Страница 18 из 21
Я выдыхаю, нахожу блокнот и выписываю:
«Ножницы.»
Ди приносит всё, что мне необходимо, и позволяет закрыться в душевой.
Она находится в коридоре. Внутри никого нет, должно быть, все ещё на занятиях. И это отлично.
Немного неловкая подробность, но вместе со школьной формой и учебниками директор передал мне ещё и целый пакет уходовых средств. Причём, все элитные (поняла по сдержанным тонам и минимум надписей и обещаний на упаковке, просто название, просто состав, а сами баночки стоят, должно быть, больше велосипеда, который был у меня в детстве). Шампунь, бальзам, маски для волос, гель для душа, щётка для тела, крема, масла, спреи и небо знает что ещё.
На чёрном мраморном столике лежат ножницы, в углу — красный рюкзак с нижним бельём.
После душа я стою обнажённая, тёмные волосы прилипли к спине и не закрывают лицо. Лицо, которое мне всё ещё не нравится. Несмотря на то, что я его не совсем узнаю.
Треугольное, как у кошки, с аккуратным острым подбородком. Высокие скулы, резковатые, но всё же сбалансированные черты лица. Не думаю, что вписываюсь в стандарты красоты, но... Что-то во всём этом есть.
А нет больше ранок, кожа стала мягкой, практически идеальной.
Без заслонки я, наконец, могу взглянуть правде в лицо.
Необычной формы губы, большие глаза, пусть и рыбьи, мутновато-голубые, иссиня-чёрные волосы... были бы густые, если бы не «болезнь».
Мне вдруг захотелось посчитать себя красивой. Наплевав на все «но». До одури хочется ощутить это довольство и тепло, разливающееся в груди, при взгляде на собственное отражение.
Стать увереннее.
Лучше.
Может быть, для того, кто скоро появится в моей жизни.
Может быть, для самой себя.
Хочу сбросить тяжесть с плеч.
Возможно, тяжесть собственной неполноценности.
Хотя, разумеется, перестала общаться с людьми я вовсе не из-за того, что считала себя недостойной, просто...
— Эй, ты там торчишь уже час, малышка, — костяшками пальцев Радион стучит по двери. — Всё норм? Постучи в ответ, если да. Или, — прямо так и вижу, как он — идиот — играет бровями, — я её выломаю.
Вздыхаю, мимолётно улыбаюсь и отстукиваю четыре раза.
И-ди-на-хер.
— Я тогда пойду перекурю, — миролюбиво отзывается он.
Ну, в каком-то смысле всё верно понял.
Возвращаюсь к своему отражению. Эффект идеальной кожи, говорят, временный. Через три дня после процедуры по телу снова пойдут мелкие трещинки. Поэтому мне хочется насладиться своим видом. Какой бы я была, если бы не вся эта история с драконами.
Волосы могли бы быть идеальными, густыми от природы, шелковистыми и всё в этом духе, но не после всего пережитого.
Маме нравилось, что они длинные. Из-за этого я долгое время в приюте не позволяла никому к ним прикасаться, не позволяла ровнять. Потом пришлось. Но теперь, теперь я собираюсь избавиться от того, в чём больше нет жизни...
Стоя напротив зеркала, обрезаю прядь за прядью. Локоны, отливающие синим, падают на пол. На глазах наворачиваются слёзы, но я не останавливаюсь.
Мне хочется, мне до смерти хочется... перемен.
Чтобы не смотрелось криво, приходится резать и резать до того момента, пока не получается каре выше плеч. Всё ещё далеко не идеальное, но уже так, что можно брякнуть нечто вроде: «да это стиль такой, ты ничего не понимаешь...».
Мне кажется, я чем-то теперь похожа на Клеопатру, как её обычно изображают в немногочисленных мультиках, которые я смотрела.
Забавно.
Когда заканчиваю убирать за собой волосы, замечаю кое-что странное. Чьё-то присутствие за дверью. Не так, как если бы Ди вернулся и подпирал собой стену в тупом ожидании. Нет, кто-то напряжён, и его напряжение сочится холодом через щель между дверью и полом, ползёт змеёй и скользит по моим лодыжкам вверх.
Меня передёргивает.
Сходить с ума, гадая, кажется мне или нет — не лучшая затея, а потому, прикрывшись полотенцем, с каменным выражением лица, открываю дверь.
За ней никого, но мне кажется, что где-то на грани слуха ещё раздаются отголоски шагов.
А следы ещё горячи.
Следы... дракона?
Охранники, разумеется, застыли истуканами и подходить к ним близко я не собираюсь — всё равно блокнот с собой не брала.
Не успеваю закрыть дверь, чтобы продолжить торчать у зеркала, как в дверной проём протискивается Радион.
С острой ухмылкой и дымным шлейфом.
Он точно с улицы — волосы чуть влажные, в глазах ещё будто отражаются белые молнии.
— Закончила?
Я фыркаю.
А затем... киваю.
Почему бы и нет?
Собираю свои вещи и захожу в комнату. Ди следует за мной.
За окном сверкают молнии, погода плачет и смеётся, бьётся в истерике и гомерическом хохоте.
Ди ждёт, что я его выгоню, чтобы, должно быть, потелиться какое-то время, прежде чем всё же скрыться за дверью, бросив что-то вроде: «Не знаешь, что теряешь, детка...».
Но я не выгоняю его.
Вместо этого отбрасываю полотенце в сторону, стоя у окна.
И смотрю ему в глаза.
Полностью обнажённая.
На губах — усмешка.
Радион замирает, не сводя с меня холодного взгляда. В этот миг особенно сильно громыхает гром и тучи пронзает молния.
А я спокойна. Кожа белая, без сильных изъянов, кончики коротких волос смотрят в пол, сердце не колотится, словно бешеное, ноги не дрожат.
Ещё спустя мгновение он выгибает бровь и остро усмехается, будто ещё надеется хоть как-то обернуть это в свою сторону.
Но по лицу вижу, что ему не нравится происходящее. Оно будто темнеет.
— Ничего не смущает?
Голос. Режет. Воздух. Ножом.
Мотаю головой и принимаюсь ладонью расчёсывать ещё влажные волосы. Слышала, что расчёской лучше сейчас не драть. Не стоит и упоминать, что раньше меня это не особо волновало.
Потягиваюсь слегка, бросаю взгляд за стекло, затем расчехляю рюкзак и принимаюсь копаться в нём, чтобы найти на дне нижнее бельё.
Он хмыкает:
— Ты думаешь, это смешно?
Вот. Теперь в голосе явственно слышу оскорбление. Досаду. Гнев. Как мило.
Но, если честно, я даже немного удивлена, что он так быстро всё понял.
Что ему настолько не понравилось.
Очередной раскат грома, очередная вспышка молнии.
Где-то между этим он ловит мой оскал.
Сделала ли я это, чтобы поиздеваться? Чтобы поставить на место? Или просто понаблюдать за собой? Понять, что я буду чувствовать, если разденусь, перед очень-очень красивым парнем. Властным, влиятельным, богатым.
В конце концов, если не возбуждает он сам, должна возбуждать ситуация, не так ли?
Не так.
Я с облегчением осознаю, что ничего не чувствую. Он — пустое место. Его будто тут нет.
Об обратном навязчиво заявляет лишь табачный запах, смешанный с кожей и ментолом.
Мне просто нужно переодеться, и я не собираюсь заморачиваться, краснеть и делать это в спешке, опасаясь, что он попытается войти в неподходящий момент... Зачем?
Я помню, как тело реагировало на Квентина. Как заставляло краснеть щёки лишь одно его присутствие. Звук его голоса. Объятие.
Разумеется, я не слишком в этом разбираюсь. Вот, даже сон, где он просто тёрся сзади, где целовал и обнимал горячо, будоража и заставляя через раз дышать... Даже сон напугал меня до чёртиков.
Но всё же я жила среди людей, пусть и призраком. И могу сказать: девушка, которая нравится парню, никогда не будет раздеваться перед ним вот так в первый раз. Дело даже не в жестах, не в ситуации, а в... безразличии.
У него было много девушек, я уверена.
И он знает, как выглядят сигналы. Какое-нибудь там вожделение, возбуждение, заигрыванием, смущение, решимость, стервозность, да что угодно. Главное, что есть эмоции, есть чувства, есть желание чего-то добиться оголившись. Хотя бы внимания.
Но я смотрю на него, как на тумбочку.
Меня это слегка-слегка забавляет, но недостаточно, чтобы принять действие за призыв к чему-либо.
Он мне не интересен.
Так же бы я разделась перед Брендоном.