Скажи

Марина почувствовала колебание воздуха.

Он смотрел на неё некоторое время и молчал. Будто пытался найти в её глазах что-то такое, что могло сейчас спасти их обоих. От этого сумасшествия, накрывающего с головой. Так, будто знал, что она что-то скрывает, что-то прячет от него.

С чего он так решил? Непонятно.

– Нет, – его голос был не громче, чем её.

Мозг ещё несколько мгновений не хотел воспринимать его ответ. Смысл слов дошёл до девушки лишь через пару секунд, и её вдруг отчаянно начал интересовать вопрос, почему же.

Почему, чёрт возьми, он не хотел дать ей возможность не сойти с ума окончательно?

Она смотрела на него почти что умоляюще.

– Помнишь, я говорил про поощрение? – произнесли снова его губы.

Яркой вспышкой где-то на задворках сознания.

«Всем вступившим от меня поощрение».

Девушка откровенно не понимала, при чём тут была эта фраза. Снова подняла глаза на него. Он спокойно смотрел, ожидая ответа.

– Ну, допустим, – с придыханием. Марина отчётливо слышала в своём голосе какую-то томность. Как показалось, лишнюю. Но иначе просто не получалось. – А что?

Егор усмехнулся краем рта – почти незаметно. Но она заметила. Её взгляд опустился к его губам, и вдруг она действительно осознала, насколько мало было между ними свободного пространства.

Настолько, что ей бы хватило только встать на носки и вытянуть шею, чтобы коснуться его губ своими. Они были слишком близко, чтобы не думать о них.

Она даже не успела полностью отполировать мысль о том, что бы было, если бы он сейчас поцеловал её. Не успела, потому что сразу же подоспела другая – даже не дождавшись осознания и осмысления предыдущей – «да ну нет, бред какой-то».

Просто. Не может. Быть.

А она стояла и смотрела, как заворожённая. Понимая, насколько вдруг сильно ей снова захотелось почувствовать это лёгкое касание хоть на мгновение.

На одно чёртово мгновение.

И страх от этих мыслей снова закупорил дыхание внутри Марины. Она буквально ощущала, как отключаются собственные мозги. Как медленно всё происходящее выбивает из неё последние остатки здравого смысла.

Вопрос, на который девушка так и не получила ответа, ещё оставался на кончике её языка, явно мешая ей. Она даже хотела снова задать его, как вдруг его губы с силой впечатались в неё. Настолько, что она ударилась затылком о твёрдую поверхность стены, но, кажется, не почувствовала ни толики боли, потому что это было уже неважно.

Уже ничего не имело хоть какую-то степень значимости. Ничего, кроме того, как Егор обсасывал и кусал её губы, вжимая их в стиснутые зубы, сталкиваясь с ней движущимися языками. Сразу – сильно. Жарко. Пылающе.

Она поддалась мгновенно. Не уловила момента, когда одна из ладоней заскользила по его плечу к затылку, зарываясь пальцами в волосы. Когда закрыла глаза и растворилась в этом моменте, позволяя Егору влажно и страстно изучать свой рот. Когда вдруг мысль, что это всё вполне себе могло бы быть адекватным развитием событий, посетила её голову.

Чувствовала лишь, как сладкой истомой на неё опускается осознание того, что всё… хорошо?

Всё прекрасно.

Мягко, несмело целовала его в ответ, поддаваясь напору. Ощущая, как его рука нежно скользит по её щеке к виску, и пальцы зарываются в волосы, убирая их назад, а ладонь замирает где-то у затылка.

Она лишь понимала, что ей катастрофически мало. Чувствовала, как внутри растёт желание, набирая и набирая обороты.

Реальность неумолимо плыла.

Ровно до того момента, пока в голове яркой молнией не сверкнула единственная за последние мгновения здравая мысль.

Что ты делаешь?

А… что она делала? Всего лишь…

Глухой грохот, с которым журнал приземлился на кафель, выпав из ослабевших пальцев, заставил Марину замереть и распахнуть глаза. И упереться взглядом в его – карие.

…целовалась с Егором Рембезом.

Девушка едва не умерла на этом самом месте, жадно глотая воздух в паре сантиметров от его рта, понимая, что глаза снова наполняются предательскими слезами. Что её всю трясёт, и всхлип едва не срывается с закусанных, зацелованных губ – они ещё ощущали горячие, влажные прикосновения.

Девушка упёрлась руками в его грудь, отталкивая от себя. В карем взгляде было и понимание, и непонимание одновременно. Ей хотелось проклинать себя всю оставшуюся жизнь, просто, потому что ты дура, Гейден! ты полная дура!

Она металась взглядом по его лицу, и недоумение с испугом заполняли её целиком, вытесняя тёплое, расслабляющее приятной истомой ощущение какого-то извращённого счастья, которое окутало её всего на несколько самых лучших мгновений в её жизни.

Они оба шумно дышали – Егору словно бы тоже не хватало воздуха. Марина стояла и понимала, до огромного разочарования в самой себе понимала, как сильно начала его ненавидеть.

Как первобытно, как правильно, как кристально-чисто ненавидит его и его чёртовы губы.

Она ещё раз мазнула по ним взглядом, прежде чем опуститься вниз на миг – захватить выпавший журнал – и, круто развернувшись, пуститься прочь. Пелена, вдруг наплывшая на глаза, не позволяла различить ровным счётом ничего. Девушка едва разобрала очертания ступеней в паре метров от себя.

Она откровенно не понимала, зачем он это сделал. А зачем она поддалась ему? Зачем снова было всё усложнять, если они неделю назад пришли к тому, что можно просто общаться. Просто, чёрт возьми, общаться.

Но что-то внутри – колкое, упрямое, безжалостное – отчаянно вопило: «Не будете вы нормально общаться!». И игнорировать этот голос было просто невозможно.

Марина прекрасно понимала, насколько не всё равно ей было на человека, оставшегося за спиной. И осознание этого скручивало все внутренности ледяным жгутом, отчего становилось просто до безумия больно. Ей хотелось кричать. В первую очередь, на него.

Просто потому что он что-то значил для неё. Возможно больше, чем она для него. Скорее всего больше, чем она для него. И это было, как минимум, нечестно.

Глаза пекло, и Марина стиснула зубы почти что до скрежета. Когда она ступила на первую ступень, на локте сомкнулись хваткие пальцы, и её ощутимо дёрнули назад, разворачивая. Взгляды вновь столкнулись, когда девушка в очередной раз оказалась лицом к лицу с Егором, при этом стараясь настолько, насколько позволяли его пальцы, крепко вцепившиеся в её плечо, отклониться назад.

Просто чтобы опять не находиться с ним так близко, когда мысли о его губах вытесняют из её головы любые другие.

Его прикосновение обжигало сквозь ткань шифоновой рубашки, и это было единственным, что отрезвляло её. Она заставила себя вздёрнуть подбородок, вкладывая в горящий взгляд как можно больше недовольства.

К человеку, который абсолютно не считался с её чувствами.

Который стоял и пылал не меньшей степени злостью. Карие глаза были опасно прищурены; у основания скул ожили желваки.

– В чём дело, Гейден? – голос шёл в резкий резонанс с его состоянием. Пропитанный таким холодом, будто между ними сейчас была целая бездна полного непонимания и безразличия.

Будто не он минуту назад так жарко вылизывал её рот изнутри.

От этого в носу неприятно закололо. Марина стояла и упрямо молчала, надеясь лишь, что солёная влага не посмеет скатиться по щекам, полностью выдавая состояние хозяйки. Она заставила себя не обращать внимания на те неприятные чувства, что буквально вспарывали её живот изнутри.

– Отпусти, – сквозь зубы, сужая глаза.

– В чём дело, ты мне скажи? В чём, Марина?

Своё имя, произнесённое его голосом, заставило её вздрогнуть. Пальцы на её плече сжались чуть сильнее, будто в попытке успокоить.

Получалось с точностью да наоборот.

– Как ты смеешь вообще, – Марине показалось, что она слышала шипение змеи, а не собственный голос, – ко мне прикасаться? Кто тебе дал право? Какого чёрта здесь было?

Она говорила медленно и негромко, стараясь произносить слова как можно отчётливее. Пальцы руки, не держащей журнал, сжались в кулак, и короткие ноготки впились в ладонь.