Решающий шаг

Да и почему бы, собственно, не кутнуть? Скупостью Федор Иванович не страдал, деньги у него как раз имелись — прогрессивку получил, вот она, тепленькая, — прогрессивка уходила обычно на расходы под рубрикой «сам знаю на что», — и он решил развернуться.

Пусть запомнится девочке, пусть.

В обеденный перерыв Федор Иванович стал прикидывать, как правильнее ему завтра одеться. Над костюмом размышлять особенно не приходилось, приличная пара у Рябова всю жизнь была только одна, но костюм — полдела. Надо было подобрать соответствующие этому непонятному случаю рубашку, галстук… Следует ли выглядеть солидно в таком легкомысленном месте?

Варьете…

Попутно вскочила в голову нелепая мыслишка: вдруг засекут… «Так не с кем-нибудь, с дочкой, — успокоил себя Федор Иванович. — Хе-хе!» — он даже руки потер, представив себе, в какую лужу сядет неведомый злопыхатель.

На третий день он окончательно созрел и готовился к вечеру с известным подъемом.

Совещание провернул в два счета. Примчался домой. Есть не стал, чтобы сберечь аппетит. Заказал на восемь тридцать такси — в служебной машине Рябов ездил исключительно по служебным делам. Весело напевая, принял душ. Побрился — второй раз! Тщательно причесался.

Ксения Петровна наблюдала за мужем с раздражением, плохо скрываемым под личиной иронии. Вполне современная женщина, усталая, даже измотанная, пожалуй, она давно уже не любила Рябова и лишь по инерции исполняла роль семейного деспота — кто-то же должен! На самом деле именно тихое существование в недрах семьи стало для нее блаженством. По утрам, когда муж и дочь спали и в квартире царила уютная тишина, она любила постирать мелочи, рубашки Федора Ивановича, заветные тюлевые занавески. Продолжая наслаждаться тишиной, она пила кофе и готовила всем завтрак, потом не торопясь шла до автобуса, а потом… Потом вздымался штормовой вал очередного рабочего дня, обрушивавший на нее новые тонны нервных тревог; даже в обед не было перерыва: пробежаться по магазинам, купить что-нибудь, на вечер, на завтра — покупки можно было хранить в холодильнике, приобретенном, по просьбе женщин, заботливым месткомом.

Она и в обычные дни имела основания завидовать беззаботному существованию дочери, а сегодня суетня, затеянная словно нарочно, особенно раздражала ее. Как им все просто, все легко… Ксения Петровна сожалела уже о легкомысленно данном согласии отпустить дочь и мужа вдвоем. Искоса поглядывавший на супругу Федор Иванович не сомневался, что, если бы речь шла только о нем одном, она нашла бы, к чему придраться, и… Но главным заинтересованным лицом была Люда.

Причесываясь, Рябов улыбался — в душе.

Такси подали минута в минуту, а это всегда хорошее предзнаменование. Федор Иванович открыл дверцу, пропустил дочку вперед, лихо подсел к ней на заднее сиденье и неожиданно почувствовал себя моложе. Вяло плюхаясь каждое утро рядом с водителем служебной машины, он ничего подобного не испытывал.

Ощущение было приятное.

В вестибюле гостиницы «Двина» гостей встречал директор ресторана. То есть не то чтобы специально встречал, нет-нет, сказать так было бы преувеличением, но директор стоял на пути, по которому непременно надо было пройти посетителям, неторопливо беседовал с какой-то владетельной особой женского пола, а сам зорко поглядывал по сторонам.

Не имея понятия, в каком углу холла находится дверь в ресторан, Федор Иванович спросил об этом у директора, и тот любезно указал направление, осведомившись при этом о фамилии. То есть он не спросил прямо, такого, конечно, быть не могло, а исподволь, намеком, поинтересовался — как, дескать, у вас вообще… с билетами? Тогда Федор Иванович сказал, что он — Рябов и что ему… «Какжекакже!» — провозгласил директор и улыбнулся так широко, словно облагодетельствованный им клиент был то ли его любимым детищем, то ли фантомом, собственноручно созданным директором из ничего. «Какжекакже, билетики вам оставлены. У входа стоит столик, а за столиком администратор…» По этим словам Федор Иванович, собственно, и определил, что перед ним сам директор, а определив, немало порадовался тому обстоятельству, что в наших ресторанах стали появляться и такие вот обходительные, рачительные хозяева.

Надо заметить, что Федор Иванович с того самого момента, как у него приняли заказ на столик, побаивался, как бы с него не потребовали… взаимности. Мы тебе, к примеру столик, а ты нам — ящичек орешков в шоколаде, уж будь так любезен… Но директор ресторана ни на что подобное не намекнул, и это обрадовало Рябова еще больше.

У самого входа в ресторан стоял стол — директор не обманул, — и едва Федор Иванович заявил, что он Рябов и ему… «Какжекакже! — воскликнул сидевший за столиком бледный молодой человек и как будто даже привстал немного. — Вам оставлен лучший столик, прямо против сцены», — и он протянул гостю билеты с номером 37, а когда Федор Иванович спросил, сколько он обязан, молодой человек назвал какую-то смехотворную сумму, и Рябов вновь был приятно удивлен.

А в дверях уже осклабился толстый швейцар, даже фуражку с галуном вроде бы приподнял с лоснящегося лба, и, когда Федор Иванович доверительно сообщил ему, что они идут в варьете, и показал билеты, швейцар любезно профыркал «какжекакже!» и сделал непередаваемый жест в сторону гардероба. Там, тоже пришептывая «какжекакже!», почтенный хромой гардеробщик мигом принял их с Людой легкие пальто; номерок Федор Иванович заботливо упрятал в карман.

Приведя в порядок прически, отец и дочь стали подниматься по крутой лестнице, уставленной вьющимися растениями и устланной красивой ковровой дорожкой. Они миновали середину лестничного марша, и до них стал доноситься приятный рокот большого собрания сдержанных, хорошо воспитанных людей. Они добрались до верха, и гигантский зал ресторана открылся перед ними во всем своем великолепии.

Оглядеться времени не было. Им навстречу устремилась миловидная дама в форменном костюме — ее можно было бы принять и за стюардессу, если бы не кружевное жабо и отнюдь не летные габариты. Дама пожелала взглянуть на их билеты, и Федор Иванович тотчас догадался, что перед ними не кто иной, как метрдотель.

«Какжекакже!» — низким контральто исполнила дама; гордо, но вместе с тем и приветливо покачивая бедрами, она пошла вперед, взглядом пригласив гостей следовать за собой.

Столик, к которому она подвела Рябовых, и впрямь находился как раз напротив сцены и был таким нарочито лучшим в зале столиком, что Федор Иванович и Люда, не сговариваясь, почувствовали себя неуютно. А тут еще кавказские люди, в изобилии восседавшие по соседству в обществе крашеных блондинок в платьях с золотыми поясами, стали кидать в сторону Рябовых целые гроздья завистливых и липких взглядов, хотя, ей-богу, их столы были расположены если и хуже столика номер тридцать семь, то разве самую малость.

— Папа, я не хочу здесь сидеть, — сказала Люда.

— Д-да, тут как на лобном месте, — задумчиво произнес Федор Иванович. — А где бы ты хотела? — спросил он, озираясь по сторонам.

— Вон там, сбоку, у стены, за колонной, есть свободный столик. Может, поменяем?

— А что, это мысль, — Федор Иванович вновь оценил рассудительность дочери. — Посиди минутку, сейчас узнаю.

Он подошел к метрдотелю, извинился за то, что вторично ее беспокоит, и передал желание дочери.

— Вон тот? — не поверила дама своим ушам. — В углу? Но этот столик не обслуживается, он у нас резервный.

— Может быть, в порядке исключения… — намекнул Федор Иванович, избалованный оказанным ему приемом.

— Вы же оттуда ничего не увидите.

Срок действия «какжекакже» явно истекал.

— А есть на что поглядеть? — мило пошутил Рябов.

— Еще бы! — Метрдотель улыбнулась так кокетливо, словно сама собиралась выступать в программе. — Ну, что же, садитесь в уголок, раз вам так хочется. Я скажу, чтобы вас обслужили.

Рябов поблагодарил, и они с Людмилочкой заняли уютный столик за колонной, и сидели там, как в ложе, и видели всех, а на них не глазел никто, и они дружно закурили, и молодой долговязый официант, жертва акселерации, долго принимал у них заказ, и каждый раз, как Федор Иванович спрашивал его мнение о каком-нибудь блюде с особо замысловатым названием, трагическим шепотом сообщал, что он не в курсе, ибо работает всего лишь первый день, и Рябов с Людой весело смеялись, и завершили все-таки свой праздничный заказ, и официант удалился, а в зале немедленно пригасили свет, словно программа не начиналась исключительно потому, что они не успели выбрать меню для своего ужина.