Мужики

— Оно и к лучшему, — усмехнулся Денис.

Подошел мужичок в пиджачке под курткой, в кепке и начищенных сапогах. Ульяна познакомила. Мужичок назвался Евсеем, Ульяна звала его дядя Еся.

Дяде Есе было за шестьдесят; он оказался ненавязчивым, но словоохотливым и с Ульяной водил дружбу, поскольку жил по соседству, через дом. Жена, как Денис понял, умерла два года назад, а поговорить с живой душой была охота.

Они с Ульяной покурили, Денис отказался — он пытался бросить.

Потом появился «пазик», дополз до них, покачиваясь в особо крупных рытвинах.

— Ну не закрывай погреб во дворе, пусть проветривается и просыхает; и про лису помни. Газ и керосин во времянке, вдруг чего. Вроде все, — скороговоркой напомнила Ульяна. — Пора мне.

Ульяна зашла в пустой салон, Денис занес сумку, еще раз напомнил, как доехать от вокзала, попрощался.

Потом они с дядей Есей помахали руками вслед автобусу, поговорили минут пять, пожали друг другу руки и разошлись.

…И вот теперь Денис, проводив Ульяну, бродил по саду, который она почти не успела ему показать. Собственно, он прошел его весь, от старого заброшенного погреба между старых яблонь до густого малинника под старыми грушами на другом краю. И теперь стоял в самом дальнем уголке, за которым начинался неглубокий яр, потом луг, а в километре — и лес.

Смотреть, кроме могилки да кости, было не на что, к тому же Денис уже и замерз. А потому повернулся и пошел во двор.

По пути он увидел, что миска пуста.

Он даже огляделся. Надо же, когда она прибегала-то?

А может, Ульяна просто путает лису с бродячей собакой? Кто ее знает? Вряд ли. Но батон кто-то съел.

Закрыв за собой заднюю калитку и опустив на всякий случай крючок, Денис вышел на середину двора и огляделся. Двор как двор, в меру облезлый голубой забор, добрые две трети которого составляли ворота, не открывавшиеся тысячу лет; крепкая калитка, дюралевая рукоятка с пластиной-сердечком да крашенный суриком засов. Денис подошел и задвинул его. Оглядел дом и постройки довольным взглядом пусть временного, но хозяина.

Мокрая, приятно и просторно пахнущая железом крыша, узкие бурые лодочки прошлогодних листьев в водостоке, оцинкованный бак под водосточной трубой на углу крылечка; сарай, обвалившийся до дранки, под зеленым моховым шифером. Дрова под навесом, потом погреб, который Ульяна велела не закрывать, и впритык к нему — сарайчик-времянка. Кирпичный, с парой окошек. Между ним и домом как раз оставалась калитка в сад и небольшой пролет забора.

Денис пошел под навес рубить дрова.

Это была просто какая-то райская благодать — в тишине и полном одиночестве, без свидетелей и советчиков, заниматься, не думая ни о чем, простой физической работой. Запах дерева. Поставить полено, поправить. Удар. Поставить. Удар. Поставить. Удар. Неповторимый звук. Запах дерева. Расколотые чурки, поблескивая сколами, летят на засыпанный тырсой и щепками пол. Хорошо.

После каждого десятка поленьев Денис отвлекался, чтобы сложить небольшую поленницу. Он работал так, пока не взмок, а в голове не нарисовался концепт очередного парня. У него были топоры вместо рук, а еще один, развалив череп пополам, торчал в грудине. Надо было продумать образ так, чтобы обух под углом походил на угрюмую, хищную голову, но рисовать картинку пока было рано — нужно потаскать образ в голове еще какое-то время.

Денис сложил все дрова, наколол лучины, вогнал топор в розовую ясеневую плаху. Пока набирал корзину дров, придумал еще штрих парню-лесорубу: надпись New Orlains на спине. Ну чтоб отсылала к тому маньяку, Дровосеку из Нового Орлеана, подумал Денис, волоча увесистую корзину дубовых поленьев и напевая:

Ему было плевать на неточность цитаты.

Настроение было отличным.

Ульяна вышла из оранжевого, как новогодний мандарин, но грязного «паза» на вокзале райцентра. Восхитительно пахло бензином. Теперь, вдалеке от Мужиков, она могла расслабиться. Хоть на пару недель. Денис уж точно не сможет ничего запороть. Кормить лису… кормить лису. Эвфемизм прямо какой-то. Ульяна, ты что тут лису мне кормишь? А ну не корми мою лису! Это наша лиса, и мы ее кормим.

Мотнув головой, Ульяна перешагнула лужу и пошла покупать билеты. В столицу, в столицу, подальше отсюда.

Сизые заросли и хмурые крыши Мужиков давно растворились за горизонтом, истаяли в невозвратной дали прошедшего времени. Нет, она вернется, и довольно скоро, но… не сейчас. Сейчас в ее реальности Мужиков не существовало.

Ульяна улыбалась.

Денис втащил дрова, растопил печь. Справился довольно быстро.

Закончив, он вышел на улицу — глянуть, как поднимается дым. Тот шел криво, стекал по крыше, почти нырял в палисадник, выравнивался и подбитым серым призраком уплывал на улицу.

Денис помедитировал на дым, думая о своем, и услышал сзади шорох. Прямо во дворе.

Он обернулся моментально, успев даже представить себе лису.

Но увидел просто какую-то кошку, раскрашенную как попало, рыжим ворсом по черному с белым, словно ее общипали и изваляли в перьях.

Она подошла к Денису и требовательно заорала.

— Тебе чего? Я сам голодный, — сказал Денис кошке. — Могу семечек насыпать, но ты не будешь.

Кошка снова заорала, подходя ближе.

— Рожна, моя деточка, жареного, — сказал Денис. — Лисица все съела.

Кошка остановилась, посмотрела на него виноградно-зелеными глазами. Злыми, чуть раскосыми, с белой пленкой по углам. Кошка была толстая. Не беременная, просто толстая, даже хвост был толстый. Уши, слишком розовые, казались воспаленными. Но голодающей она не выглядела, несмотря на грязную шерсть.

За ухом Денис с отвращением увидел огромного серого клеща.

Кошку стало жалко.

— Иди сюда, кис-кис.

Денис присел и протянул руку. Давно ему приходилось это делать, но…

Кошка подошла понюхать пальцы. Денис цапнул ее за шкирку, второй рукой ухватил мерзкое членистоногое тело, повернул и выдернул.

Кошка мякнула, взвилась, полоснула пятерней по тыльной стороне ладони и рванула в сторону сада.

Денис зашипел, но к руке не притронулся. В пальцах шевелился отвратительно мягкий, теплый, как нарыв, полный кошачьей крови негуманоид.

— Ну и дура, — сказал Денис вслед убежавшей кошке, которая делась невесть куда — видно, перемахнула через забор, не в погреб же спряталась, — и огляделся.

Положил клеща на бетонную ступеньку времянки и, чувствуя себя капралом Рико, схватил из-под кособокой лавки кирпич и припечатал клеща к бетону, накрыв так, чтоб кровь не брызнула.

Когда он поднял орудие казни, то клещ с разорванным пузом пытался куда-то идти.

Денис растер его углом кирпича.

— Самый умный, что ли? — спросил он у кроваво-оранжевого пятна. Потом затер все капли, отряхнул руку, сунул кирпич под лавку и пошел к умывальнику, роняя собственную кровь с набухших царапин.

Руки мыл долго, шипел, морщился, оттирая пальцы едким простым мылом. Вроде как если мылить руки полминуты, то они становятся хирургически чистыми? М-дя.

Ну ладно, кровь из клеща на него не попала. Остается надеяться, что кошка была здорова. А лишай, подкожный или ушной клещ передаются через когти, подумал Денис рассеянно…

Он пошел в дом, забыв о пустой лисьей миске.

Ульяна уже сидела в старой коричневой «сетре», уже ждала нетерпеливо, когда докурит и дотрындит с крашеной билетершей коренастый водила, когда вдруг у нее закружилась голова. Как будто сиденье выдернули из-под тела. Буквально на две секунды, но…

Ульяна выпрямилась в кресле. Что такое, укачало ее в «пазике», что ли?

Хотя, может быть, просто не мешало поесть. В Мужиках она привыкла есть часто, даже полнеть начала.