — вступилась натанцевавшаяся Шура. — Бедненькому давно спать пора.