Мятежный (ЛП)

Она не Персефона. Она Мелани Майерс Дин, и я её люблю.

Я выдыхаю и закрываю ладонями лицо, дрожа и пытаясь взять себя в руки.

Я болен, а она единственное лекарство.

Болен из-за неё, болен, как мой отец.

Я поднимаю глаза и вижу, что он почти не шевелится в постели, ровное дыхание еле слышно. Да, это больно. Я ненавидел его всю свою жизнь. Отец отнял у меня всё хорошее. И всё же мне больно, что он слаб и близок к смерти, но до сих пор этот ублюдок упорно скрывает то место, где находится моя мать.

Ярость, бессилие — все эти чувства переполняют грудь. Я только что с помощью информации Тины отработал последний объект. Я тщательно поработал по всем номерам из списка, осталась только одна цель… под номером пять.

— Что со списком? — с тревогой спрашивает Эрик после того, как посовещался с докторами и понял, что у отца осталось всего несколько часов. Часов.

— Сейчас еду получить плату, — лгу я, отодвигая стул и поднимаясь.

Но я не буду этого делать. Я верну свою девочку, а потом вернусь сюда и скажу отцу, что ему не удалось. Что ему не удалось сделать меня похожим на него. Окончательно сделать меня эгоистичным и безнравственным.

Я собираюсь вернуть свою девочку, возьму свои наличные и выкуплю её контракт. Отец может заломить любую цену, какую захочет. Он может потребовать за это мою собственную жизнь. Или цену «Андеграунда». Но он скажет, где моя мать, и будет смотреть, как я вычёркиваю имя Мелани, пока отдаю ему деньги, которые она должна.

Он сочтёт меня слабым. Он умрёт, считая меня слабым.

Мне по херу.

Я борюсь за то, что мне дорого, и я буду бороться за это, даже если придётся провести остаток дней в тени, лишь бы быть уверенным, что с моей девушкой всё в порядке.

22

РЕШЕНИЕ

Мелани

— Я хочу уехать домой.

Это первые слова, которые вылетают у меня изо рта, когда на следующий день в дверях моего гостиничного номера появляется Грейсон, весь в тёмной одежде, с недавно вымытыми волосами. Только это не мой принц. Только это не мой рыцарь в сверкающих доспехах. Вернее, мой злодей в чёрном.

— Я правда хочу домой, — повторяю хриплым, надломленным голосом. — Я много думала о… нашем разговоре, и я просто хочу уехать сегодня домой.

Это всё, что я могу сказать.

Ни «привет». Ни «доброе утро». Я даже не комментирую тот факт, что в одной руке Грейсон держит коробочку, или то, что в другой руке у него маргаритка, похожая на ту, что он приколол к стене в доме моих родителей. Когда я вспоминаю тот день, каким реальным он был, как было весело, меня захлёстывают эмоции.

Те, кто вместе играют, вместе и остаются…

Это неправда, ба. Иногда мужчины просто с тобой играют и всё разрушают.

Мне нечего сказать, ведь Грейсон меня предупреждал.

Открываю дверь шире, чтобы его впустить, и чувствую себя так, словно вампир высосал из моего сердца всю кровь. Когда Грейсон входит, комната словно уменьшается в объёме, не отрывая от меня взгляда, он ставит всё на кофейный столик, как будто, только что понял, что я не хочу никаких подарков. Я даже не хочу, чтобы сегодня был мой день рождения.

— Привет, — здоровается с ним Пандора, сидя за маленьким обеденным столом и попивая кофе. Впервые она не говорит с Грейсоном враждебно. Может быть, потому что мы всё утро проговорили об этом, и она, наконец, убедила меня, а я убедила себя, что он СОВСЕМ МНЕ НЕ ПОДХОДИТ.

Но теперь, когда Грейсон рядом, в это так трудно поверить.

Он идёт за мной в спальню, и я чувствую его горе.

Душа кричит, веля мне броситься в его объятия и всё уладить. Как мы можем всё не уладить? Ведь я принадлежу ему. И вот уже более четырёх месяцев Грей и всё, что он есть, принадлежит мне. Но мне нужно, чтобы Грейсон меня отпустил, или он меня сломает.

Я чересчур романтична; он слишком ожесточён, слишком холоден из-за того, что делал всю свою жизнь.

Закрыв дверь в свою комнату, я резко поворачиваюсь, и он притягивает меня к себе и целует. Мы целуемся, не сопротивляясь этому, а наоборот растворяясь друг в друге, целуемся дольше, чем когда-либо целовались. Долгие, долгие минуты… Моё жаждущее тело вдавливается в его твёрдую плоть, руками он держит меня за талию, крепко к себе прижав. Наши изголодавшиеся языки движутся быстро, мы запоминаем вкус друг друга, шелковистость нашего поцелуя. Пока он не стонет, не отрывается от меня и не направляется к окну.

Я вижу, как Грейсон снова пытается возвести стены. Те, которые я разрушила, потому что хотела, чтобы он меня полюбил. И он меня любит. Я знаю, что любит. Это прямо сейчас чувствуется в его прикосновениях и отчаянии в мужских глазах, как будто он хочет отпустить меня, но не может.

Грейсон стоит лицом к окну, засунув руки в карманы, в позе покорителя мира, которую я так люблю. Каждая клеточка моего тела понимает, что он всё осознаёт, но не демонстрирует этого, пока не начинает говорить, так и не повернувшись ко мне. Его голос такой грубый, что раздирает мои внутренности, будто пила.

— Ты точно уверена, что хочешь уехать?

— Уверена, — говорю я, и мой голос тоже похож на скрежет наждачной бумаги.

Грейсон срывается до хрипоты, когда добавляет:

— Тогда Дерек отвезёт тебя в аэропорт.

— Я могу взять такси. — Делаю шаг к Грейсону и останавливаюсь. Что же мне теперь делать? Обнять его? Я не могу. Мне нужно это прекратить.

Я вижу перчатки, которые Грейсон бросил на кровать, и с любовью беру их, испытывая потребность в последний раз их потрогать. Он поворачивается и устремляет взгляд на меня, а мне больно смотреть ему в глаза. В гордые глаза Грейсона Кинга. Я опускаю взгляд и начинаю моргать.

— С кем бы ты в итоге не оказалась, просто знай, что ты была моей первой. Частица тебя всегда будет моей. Когда ты найдёшь своего прекрасного принца, идеального, у которого будет всё, что ты ищешь, ты всё равно останешься моей принцессой, а не чьей-то ещё.

Я сжимаю перчатки в руках, глаза наполняются слезами, потому что его слова причиняют боль, правда в них причиняет боль.

— Пожалуйста, отпусти меня, даже самую маленькую часть меня.

— Я могу заставить тебя полюбить меня, Мелани. Я могу заставить тебя выбрать меня.

Я начинаю плакать и кладу голову на грудь Грейсону, а он вдыхает запах моих волос.

— Это то, чего ты хочешь? Что я буду игрушкой в твоих руках, а ты будешь мной играть, что каждую ночь ты будешь делать плохие вещи, а потом возвращаться, чтобы заняться со мной любовью. И я буду возноситься в рай, когда окажусь в твоих объятиях, и спускаться в ад, когда выйду из них, а эти руки будут совершать что-то ужасное.

— Я владею этим телом, Мел, — говорит он, проводя ладонями по моим изгибам. — Каждым изгибом. Эти руки знают, как тебя любить больше, чем они знают, как делать то, что они делают.

Я вытираю слёзы.

— Мне нравилось, что ты им владеешь. Каждым изгибом. Но любовь всей моей жизни не может делать то, что делаешь ты. Не может.

Грейсон заключает моё лицо в свои ладони.

— Но делает, — говорит он нежно.

Я сглатываю, потому что вынуждена это признать.

— Но лучше бы он этого не делал.

Я качаю головой, но Грейсон смотрит на меня своими пронзительными ореховыми глазами с мерцающими зелёными крапинками.

— И всё же это часть меня, — хрипло говорит он, делая шаг вперёд. — Я не твой принц, я всё, чего ты не хочешь, но ты до сих пор меня желаешь. Я тебе нужен, Мелани, ты ждала меня. Так отпусти мысль о том, кем я должен быть, и…

— Нет! Нет, я не хочу в тебя влюбляться! Только не в тебя! — отталкиваю я его.

— Детка, я не позволю этому тебя опорочить, это очернит только меня. Ты ни о чём не будешь знать. Ни о чём…

— Нет, Грей! Я не вынесу, если узнаю, что ты делаешь что-то плохое!

Грейсон отпускает меня, отступает на шаг и смотрит через окно на улицу. Солнечный свет падает на его лицо, делая его нереально красивым, и, кажется, мне не хватает нервных клеток в мозгу, чтобы осознать происходящее. Мы с Греем расстаёмся. Я хотела любви, я её нашла, а сейчас собираюсь отпустить, потому что… всё не так, как в мечтах и в сказках, не так, как я себе представляла.