Страница 11 из 15
– Эксперимент. – Глаза Сирила сверкают.
Я грызу щеку изнутри и жду, пока он продолжит. Сирил не улыбался бы так легко, если бы нам грозила какая-нибудь опасность.
– Я привел кое-кого проверить одну теорию, которая появилась у меня насчет твоих сил.
– И что это за теория?
– Ты сказала, что стерла момент, когда у тенора сорвался голос, из памяти слушателей, так?
– Oui.
Он берет меня за плечи и склоняется ближе.
– Моя теория состоит в том, что если ты способна изменять чувства в памяти, а также можешь стирать воспоминания, то логично предположить, что, вероятно, можешь и создавать собственные образы.
Я потрясенно смотрю на него.
– Уничтожить часть памяти – совсем не то же самое, что создавать что-то из ничего.
– Иззи, ты сможешь, – тепло говорит Сирил, выпрямляется и убирает ладони с моих плеч. – Тебе надо только постараться.
– Но…
– Ты гораздо могущественнее, чем думаешь. И от того, получится у тебя или нет, зависит, сможешь ли ты помочь мне в одном маленьком дельце.
– Что за дельце?
Его глаза блестят.
– Дельце в городе.
Я стою и моргаю. Во рту пересохло.
Он кладет мне на плечо руку.
– Я еще не уверен, возможно ли это в принципе, и детали еще нужно проработать, но мне кажется, ты готова для серьезных дел, Иззи. Просто нужно убедиться, чтобы не рисковать зазря.
Я проглатываю комок ужаса и киваю.
В городе. Под величавым, огромным, усыпанным звездами небом. Как нормальная девушка.
– Я попробую, – глухо говорю я.
– Умница, – улыбается он. – Так вот, в кабинете сидит мальчик. Его зовут Амаду. Я хочу, чтобы ты проникла в его воспоминания и нашла момент нашей встречи. Она случилась всего пару часов назад, так что это нетрудно. Когда разыщешь это воспоминание, измени его. Я все думал и думал, как же нам убедиться, что у тебя все получилось, и придумал только один способ: дай мальчику повод меня бояться. Что-нибудь такое, чтобы он отреагировал на меня в настоящем.
Я заставляю себя кивнуть, но все мое тело будто застыло от тревоги. Я раньше никогда такого не пробовала. Вдруг у меня не выйдет? Вдруг Сирил решит, что у меня не хватит сил для того дела, которое он запланировал?
– Прекрасно. – Едва ли не подпрыгивая, Сирил поворачивается к двери и нажимает на ручку. – Амаду, я привел к тебе кое-кого!
Я медлю, опираясь рукой о дверную раму, – пытаюсь медленно вдыхать и выдыхать, как учил Сирил. Он никогда не просил меня о том, чего я не в силах сделать. Я вспоминаю о всех тех долгих днях, когда мне было лет девять-десять, всех часах, проведенных в попытках научиться управлять эмоциями в воспоминаниях его клиентов. Тогда это казалось невыполнимой задачей, а теперь совсем не требует усилий. Будто я всегда это умела.
Может, и теперь будет так же. Это вызов. Сирил считает, что у меня получится, так что обязано получиться.
Представляя радость и гордость, которые наполнят его глаза, когда у меня получится, я вхожу в кабинет вслед за ним и закрываю дверь.
Маленький мальчик не старше пяти лет сидит на моем деревянном стуле, вгрызаясь в багет. Крошки усыпают его руки и пол вокруг. Щеки покрыты таким слоем грязи, что я даже не уверена, какого цвета сама кожа. Волосы болтаются колтунами, а грязная, изорванная в клочья одежда свисает с костлявых плеч.
Это явно «забытый ребенок», один из тех беспризорников, которые болтаются по улицам. Родители этих детей так обнищали, что им пришлось продать свой эликсир памяти, и у них забрали так много, что они забыли, что у них вообще были дети. Через двадцать шесть часов после извлечения эликсира потеря памяти становится необратимой. Даже если бы эти родители, вновь разбогатев, купили бы эликсир, они не смогли бы восстановить потерянные воспоминания. Забытых детей забывают навеки.
Первый порыв – стереть грязь с его личика, но когда он видит меня и замечает маску, то застывает.
– Это фандуар! – кричит он и прячет лицо в ладонях. – Пожалуйста, мсье, пусть оно не трогает мой эликсир!
Сирил касается взлохмаченной макушки малыша и наклоняется отвести его руки от лица.
– Она не тронет твой эликсир, – заботливо говорит он. – Она просто посмотрит, сколько у тебя осталось. Обещаю, она ни капельки не заберет.
Мальчик рассматривает меня из-за седой головы Сирила.
– Зачем оно будет смотреть, сколько у меня осталось?
– Потому что я слышал, что какой-то фандуар рыскает по улицам и крадет у людей эликсир без их ведома. – Сирил кивает на меня. – А этого фандуара зовут Колетт, и она помогает мне поймать злого фандуара.
История, конечно, абсурдная. Фандуары не способны извлекать эликсир, пока люди не поют, да и сам процесс сложно скрыть: что насчет золотых светящихся лент жидкости, которые льются из ушей, и все такое? Сама я ни разу не присутствовала при этом, но много раз видела в воспоминаниях. Вытянуть эликсир без ведома человека возможно только в случае, если он закроет глаза, пока поет.
Мальчик будто задумывается. Через какое-то время сглатывает и кивает.
– Молодец! – Сирил вновь ерошит волосы мальчугана и выпрямляется. – Давай, спой нам, а Колетт проверит количество твоего эликсира. Начинай.
Амаду опускает взгляд на половинку багета, крепко сжатую в немытых руках, и начинает петь. Голосок у него тихий. Высокий и нежный, как трель флейты.
Я немедленно ощущаю позыв окунуться в его воспоминания, обращенный к моей силе через место, где на щиколотке когда-то был Символ Управления. Я отдаюсь этому чувству и ныряю в нежную струйку черно-белых образов. Бреду против течения мимо воспоминаний последних минут на несколько часов назад, заглядывая в каждое, и ищу Сирила. Проходит какое-то время, но наконец я нахожу искомое.
Амаду рылся в старом мусорном баке в переулке, когда Сирил подошел к нему, предлагая багеты и несколько кусочков сыра. Мальчик выхватил еду у него из рук и набил рот.
Надежда, хоть и с опаской, зашевелилась внутри, пока он поглядывал на Сирила между порциями. Можно начать здесь, управлять эмоциями я умею отлично. Стиснув зубы, я вдыхаю немножечко страха в эту сцену, пока воспоминание не застывает на грани паники.
Приоткрыв глаз, я бросаю взгляд на Амаду и Сирила. Амаду как сидел, так и сидит, поет, даже не запнулся. Сирил смотрит на меня, и его уверенная ухмылка чуть поблекла.
Очевидно, изменить эмоции недостаточно. Стиснув зубы, я думаю, что еще можно попробовать. Когда я стирала детали из других воспоминаний, мне нужно было только сосредоточиться на конкретных вещах, которые нужно было убрать, и вытянуть их, как через соломинку. Так, может, если я хочу что-нибудь добавить, нужно поступить наоборот?
Но что такого добавить в память Амаду, чтобы его страх перед Сирилом стал очевиден? Я хмурюсь, размышляя о людях, чью память я знаю лучше всего: об оперных исполнителях. Чего они боятся?
Мой взгляд плывет по комнате и останавливается на маленькой красной книжке, приткнувшейся на краю стола Сирила. Я сразу ее узнаю: это книга, по которой он учил меня, как управлять силой, когда я была ребенком. Я много лет ее не видела. Кусая нижнюю губу, я вспоминаю те дни.
Исполнители годами приходили и уходили, но все они начинали бояться одного и того же. Теней в углах. Скрипучих лестниц. Внезапных порывов ветра в пустых комнатах.
Призрака Оперы.
Все началось с объяснения, которое Сирил придумал, когда я была еще маленькой, чтобы артисты слишком не любопытничали, когда вещи перемещались с места на место или исчезали за ночь. Тогда я вела себя неосторожно, потому что была совершенно неспособна понять опасность, которой подвергаю себя, рискуя быть замеченной, и Сирилу приходилось что-нибудь придумывать, чтобы меня не нашли. Сначала его сказочка про привидение считалась шуткой, но потом воображение артистов разыгралось на полную.
Теперь я тщательно слежу за тем, чтобы не оставлять следов своего существования. За исключением Эмерика, много лет никто не замечал меня, но легенда о Призраке Оперы живет в странных звуках и внезапных сквозняках ветшающего здания.