В Речи Посполитой

Итак, магнат не подчинялся никому и делал что хотел. А с него брали пример все, кто мог это себе позволить. Но не следует думать, что все шляхтичи стали игрушкой магнатов. Не такая это была публика! Во-первых, какие-то шляхетские семьи, в том числе и те, где обедневший шляхтич сам работал в поле, сохранили хоть какую-то экономическую самостоятельность. А во-вторых, и польский гонор кое-чего стоил! Если шляхта или часть ее считала себя обиженной, она тут же объединялась в «конфедерации». Это были временные объединения вооруженных шляхтичей, отстаивавших свою позицию силой. Случалось, что возникало одновременно две конфедерации, враждовавшие друг с другом, и их участники выясняли отношения в вооруженных схватках. Словом, господствовало «кулачное право» — право сильного. В Европе это было в рыцарские времена. В Польше «кулачное право» восторжествовало в XVIII веке. Что это было плохо для евреев — ясно, но об этом мы еще поговорим. А пока укажу на одну деталь, важную для дальнейшего. В обстановке «кулачного права» магнаты, естественно, заводили свои вооруженные силы, иногда в несколько тысяч человек. Так вот, на службе у магнатов, в правобережной Украине, оставшейся в составе Речи Посполитой, состояли полки надворных казаков, то есть казаков украинских, находившихся на частной службе.

Глава XXVII

Анархия и экономика

А между тем на дворе стоял XVIII век — времена уже довольно культурные. В Европе (и в послепетровской России) уже проводили целенаправленную экономическую политику. Господствующим экономическим учением с XVII века считался меркантилизм. Суть была в том, что надо больше продавать за рубеж и меньше покупать за рубежом. И убеждения тут недостаточны, нужно вмешательство государственной власти. Она должна ограждать внутренний рынок или высокими ввозными пошлинами, или даже прямым запрещением ввоза того, что можно производить в стране. Экспорт же следовало поощрять.

Напоминаю Вам, дорогой читатель, что производство предметов роскоши и торговля ими имели тогда неизмеримо большее экономическое значение, чем позднее. Вот характерный пример эпохи меркантилизма. Знаменитый министр финансов Людовика XIV («короля-солнце») Кольбер (вторая половина XVII века) считал задачей первостепенной важности организовать во Франции производство зеркал и кружев, чтобы избавиться от разорявшего Францию импорта этого добра из Венеции. В ход было пущено все — и технический шпионаж, и вся сила могучего государственного аппарата для борьбы с контрабандой. Были организованы поддерживаемые государством мануфактуры, технические школы (в том числе и для женщин-кружевниц). Были привлечены лучшие научные и художественные силы Франции. Король Людовик XIV лично участвовал в рекламной кампании — пропагандировал французские зеркала и кружева и демонстративно пользовался только ими. И Кольбер своего добился — импорт из Венеции сократился. Появилась своя продукция, не хуже венецианской. Так же действовали и в других странах.

На улицах Берлина в начале XVIII века без лишних слов раздевали женщин, одетых в платья, сшитые из иностранных тканей. И если сегодня экономисты придерживаются иных воззрений, то следует помнить, что речь у нас идет о временах «первоначального накопления» и мануфактурной (домашинной) промышленности. Фабрик тогда еще и в Англии не было. Для того времени эта система была прогрессивна. Способствовала росту отечественной промышленности, основанию новых мануфактур, иногда при прямом участии государства. Но тут, еще раз подчеркиваю, нужна была сильная центральная власть[48]. А в Речи Посполитой и духа ее не было. И Польша оказалась единственным, кажется, европейским христианским государством, где меркантилизмом и не пахло.

До «потопа» польская промышленность была на среднем европейском техническом уровне. Во время «потопа» она очень пострадала — это естественно. Теперь она нуждалась в протекционизме более, чем где-либо в Европе (протекционизм — защита внутреннего рынка от иноземных товаров, важная часть меркантилистской политики). Но страной безраздельно правило дворянство (шляхта). И им было плевать на экономические учения. Им требовалось много предметов роскоши, получше и подешевле. Тем более что постепенно, в середине XVIII века, снова удалось наладить экспорт сельскохозяйственных продуктов, и хоть какие-то деньги появились. А ведь всякие запретительные меры удорожили бы правящему классу товары. Очень часто шляхтич и его жена хотели одеваться по парижской моде, украшать дом бельгийскими или французскими гобеленами и майсенским (саксонским) фарфором, пить импортные вина, глядеться в венецианские зеркала и т. д. Для этого они готовы были выжать из своих крестьян последнее. О платежном балансе Польши и прочих подобных вещах никто не думал.

Справедливости ради укажу, что во второй половине XVIII века[49], в десятилетия, предшествовавшие Великой французской Революции, концепции меркантилизма начинают устаревать. В самых передовых странах Западной Европы окрепшая буржуазия не нуждается уже в опеке властей и начинает тяготиться ею. Появляются учения, требующие свободы торговли, а не государственного ее регулирования (во Франции — физиократы, в Англии — Адам Смит)[50], однако «окрепшая буржуазия» — это явно сказано не про Польшу.

Но и помимо всего этого, «кулачное право», воцарившееся на просторах Речи Посполитой, не содействовало экономическому процветанию страны. Понятно, что отсутствие твердых правовых гарантий и стабильности уже само по себе мешало экономическому развитию: никто не делал чего-либо в расчете на длительную перспективу, все жили сегодняшним днем. Феодальная верхушка, единственный класс, чувствующий себя относительно уверенно, экономикой за редкими исключениями не занималась. Они только проматывали выжатое из низов. А более всего «беспредел» ударил по евреям.

Глава XXVIII

Евреи и анархия

Как мы помним, «потоп» очень сильно прошелся по евреям. Многие погибли, другие обнищали. Прервались торговые связи — погибли целые общины. Но миром кончаются войны. И могли бы возродиться евреи Речи Посполитой. Если бы не анархия, установившаяся там, не господство «кулачного права».

Вот рассказ XVIII века. Один весьма состоятельный еврей арендовал гостиницу у большой дороги. И все бы было хорошо, если бы его все время не обворовывали. Кому было ловить воров? Один раз он все-таки попробовал добиться справедливости. Он заказал для своего заведения партию голландской селедки в Данциге (Гданьске). От Данцига бочки с селедкой везло по Висле польское речное судно. И капитан (он же владелец) той баржи присвоил себе половину товара. Так как отправителем была немецкая торговая фирма в Данциге, то все документы были в порядке. И еврей попытался добиться справедливости через суд. Суд признал его правоту. Но лихой капитан баржи плевать хотел на решение суда. Не отдал селедку и все тут — возьми ее силой, еврей, если сможешь. Я специально взял рассказ без всякого драматизма. Тысячи таких случаев насилия происходили по всей Речи Посполитой. Это, конечно, губило экономику. И в конечном счете и та баржа останется без грузов, «но ведь это будет потом». А пока капитан бесплатно получил селедку! Кстати, тот еврей, арендатор гостиницы, в конце концов разорился от бесконечного воровства его имущества. Одна из множества подобных историй тех лет.

Но не менее страшно для евреев было отсутствие протекционизма (см. предыдущую главу). Города и местечки жестоко страдали от безработицы. Лишь редко перепадала теперь местному ремесленнику работа, обычно малоквалифицированная и скудно оплачиваемая. Пан предпочитал заграничное, хлоп, задавленный эксплуатацией, ходил в лохмотьях. Украинский историк Грушевский удивлялся (по другому поводу) выносливости евреев, которые выдерживали любую неблагополучную ситуацию. И евреи как-то держались, но жили бедно. Впрочем, еврейская торговля держалась лучше ремесла, и даже крупная торговля отчасти сохранилась.

48

В России во времена Петра I власти самым энергичным образом вмешивались в сферу экономики. Сильный аппарат государства основывал разнообразные мануфактуры, некоторые из них передавал позднее частным лицам. Владельцам мануфактур предоставлялись разные льготы по части налогов и ссуды, их ограждали от иностранной конкуренции. Власти заботились о техническом образовании. Специфика России была в том, что за владельцами мануфактур закрепляли крепостную рабочую силу.

49

То есть лет через сто после Кольбера.

50

У сторонников экономического либерализма нашлась хорошая ученица — Екатерина II. Она усвоила их идеи о рыночной саморегуляции и довольно последовательно проводила политику экономической свободы, т. е. минимального вмешательства государства в экономику. Тут надо, однако, напомнить, что Россия уже достигла тогда (через полвека после эпохи Петра I) достаточно высокого по тому времени уровня развития. И конкуренция стала для русской промышленности полезна. Екатерина в этих делах хорошо разбиралась. И переписывалась с видными тогдашними учеными вовсе не только в поисках популярности, как утверждали ее многочисленные недоброжелатели начиная с Пушкина и Герцена.