Страница 129 из 195
После начала Первой мировой войны руководство Министерства внутренних дел дало указание провести огромную по масштабам адресную перлюстрацию переписки части российской элиты. Дело в том, что ряд влиятельных фигур российской политики были против столкновения с Германией, опасаясь внутриполитических последствий. Подобные доводы четко сформулировал П.Н. Дурново в своей записке на имя Николая II в феврале 1914 года[1370]. Известно, что противником войны выступал также бывший министр финансов и первый председатель Совета министров С.Ю. Витте. С 28 августа 1914 года за ним и его контактами было установлено наружное наблюдение, которое продолжалось до смерти Сергея Юльевича, последовавшей 28 февраля 1915 года[1371]. 23 сентября поступило распоряжение об «особо тщательном наблюдении» за корреспонденцией Витте и тех, с кем он встречался. Итак, в первом списке представителей элиты, чья переписка после начала войны ставилась под контроль, было пятьдесят восемь человек. Среди них — статс-секретарь А.С. Танеев, управляющий Министерством земледелия и государственных имуществ А.В. Кривошеин, члены Государственного совета И.Я. Голубев, В.В. фон Валь, П.Н. Дурново, А.Д. Оболенский, Д.А. Олсуфьев; крупнейшие предприниматели П.О. Гукасов, Э.Л. Нобель, А.И. Путилов; влиятельные издатели и журналисты М.М. Андроников, С.М. Проппер, А.Ф. Филиппов; интимные друзья царской семьи А.А. Вырубова и Г.Е. Распутин. В последующем, в октябре, было добавлено еще тридцать шесть адресов, в том числе начальника канцелярии Министерства императорского двора генерал-лейтенанта А.А. Мосолова; жены бывшего товарища министра внутренних дел; банкиров М.Э. Верстата, А.И. Вышнеградского; журналистов Л.М. Клячко и др. В ноябре и декабре последовали новые указания. В общей сложности перлюстрации подлежала корреспонденция 114 человек[1372].
Представление о том, как изменялись настроения российского общества в годы Первой мировой войны, можно было получить из отчета о перлюстрации за 1915 год, составившего 288 машинописных страниц[1373]. Во вступлении к нему говорилось: «Яркую картину напряжения всех сил страны и неизбежных при этом разногласий, споров, нареканий дает материал, собранный Особой частью в 1915 г.»[1374] Отчет включал тридцать два раздела:
Общие положения. Оценка деятельности правящих сфер. Критика деятельности членов Кабинета; О законодательных палатах; О майском погроме в Москве; Московские беспорядки и образование прогрессивного блока; Земский и городской союзы и монархические организации; Мобилизация промышленности; Железные дороги в связи с продовольственным вопросом; Эвакуация казенных учреждений, беженцы, жители; Крестьяне; Запрещение продажи водки; О кооперативах; Положение сельского хозяйства; Об инородцах; О Галиции; О евреях; О немцах; Украинский вопрос; О латышах, татарах и других; Кавказ; Революционное движение; Народное просвещение; Министерство финансов; Вопросы международной политики; О печати; Об армии; О предательстве Мясоедова; Санитарная часть; О госпиталях; О флоте; Слухи о мире[1375].
Как во все времена в подобных документах, здесь прежде всего подчеркивались благожелательные для высших сфер отклики. Например, депутат Думы А.И. Савенко писал 6 января в действующую армию: «В стране царит полное единодушие»[1376]. Относительно рескрипта Николая II от 14 июня 1915 года председателю Совета министров И.Л. Горемыкину о решении государя принять на себя непосредственное командование армией приводилась цитата из письма епископу Новогеоргиевскому Иоасафу: «Рескрипт… дал нам больше радости, чем десятки неприятельских пленных»[1377]. О революционном движении в отчете указывалось, что «охвативший всю страну патриотический подъем совершенно парализовал эту агитацию»[1378].
Вместе с тем перлюстраторы не могли скрыть распространенности совсем других мнений. 29 мая в связи с немецким погромом в Москве протоиерей И. Восторгов писал ближайшей подруге императрицы, А.А. Вырубовой: «Вчера тысячные толпы громили и… грабили немецкие магазины в лучших частях города, а ночью все жгли. <…> движение народа проглядели и не приняли мер, <…> его пулями и нагайками одними не остановить… не следует испытывать терпение народа»[1379]. 14 октября из Петрограда сообщали в Оренбург: «Настала страшная неурядица с подвозом продуктов первой необходимости»[1380]. 29 декабря в письме из деревни Липовка Самарской губернии в Петроград подчеркивалось: «В деревне живет одна надежда, что вся земля будет разделена крестьянам»[1381]. Неизвестный автор писал княгине Н.П. Голицыной из Тифлиса 5 сентября: «Прямо ужас берет за будущее при теперешнем положении вещей»[1382]. Корреспондент из Одессы 14 сентября предупреждал: «России не обойтись без смуты»[1383]. Некий Андреев из Петрограда 25 ноября сообщал А.Е. Тихомирову в Харьков: «По выносимым резолюциям видно, что рабочие относятся к войне отрицательно. До сих пор большевики имели перевес на всех заводах»[1384].
О недоверии со стороны высшей власти к ее важнейшим опорным структурам в эти годы нарастания кризиса убедительно говорят материалы перлюстрации, обнаруженные в Киеве в марте 1917 года. Среди копий нескольких сотен писем за 1915–1916 годы находилась переписка представителей буквально всех элитных групп российского общества: политических, государственных, общественных, профессиональных, религиозных. Здесь были письма правых (киевского губернского предводителя дворянства Ф.Н. Безака, председателя молодежной черносотенной организации «Двуглавый орел» с 1914 года А.Д. Ровинского). Письма либералов (профессора Киевского университета В.В. Зеньковского, академика-филолога А.И. Соболевского, председателя Киевского религиозно-философского общества В.И. Экземплярского). Письма депутатов Государственной думы из фракции националистов (графа В.А. Бобринского, Г.А. Вишневского, священника М.В. Митроцкого, А.И. Савенко и В.В. Шульгина). Письма председателя фракции прогрессистов И.Н. Ефремова, членов фракции Центра Б.И. Кринского и В.Н. Львова. Письма государственных служащих (галицийского генерал-губернатора с августа 1914‐го по март 1916 года графа Г.А. Бобринского; киевского губернатора А.Н. Игнатьева его брату П.Н. Игнатьеву, министру народного просвещения в 1915–1916 годах; начальника округа путей сообщения Н.В. Попова, помощника киевского полицмейстера А.К. Ворончука, киевского военного цензора и писателя С.Н. Щеголева; товарища обер-прокурора Синода Н.Д. Жевахова его двоюродному брату Дмитрию Владимировичу, товарищу председателя Киевского окружного суда и т. д.). Письма военных (главного начальника Киевского военного округа с ноября 1914‐го по апрель 1916 года Н.И. Троцкого, сменившего его генерал-лейтенанта Н.А. Ходоровича, военного министра в 1914–1915 годах В.А. Сухомлинова; Н.В. Брусиловой, жены А.А. Брусилова, — жене Н.И. Троцкого; командира Гренадерского корпуса и командующего войсками Московского военного округа с сентября 1915 года генерала И.И. Мрозовского, судьи Московского военно-окружного суда генерала А.П. Кошелева и т. д.). Письма журналистов (членов редакции газеты «Киевская мысль»), духовенства (переписка наместника Киево-Печерской лавры архимандрита Амвросия с саратовским епископом Палладием, епископа чигиринского Никодима с архиепископом новгородским Арсентием и т. д.) и многих, многих других[1385].
Новый резкий всплеск интенсивности перлюстрирования переписки верхов российского общества был вызван убийством Г.Е. Распутина в ночь с 16‐го на 17 декабря 1916 года. По данным опытного деятеля российских спецслужб генерал-майора А.И. Спиридовича, последний министр внутренних дел А.Д. Протопопов, пользуясь перлюстрациями, доложил императору и императрице, что о готовившемся убийстве знали многие, что были мысли об устранении не только Распутина, но и А.А. Вырубовой и даже самой императрицы. Министр представил две телеграммы великой княгини Елизаветы Федоровны, родной сестры Александры Федоровны. Первая, по-английски, была следующего содержания: «Москва. 18 декабря, 9 часов 38 минут. Великому князю Дмитрию Павловичу [один из участников убийства Распутина]. Петроград. Только что вернулась, проведя неделю в Сарове и Дивееве, молясь за вас всех дорогих. Прошу дать мне письмом подробности событий. Да укрепит Бог Феликса [Ф.Ф. Юсупова] после патриотического акта, им исполненного. Элла». Вторая телеграмма на французском языке: «Москва. 18 декабря, 8 часов 52 минуты. Княгине Юсуповой. Кореиз. Все мои глубокие и горячие молитвы окружают вас всех за патриотический акт вашего дорогого сына. Да хранит вас Бог. Вернулась из Сарова и Дивеева, где провела в молитвах десять дней. Елизавета».