Страница 38 из 69
Наши глаза встречаются, и Грейсон нежно разжигает во мне растущий огонь, проводя большим пальцем по внутренней стороне запястья.
— Скучала? — тихо спрашивает он.
— Да, — еле слышно отвечаю я. Провожу свободной рукой по его подбородку и порывисто наклоняюсь, чтобы поцеловать в щёку. Шепча ему на ухо: — Очень сильно.
Он хищным взглядом следит как я сажусь на табурет на другом конце кухонного острова.
Мы улыбаемся друг другу, улыбки, кажется, растягивают наши губы одновременно. Это всегда было так, с того самого момента, как мы встретились. Наконец я замечаю, что он принёс вино, и наблюдаю, как Грейсон открывает бутылку, ищет в моём шкафу бокалы и возвращается, чтобы налить один мне, а другой себе.
Мы чокаемся бокалами, улыбаясь, и, прежде чем выпить, он шепчет:
— За тебя, принцесса.
— Нет, за тебя, — парирую я, делая глоток.
— Тебе нравится перечить мне, не так ли? — мурлычет он, продолжая взбалтывать и нюхать вино в своём бокале.
Я смеюсь и как только начинаю есть, внезапно чувствую себя самым сексуальным существом на свете. Как будто каждое моё движение соблазняет его, возбуждает и волнует.
Даже моё дыхание не ускользает от внимания Грейсона.
Чувствую, как Грейсон смотрит на мои пальцы, на мои оголённые руки, на открытые плечи, на губы. Я беру вилкой немного салата и тоже смотрю, как он отрывает кусок хлеба и отправляет его в рот. Мы тихо пьём, наблюдая друг за другом, наслаждаясь обществом друг друга. Взглядами друг друга. Энергетикой друг друга. Я декоратор, который верит в фэн-шуй. Я верю в инь и ян. Я никогда не чувствовала такого ян к своему инь. Вообще никогда в жизни.
— Тебе нравится еда? — спрашиваю его.
— Я первый мужчина, для которого ты готовишь?
Прищурившись, делаю глоток красного вина для храбрости, но от нервного спазма в животе лекарства нет.
— Хочешь правду? Да. Ты первый. Так что хорошенько подумай над своим ответом, — предупреждаю я.
— Каждая ложка была такой же вкусной, как и ты.
— Неужели? — улыбаюсь я. Чувствуя себя неуверенно, проверяю его тарелки и замечаю, что он съел всё до последней крошки.
Грейсон откидывается назад, и его взгляд опускается с моих глаз на плечи и грудь.
— Я готов к десерту.
— Подождите, мистер, я ещё не закончила. У меня есть настоящий десерт, но, знаешь, это не я!
Накручиваю немного пасты на вилку чуть быстрее и запихиваю её в рот, слизывая немного соуса «Песто» с уголка рта.
Грейсон пристально смотрит на меня. Он выглядит таким большим, тёмным и сексуальным в моей квартире, и я не привыкла к глубоким маленьким уколам желания, возникающим в груди.
— Как прошла твоя неделя? — спрашивает он.
Меня пронзает вспышка чувств, когда я вспоминаю все ночи, что провела лёжа в постели, более напуганная, чем хотела бы, и более одинокая чем когда-либо. Может, из-за того, что я знаю, с кем хочу быть прямо сейчас. Может, потому что чувствую себя уязвимой и напуганной.
— В общем-то хорошо, — вру ему. — Кстати, хотела ещё посоветоваться с тобой. Нашёлся покупатель на мою машину.
— Ты продаёшь свою машину?
В отчаянии смотрю на Грейсона и замечаю, что его губы внезапно мрачно поджимаются.
— Да, продаю. — Я встаю и беру его пустые тарелки, рассказывая, сколько мне предложили. — Как думаешь, это справедливая цена?
Он молчит, пока я несу его тарелки к раковине, провожая меня взглядом, а потом спрашивает:
— Зачем тебе нужно её продавать?
Не могу не заметить, что для него это не просто любопытство. Похоже, Грейсон настроен решительно.
Поэтому я стараюсь казаться беззаботной, добавив к своему объяснению небрежное пожатие плечами.
— Просто хочу присмотреть что-нибудь другое.
Сначала вздёргивается одна тёмная бровь, за ней другая, а затем озвучивается мучительно медленный и несомненно разумный вопрос:
— Другую машину?
Он на это не купится.
Пока ломаю голову над тем, чтобы сказать что-нибудь как можно более далёкое от правды, Грейсон говорит, вздыхая, как будто я его утомляю:
— Не продавай свою грёбаную машину, принцесса, ни за что на свете.
— Почему?
— Потому что, — цедит он сквозь зубы, — тебе просто необходима твоя машина.
— В офис можно ходить пешком, — легкомысленно парирую я, — а на выходные можно ездить с друзьями.
Он всё ещё выглядит недовольным, и это сразу же вызывает у меня подозрение.
— Почему ты так беспокоишься о моей машине, Грейсон?
После довольно интригующего молчания, во время которого моё сердце тает в груди, я отвечаю за него:
— Потому что благодаря этой долбаной машине мы с тобой познакомились.
Он сердито пожимает мощным плечом.
— Эта машина тебе подходит. И никому другому не подойдёт.
У меня кружится голова от мысли, что он готов защитить то, благодаря чему мы встретились, но мне также грустно от невозможности объяснить ему, что независимо от того, насколько я привязана к этой машине, о себе я волнуюсь ещё больше.
— Моя покупательница — молодая восемнадцатилетняя девушка, и ей она принесёт столько же радости, сколько и мне.
Когда Грейсон снова начинает говорить, в его голосе звучит особая сила, почти приказ.
— Никто и никогда не сможет доставить столько радости, как ты. Ты и есть радость, Мелани. И жизнь. И ещё этот безумный, милый маленький голубой «мустанг».
Я поднимаю руку ко рту, чтобы подавить смешок, потому что Грейсон ужасно милый и заботливый, и когда в ответ он хмурится, я говорю ему:
— Думаю, это очаровательно, Грейсон.
— Это слово и я не подходим друг другу, принцесса.
— Это очаровательно. Ты очарователен.
Грейсон стоит так, словно собирается заставить меня заплатить за такие слова.
— Грейсон, я знаю, что это разобьёт твоё нежное сердце, но мне действительно нужно продать машину. Я просто попрошу на тысячу больше. Что ты на это скажешь? Боже, даже твой хмурый взгляд очарователен.
Он откидывает голову назад и смеётся — звук его смеха богатый и глубокий, — и когда я осознаю, что он никогда не поймёт, насколько тяжелы мои обстоятельства, извиняюсь перед ним, иду на минутку в спальню и звоню заинтересованной стороне, чтобы сообщить, что поднимаю цену на тысячу.
Девушка отвечает, что поговорит с отцом и даст мне знать. Выйдя из комнаты, вижу, как Грейсон стоит, скрестив руки на груди, и смотрит на меня так, как смотрит мужчина, который не знает, что со мной делать.
— Озвучила новую цену, — объясняю ему, и когда он в отчаянии проводит рукой по своим волосам, я слышу слово «очаровательно», будто шёпот сквозь пряди.
— Ах, принцесса. В самом деле. Я даже не могу… — Он качает головой в явном расстройстве.
— Грейсон, это не имеет значения! — умоляю я. — Даже если машины не будет, ты навсегда останешься моим героем и героем моего «мустанга».
Желая хоть как-то его успокоить, — ведь его переменчивая энергия ощущается в комнате как торнадо, — я подхожу к Грейсону и провожу рукой по его спутанным волосам, пытаясь снова пригладить их, наслаждаясь мягкостью, которая является почти единственной мягкой вещью на его твёрдой голове. Грейсон рычит и хватает меня за талию, удивляя, когда опускает голову, зарывается носом между моих грудей и с яростной нежностью целует область декольте.
— Если ты не собиралась меня слушать, — бормочет он, его голос приглушён моим фартуком, — зачем спрашивать?
— Мне приятно знать твоё мнение.
— В доказательство, что тебе это приятно, покажи, что слушаешь меня, Мелани.
— Прости, — шепчу я, игриво поглаживая его по голове и пытаясь снова сделать счастливым. Угодник во мне просто не может вынести его недовольства. Только не его. — Я заглажу свою вину.
— Хм. — Его глаза внезапно вспыхивают, как факелы. — Загладь свою вину, рассказав, как бы ты хотела отметить своё двадцатипятилетие, — предлагает он.
Между нами возникает секундное колебание. Что скажет Грейсон, если я сообщу, что хочу провести весь день с ним? Весь день с ним и ничего не делать? Что я хочу, чтобы он рассказал мне о своей жизни, о своей семье, что я просто хочу быть с ним, потому что в последнее время я счастливее всего только тогда, когда он рядом?