Страница 22 из 243
Кале был еще одной постоянной финансовой головной болью. Его важность была неоспорима. Как заметил в 1404 году его капитан, единокровный брат короля Джон Бофорт, граф Сомерсет, Кале был "источником большой чести, пользы и выгоды для вашего королевства Англия, а также опасности, позора и неприятностей для ваших врагов". Здесь располагалась большая английская колония и крупная военная база. Это был плацдарм во Франции, центр дипломатии и сбора разведданных, а также торговый порт с важным монетным двором. В течение последних сорока лет через него в обязательном порядке экспортировалась английская шерсть. Ежегодные расходы на его оборону, составлявшие в среднем 18.000 фунтов стерлингов даже в период перемирия, были самой крупной периодической статьей в счетах правительства и значительно превышали смету казначея. Примерно половина расходов финансировалась за счет экспортных пошлин, собираемых в пяти крупных английских портах, которые были переданы казначею Кале. Результатом этих назначений стало резервирование значительной части основного источника регулярных доходов правительства на расходы по защите главного стратегического актива Англии во Франции. Но эта система неизбежно усугубляла проблему финансирования других потребностей королевской казны. Более того, хотя она и давала достаточно средств для содержания Кале в мирное время, они не были равны расходам на содержание города на военном положении. За первые три с половиной года правления Генриха IV правительство накопило на счету города почти 17.000 фунтов стерлингов долгов, большая часть которых приходилась на графа Сомерсета. Беспокойство по поводу мятежей, дезертирства или предательства среди гарнизона было постоянной темой обсуждения в Вестминстере[79].
Постоянные дефициты вынуждали министров английского короля прибегать к ряду краткосрочных финансовых мер. В конце 1399 года в сундуках бывшего короля было найдено и присвоено около 14.600 фунтов стерлингов во французских монетах из приданого вдовы Ричарда II. Земли, конфискованные у главных мятежников в январе 1400 года, были использованы для покрытия растущих расходов на содержание королевского двора. Большое войско, вторгшееся в Шотландию летом 1400 года, финансировалось частично за счет убеждения некоторых важных дворян служить за свой счет и частично за счет займов у видных чиновников и лондонских купцов. В 1402 году был сделан большой вынужденный заем для покрытия непредвиденного бремени, связанного с восстанием валлийцев, а затем регулярно делались займы у лондонских финансистов и крупных итальянских торговых домов, как правило, на короткие сроки и под высокие проценты. Но основным методом обанкротившихся правительств всегда был дефолт, так случилось и с Генрихом IV. Его министры двигались от одного финансового кризиса к другому, попадая между верхним и нижним жерновами растущих расходов и падающих доходов и оставляя за собой шлейф безнадежных долгов. В мае 1401 года Хотспур пригрозил отказаться от боевых действий в Уэльсе, если его долги не будут оплачены. Два месяца спустя он пожаловался, что не было сделано ничего для выплаты 5.000 фунтов стерлингов в год, причитающихся ему и его отцу за защиту шотландской границы. Они служили в долг с момента своего назначения и уже не могли удерживать свои войска. Из Ирландии советники короля сообщили, что его второй сын, четырнадцатилетний Томас Ланкастер, который был послан в качестве лейтенанта, "настолько нищ, что у него нет ни пенни, и он не может взять в долг, так как заложил все свои драгоценности и посуду, кроме того, что ему нужно для ежедневного использования". Его солдаты дезертировали, и его личные слуги вскоре последуют их примеру. И это явление получало все большее распространение. Казначейские квитанции, которые, по сути, были долговыми расписками, выписанными на местных сборщиков доходов в пользу кредиторов короля, не исполнялись в среднем более чем на 10.000 фунтов стерлингов в год. Большинство кредиторов даже не получали расписок[80].
В первый год нового царствования лондонский поэт и моралист Джон Гауэр, уже старый и почти слепой, обратился к новому королю с призывом о мире с Францией. Вероятно, это была его последняя работа. Гауэр на словах поддерживал английские притязания на корону Франции и возвращение завоеванных юго-западных провинций. Но превыше всего он ставил стремление к миру, "главному из всех богатств мира":
Это были более чем обычные чувства. Гауэр был близок к дому Ланкастеров. Он "носил красные рукава" придворного чиновника. Его произведения был широко читаемы. И его взгляды были похожи на взгляды других поэтов того же мира: придворного и дипломата Джеффри Чосера, солдата сэра Джона Кланвоу, долго служившего клерком канцелярии Личной печати короля Томаса Хоклива. Похоже, что их пацифизм разделяли многие, возможно, большинство политически активных, хорошо воспитанных англичан того периода. Англия, как и вся Западная Европа, страдала от чумы, рецессии и налогового давления. Палата Общин продолжала периодически голосовать за субсидии на оборону Англии, но она не проявляли особого стремления к финансированию континентальных кампаний[81].
Англия на рубеже начала XV века стала если не более мирным, то уж точно менее военным обществом. Старое стремление к войне все еще сохранялась в Чешире, поддерживаемое восстанием в Уэльсе. Оно сохранилось и на пустошах шотландской границы, где оно было необходимым условием выживания. В других местах трудности, с которыми английские капитаны годами сталкивались при наборе обученных для войны людей, были симптомами общего разочарования в войне среди дворянства графств. В течение почти двадцати лет не было ни одной крупной английской кампании на континенте. Возможности для гарнизонной службы сокращались по мере постепенного изгнания англичан из их опорных пунктов к северу от Дордони, за которым последовало оставление Шербура и Бреста и ликвидация вольных компаний в Оверни и Лимузене. С ростом профессионализации военного дела борьба стала уделом небольшого элитного корпуса военных подрядчиков и штатных солдат. Их политическое влияние было ограничено, а численность быстро сокращалась. В период с 1389 по 1410 год число опоясанных рыцарей сократилось примерно на две трети. Даже семьи, обладавшие необходимым богатством и статусом и имевшие за плечами давние традиции военной службы, больше не желали становиться рыцарями или вообще служить. "Ради тщеславной чести или ради мирского блага, те, кто в прежние времена становились рыцарями, где они теперь?" — спрашивал Гауэр. Престарелые профессиональные солдаты возвращались домой, чтобы жить на своих землях, вкладывать прибыль, если она у них была, и утешать свои души, основывая часовни. Те немногие, кто был еще в расцвете сил, находили службу вдали от дома. Чеширский сквайр Джон Каррингтон, бежавший в Италию после участия в неудачном восстании графов в начале 1400 года, обнаружил, что многие англичане и гасконцы служат в войсках миланского деспота, "которые пришли туда в надежде на спасение". Но большинство из них, как и сам Каррингтон, скорее всего, предпочли вернуться домой без гроша в кармане, столкнувшись с жизнью "рабства и нужды" в поисках случайной военного заработка у непостоянных хозяев[82].
Поколением раньше списки свидетелей в знаменитом деле Скроупа против Гросвенора о праве носить герб были заполнены ветеранами знаменитых кампаний Эдуарда III и Черного принца. Когда в 1409–10 годах в Рыцарском суде слушалось дело Грея против Гастингса, свидетели, утверждавшие, что видели, как герои носили спорные гербы, были гораздо более разношерстной группой. Даже среди тех, кто назвал себя джентльменами, немногие имели какой-либо значительный военный опыт, и большинство из них были пожилыми людьми, служившими в бесславных кампаниях в период дряхлости Эдуарда III и правления Ричарда II. Несколько человек заявили, что никогда не носили оружия на войне. Они жили в деревне на ренту или занимались адвокатской практикой в Лондоне. Расходы, риск и низкое вознаграждение, связанные с военной службой, оттолкнули от нее многих, а те, кто продолжал служить, обнаружили, что престиж солдатской жизни уже не тот, что прежде. "О непостоянный мир, увы, твои разногласия", — пел Хоклив:
79
Parl. Rolls, viii, 255 [49] (котировка). Финансы: PRO E364/37, m. 6 (Уск); Parl. Rolls, viii, 254–6 [49]; Grummitt, 278–80, 283–5. Накопленные долги включают недобранную талью.
80
Приданое: Steel, 81–2, 145. Конфискации: Proc. PC, i, 108, 112. Армия в 1400: A. L. Brown (1974), 48–9, 53; Steel, 83–4. Займы: Foed., viii, 245; Proc. PC, ii, 72–6; Steel, 86–7, 132–48. Безнадежные долги: Proc. PC, i, 151–2, ii, 57–9; Roy. Lett., i, 73–6; Steel, 106–7.
81
Gower, Works, iii, 480–92. Cf. Sumption, iii, 775–7.
82
Bell et al., 65, 73, 75–7, 95–6; Copinger, 74, 75.