Мятежный (ЛП)

Мы занимаемся сексом, вот что.

Но мне не хочется, чтобы это был просто секс.

Я не знаю, сколько секретов хранит Грейсон, но у него много тайн, и он отказывается при мне говорить по телефону, что странно. Тем не менее, у меня тоже есть свой секрет, поэтому не совсем справедливо так себя чувствовать. Мне бы очень хотелось рассказать ему, и только ему, о своей тайне. Но в то же время я молюсь, чтобы он узнал о ней последним.

Как отнесётся к этому парень, с которым встречаешься, с которым спишь или типа того, парень, чьё уважение и восхищение тебе нужно так сильно, что ты просила — ты умоляла — бандитов дать ещё немного времени, потому что ты должна им больше денег, чем думала? Как сказать ему, что они задрали тебе юбку и пригрозили познакомить поближе со своими членами, если не заплачу вовремя.

Меня тошнит от воспоминаний о той ночи в переулке. Я никогда не смогу облечь всё в слова и позволить кому-либо их услышать.

Я проверяю свои текстовые сообщения. Грейсон был последним, кто мне писал. Вечность назад, когда посетил мою квартиру, и я написала, что останусь дома в зависимости от того, кто придёт, и он ответил: «Я».

Уговариваю себя, что не хочу снова проходить через все эти игры в угадайку. Если он хочет меня, значит, хочет. Так ведь?

Но меня раздражает собственное первостепенное правило переписки. В наши дни отношения гораздо более равноправны.

Я медленно вздыхаю и пишу ему:

Ты будешь в городе на этих выходных?

И к моему удивлению, он сразу же отвечает.

Да.

Моё сердце начинает колотиться. Я отвечаю эсэмэской:

Какие у тебя планы?

Я планировал найти свою принцессу.

Уффф. Мне это слишком нравится.

Принцесса хочет приготовить тебе ужин. Ты придёшь?

Я приду. И нам будет чем заняться кроме ужина.

Радостно улыбаюсь. Сексуальный хам.

В пятницу, в 8 вечера?

Я счастлива как никогда и говорю Пандоре, немного приукрашивая действительность:

— Он приедет в город на эти выходные и только для того, чтобы увидеть меня.

— Ух ты, — звучит без энтузиазма её голос.

♥ ♥ ♥

В течение всей следующей недели я практически хороню себя в работе и кучу времени трачу на отправку некоторых своих личных вещей в магазин eBay, чтобы погасить долг, и как можно быстрее. Мой шкаф внезапно оказался просто огромным, так как у меня осталась только одна пара кроссовок, одна пара туфлей-лодочек, одна пара сандалий, одна пара уггов и одна пара резиновых сапог. Я также опустилась до трёх пар слаксов, двух джинсов, небольшого количества топов и самых необходимых платьев. Труднее всего было расстаться с украшениями, сумочками, платочками и прочей мелочью. Но я сохранила самые яркие из них, чтобы гарантировать, что смогу ежедневно продолжать использовать в одежде три цвета, даже если эти всплески цвета в основном исходят от моих аксессуаров.

В пятницу днём я иду разоряться в магазин органических продуктов Whole Foods, потому что не собираюсь готовить дешёвую еду для Грейсона — просто не могу. Поэтому приношу домой коричневый пакет, полный здоровых и свежих продуктов, надеваю единственный оставшийся у меня фартук — жёлтый с оборочками, купленный в Anthropologie, — и готовлю для него домашний ужин, потому что это кажется хорошим делом, вроде приветствия «добро пожаловать домой».

Что касается меню, я выбрала салат из рукколы и груш с козьим сыром и лёгкой заправкой из уксуса, прованского масла и пряностей, мою фирменную пасту с соусом «Песто», домашний хлеб и на десерт яблочные пирожные с корицей.

Всегда, когда готовлю, я стараюсь думать только о хорошем. И на этот раз, пока режу и готовлю еду, думаю о том, что начинаю медленно осознавать свои собственные потребности, как женщины, потребности, которые я никогда раньше не осознавала, и которые не могла удовлетворить, даже переспав с дюжиной парней, потребности, которые не могут быть удовлетворены, пока не удастся создать с кем-то действительно подлинную связь — пугающую, сильную, необъяснимую. С кем-то, кого меньше всего ожидаешь. Меня преследует лицо Грейсона — серьёзное, улыбающееся, задумчивое. Я не могу перестать вспоминать и воспроизводить в уме его разнообразные улыбки. Ироничную, чувственную, снисходительную, сонную, вежливую, ту, что он дарит Пандоре, и ту малозаметную, которую почти невозможно увидеть, как будто он не даёт себе волю ей поддаться…

Эта мне нравится больше всего.

Потому что мне кажется, что я вытягиваю её из него, даже когда он этого не хочет. Как будто он даёт мне что-то, чего не собирался давать.

— Здесь чем-то хорошо пахнет, и я готов поспорить, что от тебя.

Когда я узнаю тёплый, мягкий голос, раздающийся позади меня, кровь в венах вскипает. Каким-то образом Грейсон проник внутрь квартиры и подкрался ко мне! Не издав ни единого звука. А теперь он обхватывает меня своей большой рукой за талию и разворачивает, и это движение перемещает почти сто девяносто сантиметров плохого парня так, что его губы оказываются всего лишь на волосок от моих. Я впитываю его близость, мои руки скользят вверх в быстром, жадном исследовании по его мощным предплечьям, и в этот момент мои чувства начинают закручиваться в спираль.

— Привет, — выдыхаю я, — я…

Он целует меня целую минуту.

Полторы минуты.

Наши губы двигаются, сливаясь, мои колени подгибаются, потому что его поцелуи лучше, чем всё, что я когда-либо испытывала. И теперь я не могу ни думать, ни говорить, ни даже стоять на ногах.

Грейсон отстраняется, и я чувствую, что под его горячим взглядом краснею.

— Мне нравится, — шепчет он, указывая на мой фартук, и радостный огонёк в глазах Грейсона заставляет меня чувствовать себя так, будто я только что выиграла главный приз на шоу «Железный шеф-повар»19, а он ещё даже не попробовал мою еду.

— Тебе понравится ещё больше, когда ты поймёшь, что я сама собираюсь накормить тебя десертом, — шепчу я. Его грязный ум, кажется, берёт над ним верх, потому что Грейсон выглядит мгновенно голодным. Смеясь, я усаживаю его на один из двух стульев у кухонного острова. — Это не то, о чём ты подумал, я — о настоящей еде!

— Ты снимешь это для меня? — Он дёргает меня за пояс фартука.

— Может быть, если ты, как хороший мальчик, доешь свою еду.

Он хихикает. Богатый, насыщенный звук и его ухмылка опустошают, захватывая мой мозг.

— Тебе больше нравится, когда я плохой, — замечает он.

Пряча улыбку, наклоняюсь и вытаскиваю тарелку с макаронами прихваткой, сознавая, что он заметил, что на мне под фартуком только короткое платье — возможно, он даже видит, что на мне нет трусиков. От этой мысли меня бросает в дрожь.

Наступает тишина, среди которой раздаётся скрип табурета, когда Грейсон откидывается назад и сбрасывает обувь. Потирая подбородок и наблюдая, как я кружусь по кухне, он говорит со мной, и в его хриплом голосе появляются смущающие, почти насмешливые нотки.

— Никак не могу отделаться от мыслей, чем ты всё это время занималась. — Грейсон делает паузу, затем его голос становится ещё более низким и хриплым, чем когда-либо. — Ты скучала по мне?

— Что за вопрос такой?

Грейсон одаривает меня плутоватой ухмылкой.

— Тот, на который я хочу знать ответ.

Я улыбаюсь ему в ответ, раскладывая на столешнице приборы, а когда ставлю салат и макароны, он обхватывает рукой без перчатки моё запястье.

— Так что?