Мятежный (ЛП)

Грейсон держится непреклонно и гордо, но я наконец-то вижу хаос в его глазах. Представляю его, подростка, разрывающегося надвое. Использующего свой ум, чтобы выжить, в то же время пытающегося найти и защитить свою мать.

Каждое его тревожное слово проносится у меня в голове, его детство так отличается от моего, что мне сложно его понять.

— А теперь он умирает и призвал меня обратно. У него лейкемия, и отец хочет, чтобы я взял бразды правления «Андеграундом», — грустно смеётся он. — Я даже представить себе не могу такого человека, как он, больным. Но ему нужно передать свой факел. Ещё есть Уайатт, я знаю, что он был для отца большим сыном, чем я. Но ему нужен альфа. — Грейсон достаёт листок бумаги. — До того, как я увидел тебя в этом списке, считал, что смог выкинуть тебя из головы. Ту блондинку из моих снов. И тут снова ты. Ты сидела в грёбаном баре с каким-то грёбаным мудаком, который пытался отвезти тебя домой — и тут ты, чёртов дьявол в ангельском обличье под дождём.

— Даже не говори со мной о дожде!

— Ты сама хотела поговорить, поэтому я сейчас и говорю с тобой. — Грейсон идёт вперёд, останавливается передо мной, слабая улыбка растягивает его губы, сохраняя бесконечное количество печали. — Я не так хотел провести твой день рождения, Мелани. — Его голос — нежный шёпот, от которого сжимается сердце. Я не буду плакать, чёрт возьми, я не буду плакать. Я моргаю и сглатываю. — Всё, о чём я прошу — это позволить мне отпраздновать его с тобой, когда вернусь. Если мне удастся провести с тобой только один день, я хочу провести именно этот день. С тобой.

Мне невыносимо от того, как хорошо Грейсон меня знает. Как понимает меня. Как он воплощает в жизнь все мои мечты и разрушает все мои фантазии. Если бы в следующем году был такой день, когда бы он мне понадобился, это был бы мой день рождения. Но внезапно мне отчаянно захотелось домой.

— Ты уезжаешь прямо сейчас? — шепчу я.

Грейсон пытливо смотрит на меня, вздёрнув брови.

— Я должен. Ещё одна цель. Я в долгу перед своей матерью.

Грейсон подходит и обнимает меня. Я закрываю глаза от тепла, окутывающего меня, от его запаха, от него самого. Когда Грейсон пытается отстраниться, я притягиваю его руки ближе, вдруг почувствовав, что нуждаюсь в этом ещё хоть на минутку.

— Зачем тебе мои руки? — он шепчет мне на ухо. — Ведь я только что сказал, что они сделали больше плохого, чем хорошего.

— Не мне.

— Потому что ты влюбилась в меня, ты влюбилась в меня и во всё моё дерьмо. И даже несмотря на всё то, что я только что сказал, ты всё равно готова отдать мне своё сердце, не так ли, — хрипит он и целует меня за ушком. — Я здесь, чтобы забрать его. — Грейсон снова целует меня за ухом, сильнее. — Позволь мне его забрать.

Я опускаю голову, чтобы успокоиться.

Грейсон тоже опускает свою темноволосую голову и смотрит на мои пальцы на ногах. На каждом ногте написано по букве, идеально-синим на ярко-розовом, на обеих ногах, — ГРЕЙ ♥

— Красивые пальчики.

Я подгибаю их, пряча надписи в ворсе ковра.

— Я сделала педикюр. В лучшем салоне Сиэтла.

«Всё для тебя…» — думаю я тоскливо.

От его улыбки в животе запорхали бабочки, и я жалею, что у меня нет топора, чтобы можно было их буквально убить.

— То, что кто-то смог заставить тебя немного посидеть на твоей беспокойной маленькой заднице, чтобы сделать это, является свидетельством его способностей. — Грейсон смотрит на меня взглядом, который достигает самых потаённых закоулков души, и мой желудок начинает ощущать тяжесть от полной перегрузки эмоциями. — Или твоему умению убеждать, что тебе просто необходимо носить моё имя на своих ногах?

Грейсон опускается на колени, и я задерживаю дыхание, когда он берёт в руки ступню и целует палец.

— Грей, ты целуешь мою ногу, — говорю я тихим хриплым голосом.

— Там написано моё имя.

Когда я высвобождаю ногу, он глубоко-глубоко вздыхает и поднимается на ноги, — выше ста восьмидесяти сантиметров красивого лживого мужчины, — затем молча начинает рассовывать вещи, лежащие на кровати, по карманам чёрной куртки. Я смотрю в темноту, наблюдая, как Грейсон натягивает перчатки, у меня такое ощущение, что я только что потеряла невинность, которая уже никогда не будет восстановлена.

— У меня такое чувство, будто мой парень только что умер. И у меня никогда больше не будет Грейсона.

Если уж мой голос полон грусти, то он выглядит просто разбитым.

— У меня такое чувство, что мой псевдоним только что убил мою девочку. И она никогда не будет смотреть на меня так, как раньше.

Сейчас мы смотрим друг на друга так же, как и раньше. Только обычно мы улыбаемся.

Но на сей раз — нет.

«Уезжай домой, Мелани», — с горечью думаю я.

Грейсон осторожно делает шаг вперёд, а я вспоминаю, как он одержим моими глазами, и чувствую странную грусть, когда он обхватывает моё лицо ладонями, словно желая поцеловать, но вместо этого опускает руки.

— Я вернусь. Оставайся здесь со своей подругой до завтра и подумай, Мелани. Когда вернусь, я рискну позволить тебе посмотреть мне в глаза и сказать, что я тебе не нужен.

Я не знаю, что собирается делать Грейсон, но когда он пересекает комнату, чтобы уйти, меня переполняет калейдоскоп эмоций: ужас, похоть, любовь.

— Грейсон, поклянись мне, что никого не убьёшь! — молю я. — Поклянись, или нам больше не о чем будет говорить. Не о чем.

Пока я жду его ответ на мой импульсивный ультиматум, пульс бешено колотится в висках, в груди, в кончиках пальцев. Грейсон стоит у двери и тихо смеётся, потом достаёт что-то из куртки, вынимает из пистолета магазин, кладёт его на пол и распахивает дверь. Он не дал мне своего слова, но я ему верю.

Не знаю почему, но я ему верю.

Жду, пока Грейсон закроет за собой дверь, а потом срываюсь в страшную истерику.

21

СПИСОК

Грейсон

Эта цель оказалась лёгкой.

Я незаметно проскальзываю в тёмный дом и бужу его, ткнув кончиком своего ЗИГа прямо в висок. Мужчина испуганно вздрагивает, поднимается из постели. Трясясь, как флаг на ветру, открывает сейф и отдаёт деньги.

Вероятно, ему больше никогда не удастся спать спокойно.

Добро пожаловать в клуб, старина…

Но я больше об этом не думаю. Его имя вычеркнуто, сегодняшние бои прошли хорошо. Победа на ринге досталась Разрывному — и меня это вполне устраивает. Разрывной — это деньги, а в «Андеграунде» всё завязано на деньгах.

Но об этом я тоже не думаю.

Я думаю о своей принцессе. Интересно, она спит? Или хотя бы в половину мучается так же, как я. Сейчас шесть утра, я в больнице, сижу здесь и ненавижу то, что уже заранее всё знаю.

Ненавижу, что уже знаю, какие слова она скажет сегодня, когда я к ней приду.

Что я её не заслуживаю, что я лжец, мошенник, что я не тот мужчина, который ей нужен. И это, на хрен. Пожирает. Меня. Заживо.

Не могу спокойно оставаться на месте. Не могу перестать прокручивать в голове всё это дерьмо.

Я всю ночь просидел в больнице, наблюдая, как отец борется за каждый вздох.

Чувствую, что сам задыхаюсь, в лёгких застревает воздух. Я всегда понимал, какова моя жизнь и чего я хочу. Всё было предельно ясно.

Теперь же мне уже ничего не ясно, кроме того, что не могу представить себе и дня без Мелани. Если она меня отвергнет, я уже знаю, что стану одержимым. Что буду преследовать её. Что не смогу отпустить мою девочку. Я должен быть уверен, что она в безопасности, что Мелани пришла в себя, что она смеётся. Мне придётся увидеть, как к ней прикоснётся кто-то другой. Мужчина, которого она захочет — мужчина, которым не могу быть я. Сердце колотится в груди. И при одной только мысли, что кто-то кроме меня к ней прикоснётся, тело разрывает от бушующей внутри огненной бури.

Но я не буду Аидом, который утащил вместе с собой в ад свою Персефону.