Плен моей души

— Может, что-то подстелить? Или мне снять платье?

— Ничего страшного, садись, — Снежана беззаботно махнула рукой.

Я залезла в машину, захлопнула дверь и прикрыла глаза. Видимо, на моём лице было написано, что говорить я не хочу, потому что всю дорогу Снежана молчала. Только изредка я ловила на себе её внимательные и пристальные взгляды на своём лице.

Когда мы подъехали к старому и обветшалому пятиэтажному дому, она повернулась ко мне.

— Я схожу, позову его.

— Может, я сама? — несмело поинтересовалась я.

— Нет… Не думаю, что стоит… Просто… Ох… — она потёрла бровь. — Понимаешь, дело в том, что… Не знаю, как сказать… Родители Глеба могут быть дома, а они… кхм… могут быть не рады гостям. Лучше подожди здесь, я быстро.

— Хорошо, спасибо, — Снежана подмигнула и вышла из машины, скрывшись в подъезде.

Я ждала минут пятнадцать, неотрывно смотря на подъездную дверь. Сердце колотилось в горле. Что если он меня прогонит? Что если не захочет выйти? Почему так долго? Снежана уговаривает выйти ко мне? Они ссорятся?

В итоге стала задыхаться от переживания и нехватки воздуха. Вышла на улицу, начав наматывать круги вокруг машины. Когда Снежана и Глеб вышли из подъезда, замерла, смотря на любимого огромными глазами. Переступая с ноги на ногу и кусая до боли губы.

Глеб смотрел на меня непонятным взглядом. Просто стоял и смотрел.

Снежана пихнула друга локтем в бок, и Глеб отмер. Двинулся ко мне.

Девять шагов.

Обхватил руками талию.

Поднял в воздух, будто я совсем ничего не весила. Будто маленького ребёнка.

— Золушка моя. Самая настоящая Золушка. Моя девочка… Чёрт. Красивая. Моя.

Я всхлипнула, пальцами зарылась в любимые кудряшки, оттянула. Склонилась, вжалась лбом в пылающий лоб Глеба. Прикрыла глаза и растворилась в собственных ощущениях. В близости с парнем. В его запахе. Самом родном запахе.

Он двинулся куда-то, но я даже не смотрела. Мне было плевать. Главное, что с ним. Главное, чтобы запах окутывал с ног до головы.

Я тёрлась щекой о его скулу, глубоко дышала, пыталась не плакать.

И только с непониманием захлопала глазами, когда Глеб опустил меня на заднее сиденье машины и захлопнул дверь. Растянулся на мне, прижимая весом тела к мягкой обивке. Фата, которую я не стащила с головы, упала на лицо, юбка высоко задралась, обнажая ноги.

Пальцы Глеба заскользили по бёдрам. С треском стащили трусики по ногам.

Всё происходило так быстро, что я не успевала соображать. Только широко распахнутыми глазами смотрела в любимое лицо.

— Глеб, — зашептала беспомощно, когда любимый вдруг опустился на колени на коврик, раздвинул требовательно бёдра и длинно лизнул сосредоточение желания. — Боже. Глебушка. Боже!

Я кричала, пальцами царапая плечи и спину любимого. Выгибалась так, что позвоночник хрустел.

Я чувствовала пугающую своей силой эйфорию. Я срывала голос. Поднимала голову, ловила взгляд парня, падала обратно на сиденье и мотала головой, не имея сил терпеть это чувство.

Но желаемой разрядки не получила. Парень резко поднялся, навис надо мной, после чего заполнил собой до самого основания. Рывком. Так, как мне это было необходимо.

— Моя! — зарычал ревниво, вбиваясь и вырывая из груди крики. — Ты моя, Золушка. Только моя.

Я смотрел в любимое лицо сквозь фату, обхватила руками и ногами, мечтая врасти. Стать единым целым. Продлить этот момент полного единения.

Фата, юбка. Создавалось ощущение, что это наша первая брачная ночь.

Я вскинула руки, обхватила щёки Глеба и зашептала заполошно:

— Глебушка моя. Любимый мой. Умру без тебя. Просто умру.

Я плакала. И я умирала.

От боли. От любви. От счастья. От бесконечной, ломающей изнутри все кости любви. Такой хрупкой, ломкой. Но такой сильной, что я готова была всех разорвать за своего Глебушку.

— Маленькая моя, — сильные ладони откинули фату. — Не плачь. Сердце на части рвёшь, Золушка моя.

Темп увеличился. И я разлетелась на сотни осколков, слыша и чувствуя, что Глеб последовал за мной. Бёдра обожгло его семенем.

Губы парня собирали слёзы, после чего захватили губы в жаркий плен. Парень ловко перевернулся на спину, перетащил к себе на грудь. Зарылся пальцами в волосы, стал ласково перебирать, не убирая губ от виска.

— Прости, что вчера сорвался, — зашептал покаянно. — Прости.

— Ничего, — я приподнялась, заглянула в лицо, пальцами провела по немного колючей щеке. — Я понимаю, что совершенно иначе должна была вчера сообщить тебе. Просто я была…

— В отчаянии, — закончил за меня.

— Ты приходил. Снова через балкон?

— Да, — поймал мои пальчики губами и прикусил.

— Спасибо за цветы, они самые прекрасные. Никогда и ничего красивее не видела. И я не лукавлю.

Некоторое время я молчала, разглядывая каждую чёрточку любимого лица.

— Я теперь замужем, — зажмурилась, глотая вновь выступившие слёзы. — Прости.

— Я знаю. Все заголовки об этом трубят.

— Они меня силой заставили. Я пыталась сбежать. Я не знаю, что мне делать. Мне помогли сбежать, но меня скоро найдут. И я не хочу тебя подставлять.

Глеб молчал, потом поправил моё платье, сел вместе со мной, удерживая на своих коленях.

— Решим всё позже, девочка моя. А сейчас пойдём ко мне домой. Мне плевать, Золушка. Плевать. Я знаю, что я был твоим единственным. И буду. Убью его, но прикоснуться к тебе не дам.

Глава 18

Вита

Глеб подхватил меня на руки и потащил в подъезд. Снова в моей голове мелькнула мысль, что создаётся ощущение, будто мы только поженились и мой любимый несёт меня к нам домой. Я пальцами вцепилась в плечи парня, вглядывалась в любимое лицо и умирала. Просто умирала от нежности.

— Малыш, — в подъезде поставил меня на ступени и замер, удерживая за талию и пальцами поглаживая изгибы, — я должен предупредить… Мои родители… Я не хочу, чтобы ты сбежала, но платье нужно снять…

— Говори, мой родненький… Говори, — я погладила ладошками любимое, немного покрасневшее лицо.

Я видела, что Глеб безумно волновался. Видела, что то, что он собирался сказать, было его болью.

— Мои родители алкоголики, Виталина.

Он опустил низко голову, пряча от меня взгляд. Я приподняла его лицо и заглянула в блестящие глаза.

— Хороший мой, мне наплевать. Я приму твоих родителей. Потому что ты мой. А они твои родственники.

Глеб прикрыл глаза и прерывисто выдохнул. Качнулся вперёд и вжался лбом в мою шею.

— Пойдём? — спросила шёпотом.

Глеб кивнул, губами коснулся шеи, послав мурашки по коже. Надавил на ручку и открыл дверь, повёл меня в квартиру. В коридоре стояла худая, неухоженная женщина, по лицу которой было понятно, что она постоянно выпивает.

— Это кто такая, Глеб? Кого ты притащил в мой дом? — я вжалась в Глеба, спрятавшись за его спиной от пронзительного взгляда.

— Жена моя.

— Что? Ты из ума выжил? Жена? Ты её притащил сюда? Здесь и так места нет! Нам денег и так не хватает.

— Я напомню, что деньги в этом доме зарабатываю только я. А вы пропиваете их.

— Щенок неблагодарный. Я столько лет тебя растила. Столько лет воспитывала. Родила тебя. Я столько часов тебя рожала, так мучилась. У меня грудь из-за тебя обвисла! Тебя недолжно было быть. Ты — ошибка.

— Замолчите! — воскликнула, вырвавшись вперёд. — Прекратите немедленно. Как можно говорить такие ужасные вещи своему ребёнку?

Женщина замахнулась, намереваясь дать мне пощёчину, но Глеб перехватил её руку и не дал причинить мне боль.

— Пошла вон отсюда.

Женщина начала нецензурно выражаться, но Глеб даже не слушал её. Он в который раз подхватил меня на руки и пошёл к запертой на ключ комнате. Открыл и тут же захлопнул, отрезав нас от воплей его матери.

— Прости меня. Ты не должна была этого слышать, — смущённо и расстроенно пробормотал любимый.

— Меня это не напугало, мой хороший. Мы родителей не выбираем. Ты же знаешь. Мой отец тот ещё урод. Я же не виновата в этом.