Страница 3 из 5
Глава 4
А за околицей и за мостомНа кладбище старом, как бы тайком,Берёзы склонились тихой листвой,Покой охраняя могилы сырой.Там, в одиночестве тёмном, как ночь,Земные заботы отброшены прочь.Желанья угасли, время стоит,Память упрямо о прошлом молчит.Минуты застыли, встали часы.Груз поколений не давит весы.Здесь бесконечность не знает начал.В бездну с концами летит интеграл.Исчезли законы, клетки границ,Приклад карабина, скрип половиц,Шелест травы, дальний крик журавлей,Лики страданий чужих матерей.Небо связало себя с пустотойТолько крестами работы простой.В этих крестах меж фамилий и датСредь прочих покоится лейтенант.Он в той холодной, сырой пустоте,Будто привыкнуть не смог к темноте.И, вдруг почувствовав страшное зло,Тело с душой распроститься смогло.Глава 5
И полетела душа на простор,Взмыла над кладбищем, за косогор,И увидала внизу с высоты:Словно парадом проходят кресты,Держат равненье и интервал.Вместо знамён – эпитафий вокзал,Кажется, кто-то сквозь топот сапогВместо приказа твердит некролог.Хаты родимой деревни видны.Что там за гвалт, что за звуки слышны?Чтоб любопытство своё утолить,Стала душа над гуляньем парить.Рано для танцев, и клуб взаперти.Белой не видно невесты фаты.Ну, а гармонь, что лабает фокстрот?Да и труба за желудок берёт.«Что там случилось? – гадала душа. —Труппа артистов случайно зашла?» —И, сманеврировав в летней жаре,Вмиг оказалась в суфлёрской дыре.Случай досадную шутку сыграл —Дух лейтенанта в суфлёры загнал,А режиссёр, он назначен судьбой,В громе оваций стоял пред толпой.Он зала не видел, лишь в темнотеКровь лейтенанта на белом бинтеС ясностью грезилась в бликах лучей,Баха играет ансамбль скрипачей.Грации скрипок на тонких плечахТихо дрожат, словно тени в свечах,И, испуская мелодии звук,В сердцах оставляют страданья разлук.В этих страданьях и скорбь, и печальЮности, быстро умчавшейся вдаль,Грёз не пришедших, неведомых чувств…Дружбы предательство, подлость кощунств.Баха сменяет француз Берлиоз.В скорбной мелодии – колкий мороз.Сердцем владеет холодная жуть.Можно ль вторично навечно уснуть?Мысли последней отчаянный всплескДух лейтенанта счёл за гротеск.Но режиссёра задуманный планЖизнь превращала в жестокий роман.В этом романе страниц не найти,Жизнь и судьба здесь скрестили пути,И без единой чернильной строкиВсё режиссёром кромсалось в куски.Но этот взгляд лейтенантовых глазСкорбью своей режиссёра потряс.Вот почему стали скрипки звучать —Чтоб, как в Освенциме, легче страдать.Пьянство, разврат, безрассудство и вой —Сцены проходят одна за другой.Здесь не до скрипок, страданий, мольбы.Мир обнажён для жестокой борьбы.Зверских инстинктов кровавый оскалВ блуде дремучем любовь попирал.Без сожалений, без боли, без слёз,Жизнь прожигалась, как брёвна в мороз.Всем наплевать в этой жизни на всё.Только б оглоблю не взяло босьё,Только б не вздумал кто-то опятьСвоё и чужое в кучу мешать!Под вечер дерутся, пьют натощак,Знамя продал комсомольский вожак.В Ленинской комнате, в красном углуДевочки мальчикам ставят иглу.Всё помешалось в разгуле страстей —Жизнь бестолковая с прахом идей.Знак режиссёра – судьбы фатализм,Дух лейтенанта – наивный марксизм.Вновь захотелось от жизни сбежать,На кладбище старом звёзды считать,В саван укрыться, крестом заслонясь,И на прошедшее больше не злясь.В гробе не тесно – покой и приют,Тапочки белые ноги не жмут,И на коленях не надо стоять,Богу и Марксу молитвы читать.Но эгоизма навязчивый червьК сердцу бросался, как волны на верфь:Слишком недолго на свете он жил,Мало дружил он и мало любил.Губы и руки его никогдаВерной жены не коснутся, найдяТепло и желанье отдаться в ответ,С единственной просьбой – выключить свет.Детей незачатых сокрыты глаза,Мир не тревожит ребячья слеза.Жизнь растащили по кирпичам:«Всё надоело! В могилу, к чертям!»«Спектакль окончен!» – вскричала душа,С будкой суфлёрской простилась, спешаК себе на кладбище, на холмик с крестом —Под небом безоблачным вырытый дом.И без оркестра, венков и речейВ царство проникнув беззвёздных ночей,Душа лейтенанта вздохнула с трудомИ снова забылась неведомым сном.