Страница 63 из 109
Затихает.
Рука Брайена устало скользит по стеклу, размазывая собственную кровь. Я замолкаю, считая, что уже подошла к концу.
Но глаза мои все еще открыты. Я вижу макушку головы с собранными на них белыми волосами, расправленные плечи и ровную спину, словно в позвонке у женщины был стальной прут, укрепленный твердо принятым решением.
Именно крик Алекса, который я только сейчас смогла отличить, прояснил происходящее: передо мной стояла моя мама.
Папу ввели в бессознательное состояние, чтобы он не доставил лишних хлопот и потащили, вероятно, в то же место, куда ранее отправили Дэйва. Брата же держали за шкирку, как непослушного щенка, и постоянно дергали назад, как только он пытался вырваться ко мне и маме.
— Повтори, Роза, — сказал Правитель «светлых».
— Я знаю, что есть такое условие, читала о нем очень давно. Хочу воспользоваться шансом спасти дочь, — без сомнений говорила она.
— Мам, о чем ты? Уходи, прошу!
Мне вновь заткнули рот ладонью с такой силой, что я не могла даже укусить.
— Продолжай.
— Я беру все преступления своей дочери на себя, всю ответственность. И я готова понести наказание вместо нее. Вы в свою очередь обязаны изгнать ее в «темный» мир. Живой.
Мое «нет» заглушилось чужой рукой. Мое желание образумить маму пресеклось мощным хватом. Но она все равно прекрасно слышала меня, поэтому медленно поворачивалась в мою сторону.
«Не делай этого!» — кричала я. Слова вырывались из меня вместе с бешено стучащим от напряжения, страха и ужаса сердцем.
Но что бы я сейчас не делала, как бы сильно не просила ее остановиться, она бы, переполненная решимостью, ни за что не передумала. Ее чувства, ее любовь ко мне стали как никогда понятны и прозрачны.
— Ты бы тоже сделала ради своей дочери все, что угодно. Я люблю тебя. Прошу, стань счастливой. И прости меня за все.
Ее нежная ладонь в последний раз с заботой погладила мою голову, улыбка, отражающая самую сильную материнскую любовь, в последний раз залечила раны.
— Мы принимаем твое предложение, — сказал Правитель «светлых».
Секунда. Им понадобилась ровно секунда, чтобы достать шприц.
И еще одна секунда, чтобы поставить смертельный укол, который почти мгновенно остановил сердце мамы.
Глава 24
Все действие для нее было пыткой и не только потому, что дочь была в смертельной опасности. Она чувствовала, что стояла на краю между двумя жизнями, между ложью и правдой. И пылающая в руках таблетка манила как никогда сильнее, ее успокаивающий эффект мог сладостью перекрыт ту горечь, из-за которой она не могла и слова вымолвить.
Когда точно такая же таблетка слетела с ладони подруги дочери, она разжала пальцы и отпустила свою «легкость». Теперь все слова, взгляды и поступки осознавались четче, виделись совершенно в другом облике.
Она выдохнула. Подняла свой взгляд на «темную» сторону и попыталась заставить себя вспомнить правду, а не иллюзию. Но нет, слишком долго она была под действием препаратов, и если бы ее не привели наблюдать за судом дочери, она бы даже не увидела искорки воспоминаний.
Не прочувствовала бы, не осознала бы.
Роза ощутила пристальный взгляд в сторону своей персоны, из-за которого под кожей стало что-то противно бегать. Сначала не поверила, но когда убедилась лично, что Правитель «темных» с ненавистью сверлил ее взглядом, запаниковала. Она, конечно, никак не могла его вспомнить, ведь не видела его лица тогда в молодости. Но ей пришлось признать, что он был знаком с тем «темным», которого когда-то погубила она, стоя на месте Авроры.
Ради того, чтобы перестать обращать внимание на полное презрения лицо, она сфокусировалась на неизвестном для себя «темном», который в свою очередь не спускал тревожных глаз с Авроры. Глубокие и сильные чувства были как на ладони, из-за чего сама Роза сжималась внутри все сильнее в крошечный комочек. Счастье за дочь, что она встретила кого-то настолько сильно любящего ее? Оно только и спасало. Но понимание обреченности судьбы этих отношений ворошило давно зажитые раны.
Она испытывала всю их боль на себе. Она пропитывалась их связью, их силой и излечивалась. Осознавала, что наделала и какую беду навела на собственную дочь.
Допустить несчастливый исход она не могла.
Вынесенный приговор для «светлой» и «темной» стороны вдруг напомнил ей об одном условии, которое, как ей кто-то сказал, вписали ради поддержания репутации «светлого» мира.
«Родитель имел право отдать жизнь за своего ребенка».
Роза не думала, не сомневалась. Это был тот единственный шанс спасти дочь, дать ей возможность уйти с любимым и вернуться, уже окрепшей, за дочерью. В «светлом» мире, построенном на самообмане и лицемерии, ей места не было.
Она быстро озвучила свое предложение, не испытав и капли страха. Дала себе одно мгновение попрощаться с той, в которой, она верила, реализуются мечты и надежды каждого, подверженного притеснению.
«У нее все будет иначе», — успокаивала себя Роза.
Мужа, действительно всем сердцем любимого, давно увели от нее. А на сына, безнадежно вырывающегося из рук мужчин, у нее не хватило сил посмотреть. Одна секунду — она увидела проблеск иглы.
Вдох. Последняя мысль в голове: «Все не зря. Они справятся».
Еще секунда — игла пронзила кожу, и лекарство хлынуло ледяной струей по каждому мелкому капилляру.
Смерть наступила слишком быстро, без боли и мучений. Она не успела ничего осознать, как уже навсегда потеряла способность дышать.
* * *
Не было слышно и звука. Только крик младшего брата доходил до ушей.
А перед глазами было ее лицо, смертельно спокойное и пока что еще не побледневшее.
Сильные ладони мужчин, наконец, отпустили меня.
Тогда я смогла закричать от невыносимой боли, выворачивающей органы наизнанку, перерезающей последнюю нить веры в справедливость этого чертового мира. Мои ноги подкосились, я упала рядом с телом мамы на колени, уже игнорируя множество синяков и царапин. Они не убивали меня так, как потеря женщины, которую я любила всем своим сердцем, которая подарила мне жизнь, защищала меня.
Даже когда она была под действием множества терапий, она все равно руководствовалась только одним — защитой собственных детей. Сейчас мне стала еще яснее вся глубина и истинность каждого ее поступка.
Алекса так же отпустили, и он подбежал ко мне и маме на спотыкающихся ногах и с рваным дыханием. Сквозь пелену слез, текущих по лицу в нескончаемом потоке, я видела, как он пытался обнять маму, но его одергивали, заставляли держать дистанцию. Тогда я осознала, что время на нежеланное прощание было ограниченно. Что для нашей семьи эта трагедия всегда будет нескончаемым источником скорби и боли, но для других…
Для тех, кто бесчувственно смотрел на нашу с братом истерику, это просто один из случаев. Просто одна из смертей.
И как бы сейчас я не хотела остаться на этом месте рядом с мамой и братом, как бы я не хотела выплакать все слезы и высказать все, о чем молчала и о чем уже не сможет услышать она, надо было брать себя в руки.
Агрессивно, чтобы привести себя в чувства, я начала вытирать лицо ладонями.
— Алекс, — попыталась я обратиться к брату.
Только он не слышал. В его речи проскальзывали неразборчивые слова:
— Я же говорил! Говорил! Что-то не так!
Я обняла его, так крепко, как только могла. Попыталась быть сильной для него. А он, в свою очередь, ответил мне той же стойкостью и той же эмоциональной поддержкой.
— Алекс, папу забрали, и вряд ли он вернется домой прежним.
— Главное, что он вернется! — Его пальцы сильнее впились в мою сорочку, а голос обрел раннее не слышимую мной взрослую для него окраску. — И ты!
— Ты обещаешь мне быть сильным?
Такая глупая просьба, ведь Алекс и так показывал силу не свойственную его возрасту, готовность к принятию и проглатыванию комка испытаний. Он понимал куда больше, чем я могла предположить, и будто знал всю тонкую прослойку правды в происходящем.