Плен моей души

Глеб поставил меня на ноги. Развернул к себе спиной, стал расшнуровывать платье. Мягко стащил с плеч, поцеловал шейку сзади. Втянул с жадностью запах под кромкой волос.

— Дурею от твоего запаха, Золушка.

— Я с ума схожу от твоего, родной, — я чуть повернула голову и потёрлась щекой о его плечо.

Повернулась к нему лицом, позволив платью соскользнуть и собраться лужей у ног. Оставшись перед любимым в одних трусиках. Я робко опустила глаза, пряча от него взгляд и смущаясь до слёз.

Переступила с ноги на ногу и почувствовала томление между ног. Болезненное.

Я поняла, что рядом с этим парнем моё тело всегда наливается жаром и томлением. И сейчас эта реакция меня не пугала. Ни капли. Напротив. Она делала меня счастливой. Возносила на небеса.

Я знала, что мало кому везло хоть раз в жизни испытать такие чувства. Такую тягу. Такую любовь.

Шагнула ближе, сократила расстояние между нами. Вжалась в его тело, сквозь слои одежды чувствуя жар любимого.

— Я снова хочу стать твоей, Глеб. Пожалуйста. Мне необходимо. Умоляю тебя. Прошу.

У меня вновь началась истерика, я судорожно дёргала пальцами его футболку, пыталась расстегнуть пуговицу на его штанах. Я хотела почувствовать его кожу. Вжаться. Проникнуть в каждую клеточку его тела. Слиться в единое целое.

— Тише, малыш. Тише. Успокойся.

Глебушка взял меня на руки, как маленького ребёнка и понёс к кровати. Уложил поверх одеяла, пахнущего лишь моим любимым. Я блаженно вытянулась на пододеяльнике и носом зарылась в ткань.

Потрясающе.

Парень скинул штаны и футболку, лёг рядом. Вжался грудью в лопатки, зарылся носом в волосы, на которых всё ещё оставалась фата.

Я завозилась, пытаясь развернуться к любимому, увидеть его лицо, его потрясающее тело. Коснуться напряжённой плоти.

Снова слиться в единое целое.

Но руки Глеба сжались вокруг меня.

— Глебушка, пожалуйста, — плаксиво стала умолять его.

— Тише, Золушка. Успокойся. Больно будет.

— Глебушка, — ноготками заскребла по его запястьям, бёдрами потираясь о его.

— Нет, малыш. Нет. Ты сейчас на эмоциях, Золушка.

— Ты нужен мне. Безумно нужен, Глеб, — горькие слёзы покатились по лицу, впитываясь в ткань подушки. — Не отталкивай меня.

— Я не отталкиваю, Золушка, — парень опрокинул меня на спину, навис надо мной, заглянув в лицо и стерев слёзы со щёк. — Я рядом.

— Я ведь чужая жена теперь, — на меня накатило такое отчаяние, что я торопливо отвела взгляд, боясь увидеть в глазах Глеба осуждение и злость. — Зачем я тебе?

— Золушка, ну что за глупости говоришь? Зачем ты мне? — он так мягко и снисходительно улыбнулся, что у меня дыхание спёрло. — За тем, чтобы любить, Золушка моя. Вчера я ушёл. Сглупил. Струсил. Зассал. Называй, как хочешь. Я не могу удерживать тебя силой возле себя. Я не хочу уподобляться этим уродам.

— Удерживай, — со всхлипом зашептала я, вскинув руки и обхватив лицо Глеба. — Удерживай. Не отпускай. Не давай совершать глупости.

В любимых глазах увидела столько чувств, что вновь заплакала. Но уже от счастья.

— Я боюсь за тебя, — выдавила из себя. — Я боюсь, что подставляю тебя под удар. Они ещё не знают про тебя, но… Но если узнают, они могут убить. Глеб… Я так за тебя боюсь. Так боюсь, что с тобой из-за меня что-то случится. Я этого не переживу.

Глеб большими пальцами стал ласкать мои щёки, улыбаясь. Он коснулся губами лба, после чего опустился слева от меня на кровать.

Горячие руки заскользили по телу, пуская жаркие, обжигающие мурашки. Замерли на груди, обхватили, полностью накрыли. Я застонала, подставила губы для поцелуя. Глеб тут же впился жадным поцелуем в мой рот, языком проскальзывая внутрь.

Жар тут же разлился по всему телу. Я заскользила пальчиками по предплечьям любимого. Выше. По плечам. Коснулась ключиц, а после грудной клетки. Открытой ладонью стала ловить частое сердцебиение Глеба.

Громкий удар в дверь заставил меня вскрикнуть в губы любимого и оставить укус. На языке разлился вкус крови.

— Ой, — выдохнула испуганно и огромными глазами уставилась на дверь, которую кто-то судорожно дёргал.

— Не бойся. Дверь закрыта, никто не войдёт.

— Это твои родители? — я села на кровати, подтянула колени к груди и обхватила себя руками за плечи.

— Да, — я почувствовала, как парень резко закрылся.

Стал хмурым. Ему было стыдно.

— Хороший мой, — я растерянно смотрела в широкую спину Глеба, который локтями упёрся в колени и зарылся пальцами в волосы, оттягивая их. — Чего ты?

Я склонилась и с пола подняла футболку парня. Натянула быстро и обошла кровать, присев перед любимым на корточки. Заглянула в его лицо снизу вверх.

— Чего ты, Глеб? Чего ты стесняешься?

Он замотал головой, натянуто и неискренне улыбаясь.

— Врёшь, — вскинула руку и положила ладонь на щёку. — Ты мне врёшь, Глеб. Я же вижу. Ты из-за родителей?

Кинула взгляд на дверь, в которую настойчиво продолжали стучать.

Глеб едва заметно кивнул.

— Разве твоя вину в том, что тебе не повезло? — я отбросила прядь волос с его лба, коснулась шрама пальцами. Глеб дёрнулся и едва заметно сморщился. — Это кто-то из них оставил?

— Отец, — парень едва разлепил губы.

— За что? — я ахнула.

— За то, что денег на бутылку не давал. За то, что упрекнул их, что они за мой счёт живут.

— Боже, — я привстала и губами прижалась к шраму. — Такой глубокий шрам. Мой бедненький.

— Я не люблю жалость.

— Не правда. Ты боишься показать слабость. Боишься, что я ей воспользуюсь.

Глеб с удивлением посмотрел на меня, потом кивнул, соглашаясь.

— А я не могу не жалеть. Как-то так получилось, что твоя боль стала моей, — слова легко и просто срывались с губ. — Почему-то ты стал мне самым родным человеком за такой короткий период времени. За тобой я готова бежать на край света. Я не боюсь раствориться и потеряться в тебе. Я только боюсь, что из-за меня тебе будет плохо.

Парень прерывисто и часто дышал, смотря неотрывно в мои глаза.

— Я тебя люблю, Виталина.

Я приоткрыла рот. Замерла, как котёнок в свете фар. И не нашла, что ответить.

Я не слышала этих слов с момента смерти мамы.

Настолько искренне сказанных.

Без пафоса и пустых обещаний.

Моё сердце неистово колотилось, грозилось проломить грудную клетку и пасть к ногам этого парня.

— Меня убивает то, что мне некуда тебя вести, Золушка. Я не смогу тебя отпустить. Если бы ты не приехала сегодня, я бы выкрал тебя сам. Я бы не смог позволить этому мудаку коснуться тебя. Я бы убил его. Сел бы, но убил.

— Глебушка.

— Но из одного Ада я тащу тебя в другой. В твоём доме опасно. Но здесь ещё больше отмороженных ублюдков, девочка моя. В разы больше. Я в этом варюсь с ранних лет. Я это вижу и слышу постоянно. Я привык. Я умею отключать мозг. Не слышать и не видеть. Но ты… Я просто боюсь. Я п*здецки сильно боюсь, что ты разочаруешься и сбежишь. Что я оставлю тебя на миг, и что-то с тобой случится. Я часто ночую в мастерской, не возвращаюсь домой. Но там слишком тесно. Там жить постоянно невозможно. А хату снять, — Глеб горестно улыбнулся, — я не могу. Денег не хватает. В прошлом месяце бабки, которые я накопил на следующий семестр в универе сп*здила мать.

Я заскрипела зубами, видя боль и отчаяние в глазах любимого.

— Ты не можешь их оставить, да? Боишься за них?

— Я не знаю. Да. Скорее всего. Я знаю, что если я уйду, они через несколько недель сдохнут.

— Но ведь ты не можешь всю жизнь заботиться о них и тащить на себе. Они убивают в тебе счастье. Они отравляют твою жизнь. Я помню, как неосторожно тогда высказалась, ничего про тебя не зная.

— Я всё это понимаю, малыш, — Глеб поднял меня с пола, усадил к себе на колени, зарылся в волосы носом. — Но я не могу ничего сделать с собой. Я пытался несколько раз свалить. Снимать комнату. Жить отдельно. Но меня тянет сюда. Это выше меня и моих сил.

Я ладошками поглаживала затылок парня, слушая его хриплый, сорванный голос. Рассеянно скользила взглядом по комнате Глеба. Чистой. С идеальным порядком. Ничего лишнего. Никаких плакатов, никаких рисунков. Стол, шкаф, стул, комод и детская кроватка в углу.