Дикая птица

— Вышел? — Рогнеда тоже скинула плащ и устроилась рядом.

— Продержался две минуты против её чар. Неплохо для десятилетки, который едва научился держать в руках меч.

— А ей сколько было?

— Восемь.

Рогнеда захохотала. Отсмеявшись, уселась на пол, скрестив ноги и махнула рукой Дарену, призывая сесть напротив. Тот послушно плюхнулся рядом. Вода капала с одежды, выбивая странную, понятную только ей одной, мелодию.

Рогнеда потянулась к царевичу.

— Давай руки. Надо нас хорошенько высушить, пока никто не простудился.

Она обхватила ладони Дарена, холодные и влажные, и придвинулась ближе так что колени их почти соприкасались. Рогнеда закрыла глаза, выдохнула, провела руками по кругу, закручивая воздух вокруг них в широкую спираль и шепча заклинание, которое должно было сделать его жарким, как летний солнечный полдень. Воздух закружился, помчался кругами, заиграл волосами, подбрасывая их вверх, словно листву. Забрался под одежду, щекоткой промчался вдоль спины и завертелся в рукавах, вытесняя влагу и согревая.

Дарен сжал ладони Рогнеды, и она ответила тем же. Чары лились из неё искрящимся потоком чистой магии. Они обнимали, мчались прочь из терема в летние, ветреные луга, звали за собой, маня запахами липы, акации и мёда.

Давно, очень давно Рогнеда не творила таких светлых чар, наполненных радостью, жизнью и буйным, чистым восторгом. Часть этих чувств — она знала — передавалась и Дарену с каждым касанием ветра, с каждым новым ароматом лета и с каждым воспоминанием, что несли с собой эти ароматы.

Заклинание рассеялось, и Рогнеда отпустила Дарена. Он похлопал себя по кафтану, тот был совершенно сухой.

— Ого! — Дарен заглянул себе под руку. — Кажется, я даже пахнуть стал лучше!

Рогнеда улыбнулась и пригладила растрепавшиеся волосы. Кудри Дарена, взлохмаченные ветром, стояли дыбом, но его это, похоже, ни капли не беспокоило. И Рогнеда ненароком залюбовалась им. Его восхищённым взглядом, изгибом губ, острыми скулами, резкими, широкими движениями. Что-то изменилось, Дарен словно приобрел новые краски, новые черты, как драгоценный камень, который вынесли из тени на солнечный свет. Или Рогнеде только так казалось?

Дождь шуршал по крыше, разбивался о землю, был единственным звуком, который пробирался в терем снаружи. И казалось, что за пределами стен терема больше не существовало привычного мира: исчезла деревня, поля и леса, не было больше Свертлоречья, никогда не существовало Даргорода и далёкого, почти забытого Рогнедой Чарограда. Не существовало ни прошлого, ни будущего. Был только этот терем и бесконечные, бесконечные потоки воды.

Рогнеда снова почувствовала себя в странном, тягучем сне. Только на этот раз, кажется, это уже был не её сон.

— Давай поужинаем прямо тут, у печи, — сказала она. — Не хочу перебираться за стол.

Дарен не возражал.

Расстелили скатерть прямо на пол, разложили скромные припасы: хлеб, сыр, пара яблок и вяленое мясо — отыскали на пыльной кухне старую бутылку мёда, который в такую погоду решено было пить горячим.

Рогнеда сидела на полу, подобрав под себя ноги, и потягивала мёд. Спину, сквозь толстую перьевую подушку, грела печь. Дарен сидел рядом, вытянув ноги, запрокинув назад голову и прикрыв глаза. Его кружка уже была почти пустой.

Дождь продолжал свою песню, заглушая мысли, дрова в печи размеренно потрескивали. Сладость мёда согревала изнутри и убаюкивала. Рогнеда повернула голову и очертила взглядом профиль Дарена. Царевич приоткрыл правый глаз и покосился на неё. Сердце Рогнеды заметалось, а щёки вспыхнули, но она не отвела взгляд. Ну, и пускай, щёки уже давно согрелись выпитым мёдом и вряд ли сделаются ещё краснее, а сердце, предательски громкое сердце надёжно скрыто от его ушей шумом дождя.

— Почему ты приехал за мной? — задала она наконец вопрос, что мучил её с самой их встречи у реки. Спросила тихо, чтобы дать ему возможность не услышать и не отвечать.

Дарен посмотрел на неё задумчиво, с ноткой сожаления во взгляде, будто бы она и так должна была знать ответ. Но Рогнеда не знала. Или не хотела знать. Нет, она хотела услышать ответ от него. Услышать сейчас, вобрать в себя, раствориться в нём и позабыть на утро, позволить ему исчезнуть, как исчезает по утру хмельной туман.

— Я понял, что ты в беде, — сказал Дарен после долгой паузы. — Не мог же я тебя бросить.

Рогнеда едва сдержала разочарованный выдох и подарила скупую усмешку своей кружке. А что, собственно, она ожидала услышать? Что он любит её? Жить без неё не может? Рогнеде самой стало смешно от подобный мыслей. В груди завозилось и заёрзало гадкое, щекочущее чувство обиды. Конечно, это же добряк-Дарен, он и бесу руку протянет, попади тот в беду.

— Ты мог меня просто бросить, — зачем-то продолжила она.

«Зачем? Зачем? Зачем? Остановись!».

— Я бы сгинула, перестала бы досаждать тебе и твоему отцу…

— Прошу, — перебил Дарен, морщась. — Давай не будем об отце. Не сейчас, не сегодня.

— Тогда ответь на вопрос.

— Я уже ответил.

Рогнеда вскинулась, осушила кружку и скривила губы.

— То есть дело только в этом? — бросила она разражённо. — Девица в беде? И благородный царевич Дарен-спаситель даже такую сгнивную болотницу как я не мог бросить? Не хотел чувствовать себя мерзко, просыпаясь каждое утро и зная, что, возможно, позволил мне умереть?

— Рогнеда, — Дарен смотрел на неё спокойно и серьёно, без тени злобы. И Рогнеде тут же стало стыдно за свои слова. — Ты же знаешь, что это неправда.

Рогнеда приложила руку к груди, в тщетной попытке успокоить жар под рёбрами.

— Откуда же мне знать? Сначала ты гнал меня со двора, а теперь к нему возвращаешь. Что прикажешь мне думать?

Дарен открыл рот, чтобы ответить, но тут же нахмурился и отвернулся.

— Не смей отворачиваться, — сказала Рогнеда. — Посмотри на меня.

Дарен не послушался, только плечи его едва заметно дрогнули.

— Посмотри на меня. — Потребовала Рогнеда.

Он даже не пошевелился.

— Дарен! Я сказала, посмотри…

— Да не могу я! — Дарен резко повернулся, и взгляд его обжёг гневом и… смятением? — Если я ещё хоть минуту посмотрю на тебя…

Он не договорил и быстрым движением взъерошил волосы.

— То что? — Рогнеда стиснула зубы. — Что? Выйдешь из себя? Ударишь? Может быть…

— Поцелую! — выпалил Дарен на одном дыхании, замер и добавил, уже спокойнее. — Я очень хочу тебя поцеловать.

Рогнеда застыла, захваченная в плен его горящих зелёных глаз.

— Так целуй.

Дарен вымученно улыбнулся, будто Рогнеда предложила ему сделать нечто совершенно невозможное.

— Это очень плохо кончится, — голос его звучал ниже и хрипче. — Если отец…

— Ты просил не вспоминать о нём, — оборвала его Рогнеда, приблизившись. — Так не вспоминай.

— Ты же знаешь…

Рогнеда закрыла глаза и нахмурилась. Знала, знала, она всё прекрасно знала, понимала и не хотела больше об этом думать. Не хотела вспоминать, понимать и бояться. Всё, что она хотела сейчас — Дарен.

«Дарен, Дарен, Дарен», — стучало в голове, готово было сорваться с губ. Только он был важен, только он нужен. И плевать, что будет завтра, через год или тысячу лет. Если за окном нет ничего, кроме дождя, если всё это — только лишь сладкий, туманный сон, то она готова забыться. Сейчас, здесь, хотя бы раз сделать то, чего действительно хочет.

— Дарен, — сказала она, и он её поцеловал.

Быстро и нежно он прильнул к её губам и тут же отпрянул, посмотрел в глаза, будто ожидая удара и бранных слов. Но Рогнеда ничего не сказала, только удивлённо вздохнула, и Дарен, приняв этот вздох за одобрение, поцеловал её снова, и это уже был совершенно другой поцелуй. Искренний, долгий, настойчивый.

Рогнеду накрыло волной нежности и желания. Не прерывая поцелуя, она обхватила Дарена за шею и взобралась к нему на колени, и его руки тут же сомкнулись на её талии.

Рогнеда жадно впитывала тепло Дарена, крала всё новые и новые поцелуи и отчаянно желала большего. Раз, всего один раз, и на завтра они обо всём забудут, сделают вид, что ничего не было, и продолжат путь. Всего одна ночь.