Страница 19 из 21
Перед Мией.
Но... не перед Квентом.
Ди хочет сказать, что-то ещё, но осекается и едва заметно морщится.
Дело в том, что просто голое тело человека без контекста не очень красивое. Не очень возбуждающее. Пока человек не пытается принять вид чего-то желанного, его тело — просто кусок мяса.
Приглушённый свет, красивое бельё, желание обоих партнёров — вот, что выглядит эротично.
Мокрая девушка, надевающая хлопковые трусы с цветочками и думающая о ком угодно, но не о парне в одной с ней комнате — это преступление против эротики. И надругательство над ней.
Ди вдруг смеётся сипло, садится на мою кровать и закуривает прямо в комнате, наблюдая за тем, как я достаю из рюкзака помятый синий лифчик.
В женском теле, преподнесённом таким образом, нет никакой ценности.
Он это знает.
Он знает, что не получил ничего, кроме неловкости, недоумения и гнева.
Впрочем, всего на миг мне кажется, что во взгляде его мелькает и любопытство. Такое, которого раньше не было. Настоящее.
Он вдруг поднимается, всё ещё держа между пальцев тлеющую сигарету, подходит ближе и без слов помогает застегнуть лифчик. Затем застывает у окна и протягивает мне сигарету.
Беру её и затягиваюсь. Сама не знаю, почему. Из-за его реакции? Потому что уже делала это в приюте? Не на постоянной основе. Всего несколько раз. И не скажу, что мне понравилось.
Вздыхаю и сажусь на подоконник. В лифчике и трусах, не подходящих друг к другу. Он усмехается, мазнув по мне взглядом.
А я задумываюсь: может быть, мне действительно хотелось его внимания.
Но не совсем такого, о котором многие бы подумали.
Просто... я так долго жила забив на своё лицо, своё тело. Не видела ничего, кроме ран. Не волновалась ни о чём, кроме ран. Девочки из приюта комплексовали по поводу всего: прыщей, излишней худобы, большой попы, маленького роста, большого роста, рыжих волос, чёрных волос, волос на лице... Все носились со своей грудью, будто она из золота.
А я... просто существовала на обочине.
Видела всё, и даже понимала, но как будто издалека.
А теперь впервые за долгое время посмотрела на себя.
Дико странно, но, может, мне захотелось разделить это с кем-то ещё? Типа, эй, ты видел, у меня есть сиськи, нет, ну правда. Видел? Жесть, да?
Не знаю, это все версии.
Больше не хочу об этом думать.
Усмехаюсь, будто напоследок, и Ди выдаёт вдруг, заставляя вздрогнуть:
— Да кто ты вообще такая?
Передёргиваю плечом. Он тушит сигарету и предлагает открыть форточку на самом верху. Проветрить. Почему бы и нет? Пока он встаёт на подоконник, я иду к рюкзаку, чтобы достать джинсы и футболку.
— Погоди. Там видишь у шкафа чёрные пакеты бумажные? Это тебе. Выбирал на свой вкус.
В первом пакете свернуты три объемных вещи: вязаный чёрный кардиган, очень объемный, но видно, что это такой крой, а не вещь не по размеру, дальше кожаная куртка, копия его собственной, и длинный кожаный плащ. Ярко-красный, практически неоновый.
В другом пакете несколько юбок и платьев. У меня никогда не было ничего подобного, они все выглядят либо агрессивно, либо кэжуал. Тут же нахожу несколько маек, футболок и водолазок.
В третьем пакете то, из-за чего у меня загораются глаза — широкие драные джинсы, брюки клёш, кофты и толстовки.
На самом деле, мне правда не хватает тёплых вещей.
Последний пакет смущающий — колготки и упакованное в отдельную коробку нижнее бельё.
Может быть я слишком устала, но не воспринимаю всё это в штыки. Хотя сделать это было бы ну очень легко.
Всё-таки, когда ты сирота без вообще каких-либо родственников, денег, подарков и всего такого, когда видишь, что есть у других, когда не смирился со своим положением в обществе, когда чувствуешь себя на тысячу долларов, а выглядишь на двадцатку — сложно не воспринимать вещи, как подачку.
Как попытку унизить.
Легко разозлиться.
Я видела два типа детей в приюте: те, кто смотрел на мир снизу вверх и те, кто несмотря ни на что делали ровно наоборот.
Первые принижали себя даже больше, чем нужно, согласившись и навсегда приняв роль жертвы. Были рады донашивать за кем-то вещи и даже умилительно складывали на груди ладони, когда им доставалось что-то хорошенькое.
Вторые рвали и метали, будто не отдавая себе отчёт, где они на самом деле находятся и кто они такие в глазах общества. Отбросы. Те, кто никогда не окончат университет, не внесут никакого существенного вклада в общество, наркоманы, воры, многодетные мамаши-побирушки и всё прочее. Забавно, что гнев и гордость, нежелание смотреть правде в глаза, превращала таких подростков в тех, кем они сами не собирались становиться. Чтобы что-то кому-то доказать, они воровали, связывались с дилерами, становились на учёт только из-за желания достать где-то денег и выбраться. Отделить себя от овец, доказать что-то богачам... Один такой помню, даже пытался меня поцеловать, перепив. Кажется, его уже нет в живых.
И я стою сейчас, глядя на пакеты с одеждой, чувствуя неловкость и стыд за то, что выгляжу настолько отвратительно, что мне купили целый гардероб. Не подарили кофточку, что, наверное, нормально и естественно, а одели с ног до головы.
Кстати о ногах, я не сразу заметила, а ведь есть ещё один пакет с обувью. Конверсами, тяжёлыми кожаными ботинками (мне такие очень нравятся) и туфлями на маленьком каблучке.
— Ну что, угадал хоть с чем-нибудь?
Он спрашивает с каким-то добрым довольством и любопытством.
Как человек, который действительно заморочился и хочет увидеть реакцию.
Но стою, начиная дрожать от холода, увязнув в своих сомнениях, словно в болоте.
Кто я среди тех детей в приюте?
И что мне делать?
Я разозлись на Квентина, когда он без спросу полез в мои дела, стал защищать, тем самым переворачивая всё с ног на голову.
Было бы логично поступить так же с вещами — отвергнуть их.
Ведь это одно и то же.
Но вещи мне понравились. И особенно остро сейчас я не хочу выглядеть как чучело.
Но все подумают, что я принимаю подачки.
Тем более, после всего того, что произошло.
Сперва Квентин навалял словесно мисс Училке, потом выкрал меня у половины школы на глазах, затем Радион стал вести себя так, будто мы встречаемся, а теперь вот — новенькие брендовые шмотки.
Почему я вообще оказалась в такой ситуации?
Почему не скопила деньги, не заработала их хоть на какие-то вещи, как делали другие перед выпуском?
Но другие и планы строили, некоторые даже уж совсем фантастические.
А я каждый день жила с верой, что засну ночью и не проснусь.
Я просто не чувствовала, что живу. Не верила, что всё продлится долго. Не видела смысла.
И пусть сейчас мои мысли раздроблены, а состояние не супер стабильное, я злюсь на себя.
Ди — к его чести — кладёт руку мне на плечо, слегка сжимает и отпускает, устраиваясь на кровати.
— Если тебе будет легче, вся эта акция одобрена директором. Он сказал, что это приветственный подарок. Не только от меня, от Драгон-Холла. Думаешь, тут все богатые и счастливые? Были некоторые, похожие на тебя. Мистер Томпсон помогал им. Что такого-то? Просто возьми. Малыш, я же говорил, здесь все будут тебя облизывать в любом случае.
Он наводит меня на мысль: возможно, чисто теоретически, Драгон-Холл — это всё же не сиротский городской приют. И правила здесь другие.
Местным деткам будто плевать на окружающих. В хорошем смысле. Может быть, потому что у них есть будущее? Сто процентов радужное.
Я где-то слышала, что успешные люди думают о своей жизни, а не о чужой.
Наверное, это логично.
Но всё же мне странно.
Я готовилась к Аду, а получила недоумение, капучино и дохера улыбочек.
Что ж... Может быть, ещё пожалею об этом, но решаю всё же принять подарок. И чтобы не чувствовать себя ничтожеством, хотя бы попытаться сделать это с достоинством.
Потому пишу в блокноте аккуратно: «Спасибо тебе...», передаю его Ди и вытягиваю для себя плотную, объёмную толстовку и джинсы.