Страница 11 из 18
Линейный корабль «Три Святителя» находился в вооруженном резерве с 8 октября 1913 года. Как следует из штампа в Послужном списке мичмана Ярышкина: «В службе сего обер-офицера не было обстоятельств лишающих прав на получение знака отличия беспорочной службы или отдаляющих срок выслуги к сему знаку».
По традиции Черноморского флота, 18 ноября, в годовщину Синопского сражения в Морском Собрании Севастополя открывался сезон вечеров. Первый бал носил название Синопского бала. Служивший в 1913 году на линкоре «Евстафий» офицер Черноморского флота так описывал приготовления к этому балу: «К этому дню деятельно готовился весь Севастополь и эскадра. День начинался обедом в Морском Собрании, в котором участвовали все морские офицеры. То был великий, исторический праздник для черноморцев. Милое, уютное Морское Собрание. Сколько беспечных, жизнерадостных часов было проведено в тебе. Уютные гостиные, огромный двухсветный зал и тихие комнаты читальни, наполненные журналами, газетами со всех концов мира и скромный ресторан с его старыми Иванами, Николаями, величаво прислужившими за столами. Для нас, холостой молодежи, оно было семьей, в которую мы приходили провести время, те немногие часы, что уделял нам корабль».
И далее сам бал: «Но вот первый бал. Десятки катеров мчатся к Графской пристани. Еще далеко с рейда доносятся звуки портового струнного оркестра и яркий свет льется из всех окон собрания. Сотни молодых дам и барышень украшали его в этот день. Оркестр играет красивый вальс, его звуки увлекают и старого, и молодого. Сотни пар кружатся в вихре, влекомые чарующими звуками, и изящное декольте переплетается в танце с золотым эполетом. Как был красив тот Синопский бал. По роскоши, красоте нарядов женщин и своему веселью он был единственным в зимнем сезоне, и поэтому немудрено, что после него у всех оставалось богатство впечатлений. Сколько бесконечного веселья и жизнерадостности было в нем, трудно передать. Особенно для тех из нас, кто не имел семьи и все время проводил на корабле, в его своеобразной и монотонной обстановке».
Молодые офицеры линкора «Три Святителя», кроме тех, кто по службе обязан был находиться на корабле, были на Синопском балу. Мичман Петр Ярышкин своей статью, ростом и фигурой, затянутой в парадный мундир, привлекал взгляды барышень, но сердце его было пока свободно, и молодой офицер веселился от всей души.
Зима в Севастополе мягкая, лишь изредка холодный северный ветер с гололедицей напоминали жителям об этом времени года. В основном погода бывала хорошей, солнечной и теплой. В такие погожие дни устраивались военные прогулки в город личного состава кораблей флота, маршировавших под музыку по улицам Севастополя. Очевидец вспоминал: «Весело бывало, с оркестром музыки и залихватскими песнями, двигались (моряки. – А.Л.) по улицам города. Любимым местом для прогулок были Исторический бульвар, где возвышалось огромное здание панорамы осады Севастополя, с ее поразительной по красоте и силе картиной художника Рубо, и затем Малахов курган. Оттуда был виден, как на ладони, весь город с его бухтами, фортами, обрамленными синим морем».
После таких прогулок матросы, возвращаясь на корабли, еще долго вспоминали и обсуждали, увиденное на улицах Севастополя. По долгу службы мичман Ярышкин принимал участие в таких, как бы сейчас сказали, «строевых прогулках», руководя матросами, и всегда видел, какое благотворное влияние на нижних чинов производили эти прогулки.
Служба на кораблях российского Черноморского флота следовала строго по распорядку. Зимой вахтенный начальник будил команду в шесть часов тридцать минут, летом – в пять с половиной часов. Н.А. Монастырев, служивший на «Евстафии», вспоминал: «Вахтенный начальник, по книге приказаний старшего офицера, которая писалась им всегда с вечера, будил команду. Затем давалось по четверти часа на вставание, вязание коек, умывание, после чего в течение получаса продолжался утренний завтрак. Нельзя не упомянуть про то, что в русском флоте команда ела очень хорошо и сытно. Так, например, утром давался чай с полфунтом хлеба и чудным, топленым сибирским маслом. Последнее считалось, без преувеличения лучшим в мире по своим качествам и отличалось большой питательностью. После завтрака следовала по сигналу общая приборка корабля, продолжавшаяся около часа. Она заключалась в том, что команда разводилась по внутренним помещениям, верхней палубе, надстройкам, и все скреблось, мылось и чистилось. Все это заканчивалось к без четверти восемь. Незадолго до последнего момента вахтенный начальник отдавал приказание горнисту… который на горне издавал сигнал – восемь коротких звуков. По нему снимались чехлы с орудий, компасов и вообще со всех медных частей, которые надраивались (чистились), как говорили матросы «до блеску». К этому времени старший офицер, в сопровождении боцмана, успел обойти весь корабль и осмотреть, все ли в порядке. Затем вахтенный начальник снова вызывал к себе горниста и приказывал – «Повестку». По всему кораблю несутся звуки, предупреждающие о том, что через четверть часа подъем флага. Срочно заканчиваются последние работы по приборке. …Сигнальщик и вахтенный начальник наблюдают за флагманским кораблем, на котором в зависимости от погоды, без пяти минут восемь поднимается сигнал: «подъем флага с церемонией» или без оной».
После подъема флага давалось полчаса отдыха, в течение которого команда собиралась на баке «покурить», офицеры спускались в кают-компанию и доканчивали свой прерванный завтрак. Далее по распорядку дня с половины десятого до одиннадцати часов шли занятия и учения. В одиннадцать часов кончались работы и занятия и наступало время обеда.
«Свистать к вину и обедать!» – разносилась команда с юта «Трех Святителей», и бойкая трель унтер-офицерских дудок на все лады переливаясь, звучали по палубам и кубрикам.
У ендовы с вином (водкой. – А.Л.) собиралась большая группа команды, по большей части старослужащих матросов. Каждый из них по очереди подходил к ендове, выпивал чарку, крестился, как-то особенно крякал от удовольствия и рысью мчался к своему баку с едой. Баталер с книгой и карандашом стоял около и отмечал пьющих, потому что те, кто не пил, при раздаче жалования в конце месяца, получал за невыпитое вино деньги. Надо сказать, что по тем временам эта сумма значительно увеличивала матросское жалование. И снова из воспоминаний офицера Монастырева: «За четверть часа до обеда вахтенный начальник вызывал сигналом всех наверх, и ротные командиры осматривали, чисто ли вымыты руки перед обедом, после чего следовал последний. Половина второго – давался чай, и ровно в два часа снова начинались работы и занятия, продолжавшиеся до пяти часов вечера. Затем ужин, после которого каждый мог располагать своим временем как хотел и развлекался по способности. Между прочим, вечером обычно давалось распоряжение, передаваемое унтер-офицерскими дудками с особым удовольствием по всем кубрикам и палубам: «Играть, петь и веселиться!» Матросы затягивали музыкальные, красивые, то безудержно веселые, то глубоко печальные малороссийские песни. В промежутках песен, в тихие вечера, можно было слышать щелканье костей о палубу, с каким-то особым смаком – это играли любители этой игры. Мы же, офицеры, играли в кают-компании в «трик-трак», очень распространенную на флоте игру, поклонники музыки – играли на пианино, скрипке и виолончели. Вечерами устраивались музыкальные вечера с пением, которые доставляли всем большое удовольствие».
После спуска флага развлечения снова продолжались. «Потом немного спустя: «Из палубы всем выйти, палубы проветрить, переборки отдраить!» Все открывалось, и чистый воздух проветривал нижние помещения, где его всегда не хватало… Перед тем как наступал вечер и сырость из Инкермана спускалась на рейд, сверху доносились звуки последнего сигнала: «Орудия, штурвалы, компасы чехлами накрыть!»
И корабль был готов ко сну… Так проходил морской день на «Евстафии», в зимнее время, в так называемом резерве».