Страница 7 из 45
Он виновен в смерти матери. Он. Из-за своего мерзопакостного характера, из-за бараньей упертости и неумение идти на уступки, даже ради своих близких.
— Мать тебя всегда баловала, — начинает он свою любимую шарманку. — Любила подтирать вам задницы. Вырастила мне наследничков. Один дурачок, который даже не может со шпаной разобраться, а второй юрист, чтоб тебя, — он пьет прямо из бутылки, залпом. — Ручкой по бумаге сидит шерстит.
Он еще долго балаболит, разглагольствует, сетует. Ворошит прошлое, жалеет себя, пока, в конце концов, не выдыхается. А я терпеливо жду, пропуская все колкости мимо ушей. И дожидаюсь. Когда он настолько пьян и расслаблен, что почти не соображает, резко подрываюсь и, одним ударом головы об стол, вырубаю его. Спасибо что научил, папочка!
Выхожу из кабинета, приказывая секретарше:
— Босса не тревожить.
И она, не смея ослушаться, смиренно кивает, вновь утыкаясь в компьютер. Правильно, пасьянс куда важнее босса.
Спускаюсь в подвал без проблем. Никого нет. Помнится, именно здесь творились разного рода бесчинства.
Нахожу нужную дверь и, не мешкая, открываю. Странно, никого нет. Оглядываюсь.
— Получай! — выскакивает белобрысое недоразумение, а после на мою голову обрушивается удар.
Боль оглушающая, я практически потерялся в пространстве. Перед глазами все плывет. Нащупываю слепо стенку, пытаясь из последних сил удержаться, но ноги предательски не держат, и я оседаю на пол.
Глава 4
Соня
Место, в котором я прихожу в себя — наводит ужас. Обшарпанные стены, маленькое окошко под самым потолком с ржавой решеткой, холодный цементный пол и мигающая лампочка. Здесь есть лишь койка, на которой я лежу. Ее пружины больно впиваются в спину, и, похоже, я утратила способность двигаться, так все затекло.
Шутка ли это?
Как бы мне хотелось, чтобы кто-нибудь вбежал с камерой и громко заверещал: «Розыгрыш!». Но, вероятно, это только насмешка судьбы.
Кому и зачем я понадобилась? Что сделала такого, чтобы заслужить чью-то немилость?
И я вспоминаю… Вспоминаю, как в первом классе одной девчонке дала обидное прозвище, как в седьмом другой отрезала волосы на спор, как в одиннадцатом у третьей отбила парня, который был мне и даром не нужен. Но все это мелочи… Детские капризы, подростковые бунты.
А может дорогу перешла вовсе не я?
Отец…
Возможно ли это? За все мои двадцать лет жизни не происходило ничего подобного. Я была абсолютно вольной пташкой. Мне не было нужды прятаться и выжидать.
Встаю с кровати. Прохожусь по комнате, дергаю решетку но, зараза, только выглядит хилой. Эту хитрицу мне не вырвать.Добираюсь до двери, касаюсь ручки (ну, а вдруг?), тяну на себя.
Заперто!
— Черт! — шиплю, и в тот же самый момент ручка сама начинает поворачиваться. От испуга отлетаю назад, становлюсь в оборонительную позу, выставляя руки вперед. Ни дать ни взять, загнанная лань!
— О, смотри-ка! — показывается в проеме бородатая морда, — очнулась! Удав, гони сюда!
— В-вы кто? — подаю свой предательский дрожащий голос.
— Девочка, — снисходительно ухмыляется бородач, заходя глубже, — ты не в том положении, чтобы задавать вопросы.
В проеме появляется второй. Долговязый, с непропорционально маленькой головой, неправильным прикусом и настолько кривыми зубами, что, кажется, будто они все повернуты в разные стороны. У него не улыбка, а оскал.
— Как спалось, краля? — гогочет он, а его товарищ подхватывает.
— Вы кто? — снова проявляю небывалую смелость, проглатывая ком в горле.
— Для тебя, крошка, я буду, кем угодно, — подмигивает бородач, делая уверенный шаг ко мне.
— Не подходи!
— Ну чего ты, киса? Не шуми, мы умеем быть ласковыми. Да, Удав?
— Ага, — облизывается долговязый, плотоядно на меня вытаращившись.Они надвигаются, загоняя меня в угол. Все ближе и ближе, пока я не оказываюсь в ловушке. Я кричу. Кричу, что есть силы, и тут же и на мой рот опускается тяжелая рука.
Это конец. Меня поимеют, а потом мое мертвое бездыханное тело оставят в этой водосточной канаве на съедение крысам.
— Чш-ш, милая, — отдирает мои руки от футболки, что я вцепилась мертвой хваткой, — мы только посм…
— Вы чего здесь забыли, идиоты? — гаркает кто-то позади. Это заставляет их обернуться и отвлечься на секунду, за которую я успеваю укусить за палец, ударить по яйцам и вырваться из плена. Броситься рысью к двери, чтобы угодить в руки еще одному сукину сыну.
— Тупая девка! — гневно шикает, скручивает мне одним движением руки. — Угомонись!
— Не трогайте меня! — брыкаюсь, бью локтем в печень, но ему, точно сделанному из камня, мои удары что щекотка.
— Угомонись, я сказал, — грубо встряхивает меня, швыряя на кровать. — Девчонку велено не трогать, — бросает уже ублюдкам.
— Так мы ж… — мнется бородатый, — только пощупать.
— Мурчик вам кишки наружу выпустит и на шею намотает, если с девки хоть волос упадет.
Они бледнеют, косятся на меня остерегающимися взглядами и по стеночке по стеночке выходят. Однако «старший» остается. Что-то бормочет под нос про придурков, у которых вместо мозгов куча дерьма. Потом, словно вспомнив о моем присутствии, приказывает:
— Сиди смирно, девочка, и останешься целой.
И тут меня будто прорывает. Я вскакиваю на ноги, истерично заявляя:
— Да вы знаете кто мой отец? Он вас всех, — тычу пальцем. — Всех! Закопает! Мой отец…
— Знаю, кто твой отец, — устало прикрывает глаза, — и, здесь, поверь, это не повод для гордости. Так, что убери-ка свои коготки, котенок, — почти по-доброму советует, — не то позову своих орлов обратно.
Он уходит, а я вновь остаюсь одна. Сижу, слушая тишину и пытаясь прогнать глупые мысли.Папа же меня спасет, верно? Конечно, спасет! Он не оставит меня с этими… этими уголовниками, отмотавшими явно не один срок. Мне кажется, проходит целая вечность, прежде чем дверь снова открывается. Удав молча ставит поднос на пол. Кушайте — не обляпайтесь, понимаю его жест рукой на еду и стебный поклон в придачу. После своей миниатюры, он вновь уходит.
Будь я проклята, если съем хоть крошку из этой еды! И пусть! Пусть выглядит аппетитно, а мой истощенный организм вопит о своем голоде, но я остаюсь непреклонна. Ложусь на кровать, уставившись в потолок.
Как известно, Бог любит троицу, поэтому, когда я слышу вошканье за дверью, подбегаю к подносу, беру первое, что попадается и становлюсь у стены. Высокая фигура входит, и я, не теряя времени, с дерзким криком:
— Получай!
Бью в затылок.
Парень… или мужчина. Оседает на пол, прикрывая глаза.
Убила…
Он сидит вполоборота, но я знаю наверняка, что его еще не видела. Это не бородач, не Удав и не их «главарь».
Сглатываю, дрожащей рукой откидываю орудие преступления, словно это не я, а кто-то другой чашкой по его башке долбанул. Задом делаю шаг назад к двери, не выпуская из виду его профиль. Не проходит и пары секунд, как он стонет, подавая первый признак жизни.
Фух, пронесло…
Накрываю ладошкой бешено стучащее о ребра сердце, еще один шаг, еще и я почти у цели. Разворачиваюсь, выбегая почти за дверь, как…
— Стоять, — знакомый рык, а мою лодыжку обхватывает крепкая ладонь.
Господи, я что галюны поймала? Не может быть…
Дергаю ногой, но он вцепился не на жизнь, а на смерть. Тянет на себя, и я, скользя, хватаюсь за косяк.
— Отпусти, — почти слезно молю, а потом, — не то башку снесу, — почти угрожаю.
— Думаешь, второй раз тебе больше повезет? — хмыкает, хоть и его голос довольно слабый. — Учти, третий за мной. И мне, поверь, хватит его, чтобы заставить замолчать твой дерзкий ротик раз и навсегда, — и я пугаюсь. Пугаюсь того, что чуть не пришибла своего психа-босса, что этот псих, похоже, держит меня в заложниках. — Но самое сладкое на потом, а сейчас, — дергает сильнее на себя, — отпусти ты этот чертов косяк!