Скажи

Почти как он, подумалось ей, но мысль вынесло из головы так резко, словно её подхватил порыв ветра. И слава богу.

– Да, – девушка покивала, отводя глаза. Кусая щёку изнутри, чувствуя очередную волну озноба, скользнувшую вдоль позвонка. – В концертную программу добавили тысячу и один бесполезный номер. Их все нужно досконально отрепетировать.

– Это бред, если честно, – Паша усмехнулся, опуская тёмный взгляд, упираясь им в сомкнутые руки. Влажные потяжелевшие пряди легли ему на лоб, и несколько капель дождевой воды скользнули от виска к линии челюсти. – Зачем там вы с Гордеевым? Если им нужно прогнать до идеального состояния номера, то зачем там вы?

Марина пожала плечами, провожая глазами мокрую дорожку, которая теперь уже коснулась его подбородка, вот-вот грозясь скатиться по жилистой шее. Паша поднял руку, убирая со лба волосы, заводя их назад. Протёр лицо ладонью, снова сцепил пальцы между собой.

– Наверное, они всё же хотят, чтобы мы перебороли эту неприязнь друг к другу. Напряжение между нами настолько сильное, что его сложно не заметить. И работать над этим предстоит долго и упорно.

Лишь бы только следующая неделя пролетела быстрее. Лишь бы это «долго и упорно» не растягивалось на целую вечность. Слишком много было этих «лишь бы», чтобы не думать о них.

Дождь не заканчивался. Гладь воды в лужах разрывалась падающими целым потоком каплями. Взгляд Марины зацепился за одно из небольших мутных озёрец и застыл. На колеблющейся поверхности образовывались маленькие круги, увеличивались и тут же таяли, сталкиваясь друг с другом.

Как будто бушующее море, которое значительно уменьшили в размерах.

Дрожащее зеркало, отражающее часть аллеи, кусочек пасмурного неба и уже изрядно пожелтевшие листья на деревьях.

Стук дождя впитывался в кожу и что-то плавно раскачивал под рёбрами. Игра самых разнообразных звуков, с какими капли ударялись об асфальт, гладь луж и траву, крутила медленную воронку умиротворения.

Мерная дробь успокаивала.

Марина вздохнула, вбирая в себя свежесть дождливого дня. Уже не обращая внимания на короткие стайки мурашек, что пробегали по коже рук и спины, принося лёгкий озноб, от которого хотелось то ли передёрнуть плечом, то ли сжаться посильнее.

Репетиция была назначена на пять часов. На самом деле времени оставалось не так много. Было бы неплохо ещё забежать домой и снять с себя всю мокрую одежду, а заодно и залезть в горячий душ, чтобы согреться. Перекусить и, наверное, всё-таки вызвать такси.

Рука потянулась к телефону, вытаскивая его из заднего кармана. Взгляд уставился в экран. Четыре часа; времени в обрез.

– Уже пора? – Диана.

Марина подняла на неё глаза, убирая телефон обратно и закрывая его толстовкой, которую натянула пониже, примерно до середины ягодиц. Лисовская стояла перед ней, приподняв брови. Волосы распушились ещё сильнее, и теперь она держала их сжатыми в кулаке у левого плеча.

– Да, пойду я, пожалуй.

– Не забудь потом рассказать, сколько раз ты его четвертовала в своей голове, – хохотнул Паша, заискивающе переглядываясь с Дианой, губы которой тоже теперь растягивала лёгкая усмешка.

– Ха-ха-ха, – Марина закатила глаза. – Какой ты шутник, однако.

– Столько же, сколько и он её, – хихикнула Лисовская, игнорируя прохладу в голосе Гейден.

Марина раздражённо вздохнула, тяжко поднимаясь со скамьи и одаривая друзей парочкой тяжёлых взглядов. Протягивая слишком сладким голосом:

– Спасибо за поддержку, мои дорогие.

Пашу это позабавило ещё больше, видимо, потому что он снова начал посмеиваться в кулак, вынуждая Марину закатить глаза, пока она наблюдала за ним. Диана громко шикнула на него, подходя ближе к подруге, но нужного эффекта это не возымело, и Киричук заржал ещё громче. Шатенка только покачала головой и отвернулась от молодого человека, улыбаясь Марине.

– Да ты что! Мы тебя любим! Но ты действительно не забудь рассказать мне, как всё прошло.

– Куда ж я денусь, – Марина подняла брови, улыбнувшись в ответ, и Диана легко чмокнула её в щёку. – Смотри – не умри тут, – иронично добавила она, пока подходила к уже немного успокоившемуся Киричуку и обнимала его на прощание.

– Не дождёшься, – Паша широко улыбался, отвечая на объятие.

– Жалость-то какая, – съязвила Марина. Окинула друзей тёплым взглядом напоследок и, усмехнувшись, шагнула под завесу дождя, сразу ускоряя шаг.

Кажется, он снова усилился. Капли бились о макушку, лицо и плечи, обтянутые тяжёлой, потемневшей от влаги тканью, проводя к коже молнии липкого холода. Пришлось наклонить голову вперёд, чтобы вода не заливала ручьями глаза, и Марине даже подумать страшно было о том, во что превратилась косметика на её лице.

Улицы значительно поредели, и людей, что встречались Гейден на пути, было немного. Но и те, кто попадался, явно торопились быстрее забежать в какое-нибудь сухое тёплое помещение или добраться до своих домов, чтобы согреться за горячей кружкой какао или чая. Мысль показалась девушке такой греющей и уютной, что желание самой скорее добежать до своей маленькой, но тёплой квартирки разрослось внутри, заполняя собой всё свободное пространство.

Идти оставалось не так долго – это радовало.

Ноги с бешеной скоростью несли продрогшее тело. Девушка жала локти к рёбрам, так и норовя сжаться до размеров клубочка, чтобы хоть немного согреть себя. Холодные ударяющие капли сбивали любую мелькнувшую в голове мысль, и она пыталась сосредоточиться на том, как уже скоро доберётся до дома и сбросит с себя этот мокрый ком одежды.

Залезет под горячий душ.

Завернётся в тёплое одеяло.

Что угодно, лишь бы в сухости и тепле.

Ехать на репетицию хотелось всё меньше и меньше. Марина и так не особо горела желанием занимать вечер пятницы тем, что будет лицезреть Гордеева рядом с собой на протяжении пары часов как минимум.

Они не говорили ни разу за этот месяц. Оно и к лучшему, вероятно. Девушка до сих пор убеждалась в том, что решение расстаться с ним было правильным. Она ничего не потеряла, только приобрела – свободу, лёгкость, возможность дышать полной грудью, не ломаясь от вечного контроля и допросов.

Хотя… всё-таки кое-что Гейден потеряла. Крышу, которая поехала сразу, как только она познакомилась с Егором в тот злополучный августовский день.

В голове тут же вспыхнули карие глаза.

Час от часу не легче.

Мысли о молодом человеке налетели новой порцией ледяного дождя, пробивающегося через тёмно-серую влажную ткань толстовки и морозившего кожу, закупоривая дыхание в лёгких.

И мир вокруг снова сделался слишком серым.

Почему-то в голове пронеслось его «отчасти», сказанное несколько дней назад в буфете. Приглушённым бархатным голосом. Оно забилось куда-то в самый дальний угол сознания, категорически отказываясь покидать пригретое местечко.

Они до сих пор не общались. Ни словом не перекинулись за эту учебную неделю, и девушке становилось всё больнее с каждым приходящим днём. Он игнорировал её, а она – его. Прекрасное взаимное безразличие.

Внутри неприятно засаднило, и глаза защипало набежавшей влагой. Марина искренне не понимала, от чего ей всё-таки было так неприятно: от его равнодушия к ней или от её неравнодушия к нему.

Кажется, даже любой стёб или подколка с его стороны придали бы спасительного облегчения. Это бы значило, что ему, по крайней мере, не совсем всё равно. Это было бы хоть на толику лучше, нежели тот холод, который она видела в его глазах каждый раз, стоило их взглядам пересечься. Этот холод морозил. Ломал.

Марина изо всех сил старалась абстрагироваться от него, но порой сделать это было проблематично. Например, на уроках, когда расстояние между ними сокращалось до десятка сантиметров. Когда она краем глаза видела, что он снова о чём-то задумался, или пишет конспект, или слушает преподавателя. Когда случайно соприкасались локтями и тут же спешили отпрянуть друг от друга, ещё и с таким выражением лиц, словно это была кошмарная оплошность или ошибка. Когда он кусал щёку изнутри, хмурил брови, копался в телефоне или говорил с Киричуком, что сидел впереди.