Тайный узел

– Похоже на самоубийство, – пробормотал майор Щелкунов, продолжая осматривать тело бывшего предпринимателя. – Конечно, врач бы здесь разобрался лучше меня, но кроме следов от повешения я не вижу на теле ни синяка и ни единой царапины, что указывало бы на возможное сопротивление. А это значит, что его не было.

– Следов? – заинтересованно переспросила Зинаида, вспомнив, наверное, что-то из своей следственной практики.

– Ну да, следов насилия не вижу, – ответил Щелкунов, не понимая пока, отчего у Кац возник такой вопрос. – Вот только от веревки следы.

– Их что, несколько? – снова спросила Зинаида, подходя к трупу и наклоняясь над ним.

– Два… Вернее, две полосы, – уточнил Щелкунов. – Видишь: одна полоса идет поперек шеи горизонтально, а другая – наискосок, снизу вверх… Стоп, – посмотрел Виталий Викторович на Кац. – Ты хочешь сказать, что его сначала задушили, а потом, уже мертвого, повесили, имитируя самоубийство?

– Это не я хочу сказать, – усмехнулась Зинаида. – Это вы сами только что сказали.

Зинаида немигающе смотрела на своего начальника. И опять, похоже, думала не о том, о чем следует размышлять на месте преступления.

Последовало молчание, которое первым прервал Щелкунов. Вот Виталий Викторович думал как раз о том, о чем положено думать при проведении следственных действий.

– Будем иметь в виду, – слегка нахмурившись, произнес он. – Так или иначе, все станет ясно, когда тело осмотрит криминалист. Дождемся компетентного заключения судебно-медицинской экспертизы, а там поглядим, самоубийство это или… совсем наоборот. – Виталий Викторович снова помолчал, после чего обратился к стоящему около него Сабирову: – Как его звали, не подскажете?

– Кого? – не сразу понял вопрос Марат Ренатович.

– Покойного, – мотнул головой в сторону трупа Щелкунов.

Марат Сабиров пожал плечами.

– Я не знаю, – изрек он. После чего посмотрел на Стрешнева. – Знаком я с ним не был. Вот Геннадий Васильевич знает…

– Его звали Модестом Вениаминовичем Печорским, – промолвил Стрешнев тоном, каким говорят заупокойные речи.

– Вы хорошо его знали? – обернулся в его сторону Виталий Викторович.

– Не особо, не приятельствовали, – последовал ответ в том же минорном тоне. Кошки в душе по поводу кончины Печорского у Геннадия Васильевича не скребли. Хотя самоповешение хозяина соседской квартиры было из разряда событий малоприятных. Вот разве что случившееся заставило задуматься о бренности бытия: живешь так себе, ни о чем плохом не думаешь, а оно разом все может поменяться. – Так, здоровались. Иногда перекидывались парой ничего не значащих фраз. Он был человеком не нашего круга, и у нас не было общих интересов, – добавил Стрешнев уже иным, обычным тоном.

– Ну какое-то общее впечатление о нем вы могли для себя составить? – вступила в разговор Зинаида, внимательно рассматривающая обстановку в зале, однако прекрасно слышащая разговор своего начальника с хозяином соседней квартиры.

– Трудно что-либо сказать… Но мне всегда казалось, что он был человеком себе на уме, – немного поразмыслив, произнес Стрешнев. И в некоторой задумчивости добавил: – Кажется, покойный был из той породы людей, которые никогда не расскажут вам о своих планах, даже будь вы самый лучший их друг.

– То есть ваш усопший сосед был человеком закрытым, – то ли спросил, то ли констатировал факт майор Щелкунов.

Геннадий Васильевич понял последнюю фразу майора милиции как вопрос и не очень решительно ответил:

– Не то чтобы закрытый… – Стрешнев опять немного подумал. – Скажем так: он был человеком, не пускающим никого дальше передней. По крайней мере, мне так показалось, – добавил начальник городского управления связи.

– Ясно, то есть он держался на расстоянии, – понял, что хотел сказать Стрешнев, Виталий Викторович.

– Можно и так сказать. В какой-то степени это понятно, ведь он был успешным предпринимателем. Деньги у него водились. А они всегда требуют какой-то осторожности. А уж в наше неспокойное время тем более.

– А чем он владел, можете сказать?

– Двумя магазинами и коммерческим рестораном.

– А что вы можете рассказать о его супруге?

– О ней могу сказать еще меньше, – промолвил Геннадий Васильевич. – Ее зовут Нина. Отчества, простите, не знаю. Она вроде бы из эвакуированных.

– А откуда именно?

– Не могу вам сказать точно. До того как вышла замуж, жила одна в каком-то общежитии на окраине Казани. Как-то пожаловалась моей жене, что голодала, перебивалась какими-то разовыми заработками. Потом каким-то образом сошлась с Печорским и вышла за него замуж. Что в итоге? Он получил молоденькую супругу, младше его на тридцать с лишним лет. А она – состоятельного человека, способного без труда ее прокормить и приодеть.

– То есть получается, что это был брак по расчету? – быстро глянул на Стрешнева Виталий Викторович.

– С уверенностью сказать не могу, – после довольно продолжительного молчания промолвил Геннадий Васильевич. – Может, у них была и любовь… Поначалу они вроде бы неплохо жили. Все время были вместе. Модест Вениаминович был человеком небедным, на супругу не скупился: украшения ей дарил разные, одевал ее с иголочки.

– А потом что-то изменилось? – поинтересовался Щелкунов.

– Да по-всякому случалось… Жена мне рассказывала, что в последнее время они не очень-то и ладили, – ответил Стрешнев. – Я и сам Модеста не раз хмурым встречал.

– А ваша супруга сейчас дома? – посмотрел на него Виталий Викторович.

– Конечно, а где же ей еще быть? – последовал ответ. – Там и гости, и она… Праздник все-таки.

– Мы тут немного осмотримся, и я чуть позже с ней поговорю, вы разрешите? – продолжал смотреть на Геннадия Васильевича майор Щелкунов, и можно было подумать, что это не офицер милиции, а сама вежливость и тактичность в образе милиционера. Откажи Стрешнев – и такой встрече не бывать!

– Хорошо, – бесцветным голосом произнес Геннадий Васильевич, пожимая плечами, совершенно не понимая, зачем майору милиции понадобилось его разрешение на разговор с супругой, когда служитель правопорядка волен расспрашивать кого бы то ни было согласно служебной необходимости и по собственному усмотрению.

– Вы заметили, товарищ майор, что в квартире не наблюдается никакого беспорядка? – снова подала голос Зинаида.

– Хотите сказать, что Печорский все же сам повесился? – остро глянул на младшего лейтенанта Щелкунов, жестом давая понять Стрешневу, а вместе с ним и Сабирову, что их присутствие в квартире Печорского уже необязательно.

Едва кивнув, оба незамедлительно и с немалым облегчением вышли из квартиры.

– Нет, – не задумываясь ответила Зинаида. – Хочу лишь сказать, что убийца или убийцы либо знали, где в квартире лежат деньги и самое ценное, поэтому не стали нигде рыться, либо гражданина убили по иным причинам. Если, конечно, убили.

– Вот ты к чему, – в упор посмотрел на Кац Щелкунов. За непродолжительное время ее службы в отделе Зинаида многому научилась, а главное – она обладала особенностью видеть детали, которые нередко пропускали даже иные оперативники. Говорят, что женщины наблюдательнее мужчин, это как раз про нее. – Значит, ты не можешь с уверенностью сказать, что это было: убийство или самоубийство.

– Сомневаться для следователя – вещь полезная и обязательная, – изрекла Зинаида тоном наставника, но не строгого, а доброго и участливого. – И убийство это или самоубийство, будет известно наверняка после проведения медицинских и криминалистических экспертиз и написания по ним заключений. Но вот этого, – протянула она Виталию Викторовичу листок бумаги, – не принять во внимание никак нельзя. Этот листок лежал на комоде на видном месте под серебряным портсигаром.

Щелкунов взял из рук младшего лейтенанта листок бумаги и прочитал вслух:

– «Прошу в моей смерти никого не винить. Ухожу из жизни добровольно, прощайте. Модест Печорский».

Внизу стояла неразборчивая подпись, различить в которой можно было только начальную букву «П».